Капрал с недоумением смотрел на Пилона.
– О чем ты говоришь? — спросил он. — Что я могу сделать этому капитану? Ведь он капитан.
Все были удивлены.
Пилон воскликнул:
– Так зачем же ты хотел сделать из младенца генерала? Что это был за план?
Тут капрал немного смутился.
– Отец должен заботиться о своем сыне. Я хотел, чтобы Мануэлю жилось лучше, чем мне.
– Только и всего? — воскликнул Дэнни.
– Ну, — сказал капрал, — моя жена была очень красива и вовсе не распутница. Она была хорошей женщиной, но капитан отобрал ее у меня. У него были маленькие эполеты и узенький шарф, а сабля у него была всего только серебряного цвета. Вот подумайте, — капрал развел руками, — если этот капитан с маленькими эполетами и узеньким шарфом мог забрать у меня жену, то чего только не сможет забрать генерал с широким шарфом и золотой саблей!
Наступило долгое молчание. Дэнни, Пилон, Пабло, Хесус Мария, Пират и Большой Джо Португалец старались понять такую точку зрения. А когда поняли, то подождали, чтобы первым заговорил Дэнни.
– Как жаль, — сказал наконец Дэнни, — что немногие родители так заботятся о счастье своих детей. И нам еще грустнее, что маленький умер, потому что, имея такого отца, он лишился поистине счастливой жизни.
Все его друзья печально закивали.
– Что же ты будешь делать теперь? — спросил Хесус Мария, первооткрыватель.
– Я вернусь в Мексику, — сказал капрал. — Я хочу быть солдатом. Может быть, если я буду хорошо смазывать винтовку, меня самого сделают офицером. Как знать!
Шестеро друзей смотрели на него с восхищением. Они гордились знакомством с таким человеком.
Глава XI
О том, как на Большого Джо Португальца при самых неблагоприятных обстоятельствах снизошла любовь
Любить для Большого Джо Португальца означало действовать. И это рассказ об одном из его любовных похождений.
В Монтерее лил дождь; с высоких сосен весь день капала вода. Пайсано Тортилья-Флэт не выходили из дому, но над каждой трубой подымалась спираль голубого дыма и в воздухе разливался свежий и душистый запах горящих смолистых поленьев.
К пяти часам дождь на несколько минут прекратился, и Большой Джо Португалец, который почти весь день провел на пляже под перевернутой лодкой, выбрался наружу и зашагал вверх по холму к дому Дэнни. Он совсем окоченел и ужасно хотел есть.
Когда он добрался до окраины Тортилья-Флэт, хляби небесные снова разверзлись и опять хлынул ливень. В одно мгновение Большой Джо вымок до нитки. Он вбежал в ближайший домик, чтобы укрыться от дождя, а в этом домике жила тиа[15] Игнасиа.
Этой даме было лет сорок пять, и она уже давно и небезуспешно вдовела. Она всегда была молчаливой и суровой, так как в ее жилах текло больше индейской крови, чем это считалось приличным в Тортилья-Флэт.
Когда вошел Большой Джо, она как раз откупорила бутыль красного вина и готовилась налить себе стаканчик, чтобы полечить желудок. Она попыталась сунуть бутыль под стул, но не успела. Большой Джо уже стоял в дверях, и с его одежды на пол стекала вода.
– Входи и обсушись, — сказала тиа Игнасиа.
Большой Джо, не сводя глаз с бутыли, словно терьер с жука, переступил порог. По крыше грозно барабанил дождь. Тиа Игнасиа помешала дрова в железной печурке.
– Не выпьешь ли стаканчик вина?
– Выпью, — сказал Большой Джо.
Его глаза снова впились в бутыль, хотя он еще не успел докончить первого стакана. Он выпил их три, прежде чем соблаговолил произнести хоть слово и алчный огонь погас в его глазах.
Тиа Игнасиа смирилась с тем, что ее непочатая бутыль безвозвратно потеряна. И она стала пить с ним, чтобы и самой хоть немножко попользоваться своим вином. Только когда Большой Джо в четвертый раз взял полный стакан, он наконец сел поудобнее и начал пить со вкусом
– Это вино не от Торрелли, — сказал он.
– Да, я беру его у одной итальянской дамы, моей подруги.
Она снова налила стаканы.
Сгустились ранние сумерки. Тиа Игнасиа зажгла керосиновую лампу и подбросила дров в печурку. Раз уж вино будет выпито, пусть оно будет выпито, подумала она и критически осмотрела дюжую фигуру Большого Джо.
В груди у нее потеплело.
– Бедный, ты работал на дожде, — сказала она. — Сними куртку, дай ей просохнуть.
Большой Джо лгал редко. На это у него не хватало сообразительности.
– Я спал на берегу под лодкой, — ответил он.
– Но ты же промок насквозь, бедняга.
Она испытующе посмотрела на него, ожидая, что ее внимание вызовет хоть какой-нибудь отклик; но лицо Большого Джо выражало только удовольствие от того, что он сидит в сухой, теплой комнате и пьет вино. Он протянул ей пустой стакан. Весь день у него во рту не было ни крошки, и вино быстро туманило ему голову.
Тиа Игнасиа сделала новую попытку.
– Вредно сидеть в мокрой куртке. Ты простудишься. Дай я помогу тебе снять куртку.
Большой Джо только плотнее уселся в кресле.
– Мне и так хорошо, — сказал он упрямо.
Тиа Игнасиа подлила себе вина. Дрова в печурке громко потрескивали, и этот уютный звук заглушал стук дождя по крыше.
Большой Джо и не думал вести себя любезно или хотя бы вежливо — он просто не замечал присутствия хозяйки.
Он большими глотками пил вино. Он глупо улыбался печке. Он легонько покачивался в кресле.
Тиа Игнасиа почувствовала, что ее охватили гнев и отчаяние.
«Свинья, — думала она, — грязная скотина. Да лучше бы я привела в дом с дождя какуюнибудь корову. Другой человек хоть спасибо сказал бы!»
Большой Джо снова протянул ей пустой стакан.
Тиа Игнасиа сделала героическое усилие.
– Хорошо в теплом домике в такую непогожую ночь, — сказала она. — Когда льет дождь, а печка хорошо топится, приятно о чем-нибудь дружески поболтать. Ведь правда?
– Само собой, — отозвался Большой Джо.
– Может, яркий свет тебе глаза режет? — заботливо сказала она. — Хочешь, я задую лампу?
– Он мне не мешает, — ответил Большой Джо. — Но если тебе жалко керосина, валяй, задувай.
Тиа Игнасиа задула огонек, и комната погрузилась во мрак. Потом она вернулась на свое кресло и стала ждать, когда в Большом Джо пробудится галантность. Она слышала, как скрипит, покачиваясь, его кресло. Багровели щелки печурки, и на углах мебели играли легкие блики. Комната почти светилась теплом. Тиа Игнасиа услышала, что кресло его перестало покачиваться, и подобралась, готовая оттолкнуть его. Но ничего не произошло.
– Подумать только, — сказала она, — что ты мог бы остаться без крова в такую бурную ночь и дрожал бы сейчас в каком-нибудь сарае или лежал бы на холодном песке под лодкой. А ты сидишь в удобном кресле и пьешь вино в обществе дамы, которая к тебе хорошо относится.
Большой Джо молчал. Тиа Игнасиа не видела его и ничего не слышала. Она допила стакан. Приходилось пренебречь этикетом.
– Моя подруга Корнелия Руис рассказывала мне, что некоторые из ее лучших друзей приходили к ней с дождя мокрые и замерзшие. Она привечала их, и они становились ее добрыми друзьями.
Из того угла, где сидел Большой Джо, донесся легкий стук. Тиа Игнасиа поняла, что он уронил свой стакан. Но затем снова наступила полная тишина.
«Может, он заболел, — подумала она. — Может, ему дурно?»
Она вскочила, зажгла спичку и поднесла ее к фитилю лампы. А потом повернулась к своему гостю.
Большой Джо спал богатырским сном. Ноги его были вытянуты. Голова откинулась, рот широко открылся. И пока тиа Игнасиа глядела на него вне себя от изумления и негодования, из его рта вырвался оглушительный храп.
Когда Большому Джо бывало уютно и тепло, он просто не мог не заснуть.
Прошло несколько секунд, прежде чем Тиа Игнасиа разобралась в охватившей ее буре чувств. В ее жилах текло немало индейской крови, и она не стала кричать. Нет, хотя она дрожала от ярости, она не стала кричать, а подошла к корзине с хворостом, выбрала подходящую палку, взвесила ее в руке, положила обратно и взяла другую.
Только тогда она медленно приблизилась к Большому Джо Португальцу. Первый удар пришелся ему в плечо и свалил его с кресла.
– Свинья! — вопила Тиа Игнасиа. — Мусорная куча! Убирайся вон!
Джо покатился по полу. Следующий удар оставил грязную полосу на его штанах. Теперь Большой Джо быстро просыпался.
– А? — спросил он. — Что случилось? Что ты делаешь?
– Я тебе покажу, — завизжала она и, распахнув дверь, бросилась назад к нему.
Под градом ударов Большой Джо, шатаясь, поднялся на ноги. Палка молотила его по спине, плечам, голове.
– Брось! — умолял он. — Ну брось же! Что случилось?
Разъяренная фурия преследовала его, как оса, по садовой дорожке и выскочила за ним на раскисшую от дождя улицу. Гнев ее был ужасен. Она бежала за ним по улице, осыпая его ударами.
