Янко Есенский - Демократы

— А она до сих пор с ним? — всерьез удивился он.

— Да! И царствует! Словно какая-нибудь королева… Разве не гнусно, — опять разговорилась Желка, — что он прогнал законную жену и живет со своей бывшей горничной? Правда, одновременно он пестует и другие розочки, потому что сердце его — большой цветник, — съязвила Желка. — Но эта дама все терпит, она держится за него как слепой за палку. Сама платит алименты на его незаконных детей, сама договаривается с обольщенными девушками и их родителями, опекунами и адвокатами. Дубец этими делами не занимается. Это ее ведомство. Он не женился на ней, чтоб сохранить свободу! А эта женщина играет в госпожу. Она ездит с ним на охоту, где бывают знатные господа — всякие там директора всевозможных банков, президенты разных акционерных обществ, судьи, члены правлений синдикатов, министры, сановники. На званых обедах она ведет себя как хозяйка, и все ухаживают за ней, отвешивают поклоны, целуют ручки. Торговцы и слуги величают ее «светлейшая пани», «пани президентша», «пани председательша». Для всех она «высокородие» или по крайней мере «милостивая»… Позор!..

Ландика удивило, что такая молодая девушка, как Желка, знает об алиментах, говорит о незаконном сожительстве и незаконных детях не краснея, не опуская глаз, не чувствуя неловкости. Он подумал: «А если рассказать ей, что и мне нравится кухарка и я провожал ее, давал книжки, купил босоножки, чуть не подрался из-за нее с мясником, нагрубил начальству, и за это меня, наверно, переведут в другое место, а возможно, закатят и выговор? Иллюзия нашей любви исчезла бы как дым».

Конь перешел на рысь. Лицо девушки опять прояснилось, уголки губ приподнялись. Она прижалась к Ландику, любуясь тем, как хорошо он держит вожжи и как покорно слушается жеребец его рук в белых перчатках. Она видела, как вздрагивает загорелая щека молодого человека в такт покачивающейся бричке. Желку наполнило ощущение какой-то светлой грусти. Она положила руку на его колено.

— Я никогда не вышла бы замуж за этого человека, — сказала она, как бы размышляя вслух.

— Стоит ему только сделать предложение!..

— А знаешь, он собирался. В прошлом году ездил к тетушке, ухаживал за мной.

— Думаешь, он хотел взять тебя в жены?

— Грубиян!

Желка сняла руку с колена Ландика и нахмурилась.

— Ты же сама говорила, — оправдывался Ландик, — что в его цветнике растут всякие розы.

— Я не намерена быть «второй» женой, — строго возразила Желка.

— А может, даже третьей, четвертой, десятой!..

— Я бы хотела всегда сиять и быть только первой — а тут я боялась бы тени первой жены, боялась бы, что сама стану тенью. Солнце ведь не стоит на месте, и на меня может упасть тень.

— Земля тоже вертится. Эта земля вертится! Эта! Недаром она женского рода. Женщины непостоянны.

Ландик хотел было сказать ей: «Повернись ко мне, я согрею тебя и буду освещать всегда». Но не сказал. Его охладило Желкино признание, что Дубец ухаживал за ней. «Это она специально предложила мне осмотреть усадьбу Дубца, — подумал Ландик. — Ей хотелось увидеть его самого. Вот женщины!»

— Жалко было бы тебя, — сказал он.

— Если б я вышла замуж?

— Нет. Рано или поздно ты выйдешь замуж. Таково твое призвание. Ты для этого создана. Жаль было бы, если бы ты вышла именно за этого развратника.

— Не жалей. Я и не подумаю.

Обняв Ландика, Желка прижалась к нему и ласково погладила его плечо. Глаза у нее стали мягче, добрее. Она приблизила к нему лицо и уже собиралась подставить губы, как вдруг за бричкой послышалось ржание коня. Девушка схватила Ландика за рукав и оглянулась.

— Дубец!

Ландик обернулся.

В вихре пыли, примерно шагах в пятнадцати от брички, несся верховой на сером коне. Конь, задрав голову и вытянув шею, шел галопом. Всадник, пригнувшись к гриве, коленями сжимал бока коня. Одной рукой он небрежно держал поводья, а другой — плетку, которой хлестал коня по крупу.

— Он хочет перегнать нас, — презрительно фыркнул Ландик. — Не выйдет!

— Оставь его, пусть обгоняет, — потянула его за рукав Желка.

Ландик не слушал. Он высоко поднял кнут и потряс им. Жеребец, прижав уши, рванулся и перешел на галоп. Легкая бричка запрыгала, тонкие рессоры подкидывали на каждом камне. Желка, судорожно ухватившись за край, наклонилась вперед. Ее красный берет при первом же рывке съехал на лоб.

Чуть отстав, Дубец тотчас начал приближаться. Ландик хлестнул коня.

— Держись, Желка, умоляю тебя, — шепнул он.

— Пропусти его! — настаивала девушка.

— Ну уж нет!

Стремительно летела бричка, бешено вертелись колеса. Дубец был уже в нескольких метрах от них, его конь почти касался мордой брички.

«Он хочет обогнать меня, — с тревогой подумал Ландик. — Как стыдно будет перед ней. Надо помешать ему».

Он повернул жеребца вправо, надеясь сбить Дубца с толку и загородить ему дорогу. Но жеребец забрал в сторону больше, чем следовало. Он потянул бричку на самый край дороги к обочине. Бричка наклонилась, что-то затрещало, и они стали падать. Конь, правда, тотчас же остановился, но Желка уже выпала из брички. Ландик, перевернувшись через голову, упал перед бричкой. Дубец проехал влево, вперед, но, увидев, что случилось несчастье, задержал коня, спешился и бросился к Желке. Все обошлось благополучно, хотя Желка со страху была в обмороке. Ландик же ударился головой о дышло, и колесо прошло по его щиколотке.

Дубец был огромный мужчина с большой головой и широким лицом. Щеки тонули в густых черных бакенбардах, мохнатые брови нависали над глазами, усы закрывали рот и соединялись с космами, росшими на подбородке. Они образовывали бороду, расчесанную на две стороны. Из-под расстегнутой белой сорочки видна была волосатая грудь, а под манжетами — волосатые запястья. Даже тыльная часть руки и пальцы чернели от волос. Смуглое лицо и черная борода резко контрастировали с белой военной фуражкой и кителем, надетым поверх расстегнутой сорочки; белые брюки-галифе были заправлены в высокие желтые сапоги.

Ландик хорошо рассмотрел Дубца. Ему казалось, что к девушке приближается на задних лапах медведь, одетый в летний белый костюм.

Ландик следом за ним заковылял к Желке, но медведь, повернув к нему свое заросшее лицо, вместо того чтобы представиться, как это принято у воспитанных людей, заворчал:

— Если не умеете править лошадью, не беритесь.

Прижимая пальцы к ушибленному лбу, Ландик отрезал:

— А чего вы летите сломя голову, если не умеете ездить?

Он хотел еще добавить что-то о езде на помеле, но сдержался.

Такого взаимного «обмена любезностями» было достаточно, чтобы они стали врагами.

Желка, придя в себя, укоризненно посмотрела на Ландика и, принимая помощь лап Дубца, словно сговорившись с ним, тоже зашипела:

— Не умеете ездить…

Она уже перешла на «вы». От стеснения, или она рассердилась? Прозвучало это как шипение маленькой обезвреженной гадючки, но это был и ядовитый укус, от которого чернеет и немеет тело. Ландика точно холодом обдало: вместо того чтобы с сочувствием спросить: «Не ушиблись ли вы?» — попрекает: «Не умеете ездить»!

Дубец обнял побледневшую Желку за талию и бережно повел ее на луг. Сняв белый китель, он положил его на траву и усадил девушку. Попросив подождать его возвращения, вскочил на своего серого и галопом помчался к себе в поместье.

Ландик чувствовал себя ужасно — его унизил Дубец и оскорбила Желка. А Желка полагала, что гнев ее уместен — и не столько потому, что она выпала из брички и от испуга потеряла сознание, сколько потому, что он не послушал ее и поставил себя в неловкое положение, а ее — в смешное. Оба молчали, как могильный холм над гробом любви-младенца, который умер, едва начав говорить. Жеребец пощипывал траву у обочины, не заботясь о печальном обряде погребения.

Прошло несколько минут. Ландик пересилил себя и предложил:

— Поедемте домой.

— Вдвоем на одном коне?

— Я пойду пешком.

— Я уж лучше подожду, — холодно отказалась Желка, не повернув головы.

— Ну и дожидайтесь вашего вельможу, я с ним не поеду.

— Как угодно, пан доктор.

Дернув плечом, Ландик пошел к коню. Уже сидя в седле, он спросил еще раз:

— Поедете или будете ждать?

— Подожду.

— Я приеду за вами в коляске! — крикнул он.

Желка не ответила.

Так бывает с человеком: сегодня на коне, а завтра под конем.

Тетушка между тем тщетно ожидала к завтраку своих молодых гостей. Они прибыли только к обеду, в двух экипажах: в одном приехали Желка и Дубец, а в другом, несколько позже, — Ландик.

Желка уже оправилась от испуга, бледности как не бывало, она опять была румяна и весела. Яник был грустен, он заметно хромал.

Завидев Дубца с Желкой, тетка нахмурила брови. Ей не по душе было видеть их вместе. Этот ловелас еще испортит неопытную девушку. Она почти ненавидела соседа и за дом, в котором «царствовала пани горничная», и за распутную жизнь, но больше всего за то, что и ее когда-то подвел «демократ», а вернее сказать, «где-мог-крад». Дело в том, что однажды он купил у нее пятнадцать вагонов пшеницы по сто тридцать пять крон за центнер, а месяц спустя акционерное общество, генеральным директором которого он был, продавало эту пшеницу на десять крон дороже. Она тогда локти кусала, что не дождалась, пока установятся цены. С тех пор Дубец стал в ее глазах вором, а зерновой синдикат — разбойничьим вертепом, который не только не помогает бедным крестьянам, а наоборот, обдирает их как липку и, пользуясь их безденежьем, скупает зерно по дешевке, а продает втридорога. Так наживают миллионы. Но кто, скажите, кто? Когда пшеница подорожает, у крестьян уже нет ни зернышка.