– К концу месяца я верну тебе половину, – сказал Матье, – а потом, четырнадцатого июля, – вторую, тогда я получу жалованье сразу за август и сентябрь.
Даниель посмотрел на землистое лицо Матье и подумал: «Этот фрукт ужасно расстроен». Потом он подумал о кошках и почувствовал себя безжалостным.
– Пять тысяч франков! – проговорил он виновато. – Но у меня их нет, старик, очень сожалею.
– Но ты же мне на днях сказал, что скоро провернешь одно дельце.
– Увы, старичок, – сказал Даниель, – дельце оказалось липой; ты ведь знаешь, что такое биржа. К тому же все просто: у меня полно долгов.
В голос он не вложил слишком много искренности, потому что вовсе не желал убедить Матье. Но, когда увидел, что тот ему не верит, разъярился: «Пусть он катится к чертовой матери! Он считает себя таким проницательным, он воображает, будто видит меня насквозь, спрашивается, почему я должен ему помогать: пусть стреляет деньги у себе подобных». Что было невыносимо, так это его нормальный глубокомысленный вид, который Матье не терял даже в скорби.
– Ладно! – с горячностью сказал Матье. – Ты правда не можешь?
Даниель подумал: «Как он настаивает, должно быть, серьезно нуждается в деньгах».
– Конечно, правда. Очень сожалею, старик.
Сконфуженность Матье его стесняла, но это было не так уж неприятно: впечатление такое, будто вывернул ноготь. Даниель очень любил двусмысленные ситуации.
– Тебе срочно нужно? – спросил он участливо. – Ты не можешь обратиться к кому-нибудь другому?
– Знаешь, мне не особенно хотелось бы беспокоить Жака.
– А ведь правда, – немного разочарованно сказал Даниель, – есть еще твой брат. Тогда можешь быть уверен, что деньги у тебя будут.
Матье выглядел обескураженным.
– Сомневаюсь. Он вбил себе в голову, что одолжить мне хотя бы су – значит оказать дурную услугу. «В твоем возрасте, – говорит он мне, – пора быть независимым».
– Ну, тогда он тебе точно одолжит, – со всей прямотой заявил Даниель. Он медленно высунул кончик языка и с удовлетворением стал облизывать верхнюю губу: с самого начала он сумел найти тон напускного и лихого оптимизма, который приводил собеседника в ярость.
Матье покраснел.
– Вот-вот. Я не хочу ему говорить, для чего мне понадобились эти деньги.
– И правильно, – одобрил Даниель. На мгновенье он задумался. – Но ведь есть еще эти кассы, ты знаешь, о чем я говорю, ну которые дают служащим взаймы. Должен сказать, часто попадают к ростовщикам, но тебе можно плевать на проценты, как только ты получишь деньги.
Матье заинтересовался, и Даниель с досадой решил, что немного его успокоил.
– Что это за люди? Деньги сразу дают?
– Нет, – живо отозвался Даниель, – тянут дней десять: им сначала нужно навести справки.
Матье замолчал, казалось, он размышлял; Даниель вдруг почувствовал легкий толчок: Мальвина прыгнула ему на колени и, мурлыча, устроилась там. «Вот кто не таит обид», – подумал Даниель с отвращением. Он начал легко и небрежно ее поглаживать. Животным и людям не удавалось ненавидеть его по причине их инертного добродушия, а может, из-за его лица. Матье углубился в ничтожно мелкие расчеты: он тоже не таил обиды. Даниель склонился над Мальвиной и стал чесать ей загривок: рука его подрагивала.
– В глубине души, – сказал он, не глядя на Матье, – я почти рад, что у меня нет денег. Ведь ты всегда стремился к свободе, вот тебе и представился случай совершить поистине свободный поступок.
– Свободный поступок?
У Матье был непонимающий вид. Даниель поднял голову.
– Да, – сказал он, – тебе остается только жениться на Марсель.
Матье посмотрел на него нахмурившись: должно быть, он подумал, не смеется ли над ним Даниель. Тот выдержал его взгляд со скромной серьезностью.
– Ты что, спятил? – спросил Матье.
– Почему? Скажешь всего одно слово – и разом изменишь всю свою жизнь, такое случается не каждый день.
Матье расхохотался. «Он решил над этим посмеяться», – раздосадовано подумал Даниель.
– Тебе не удастся ввести меня в искушение, – сказал Матье, – и особенно в этот момент.
– Да, но... именно это, – продолжал Даниель тем же легкомысленным тоном, – будет самым занятным. Сделать прямо противоположное тому, что хочешь. И почувствовать, что становишься совсем другим человеком.
– Каким другим? – воскликнул Матье. – Может, мне еще сделать троих ребятишек ради удовольствия почувствовать себя совсем другим, когда я их буду прогуливать по Люксембургскому саду? Тогда я и в самом деле изменюсь: стану окончательно пропащим человеком.
«Не настолько, – подумал Даниель, – не настолько, как ты считаешь».
– По правде говоря, – сказал он, – не так уж плохо быть пропащим человеком. Пропащим до мозга костей, погребенным. Женатый субъект с тремя малышками, как ты говоришь. Такое должно умиротворять!
– Действительно, – ответил Матье. – Подобных типов я встречаю каждый день. К примеру, отцы моих учеников, которые ко мне приходят. Имеют по четверо детей, все сплошь рогоносцы, члены родительского совета. У них обычно степенный вид. Я бы даже сказал – благодушный.
– У них тоже есть нечто вроде веселости, – заговорил Даниель. – Хоть меня от них и мутит. А тебя действительно это не соблазняет? Я вижу тебя удачно женатым, – продолжал он, – ты будешь, как они, толстым, ухоженным балагуром с целлулоидными глазами. Не так уж плохо.
– Да, но это на твой вкус, – спокойно сказал Матье. – Уж лучше я попрошу пять тысяч у брата.
Он встал. Даниель спустил Мальвину на пол и тоже встал. «Он знает, что у меня есть деньги, и тем не менее он меня не ненавидит: как же ему подобных еще пронять?»
Бумажник был рядом, Даниелю стоило только опустить руку в карман, он скажет: «Вот, старик, я только хотел малость тебя разыграть». Но он побоялся, что будет себя презирать.
– Сожалею, – нерешительно начал он, – если появится возможность, я тебе напишу...
Даниель проводил Матье до входной двери.
– Не расстраивайся, – весело ответил Матье, – я выкручусь.
Он закрыл дверь. Когда Даниель услышал на лестнице его легкие шаги, он подумал: «Это непоправимо», – и у него перехватило дыхание. Но это скоро кончилось. «Ни на одно мгновение, – сказал он себе, – Матье не переставал быть уравновешенным, бодрым, в совершенном согласии с самим собой. Конечно, он расстроен, но это только внешне. Изнутри он чувствует себя в норме». Он подошел к зеркалу посмотреть на свое красивое мрачное лицо и подумал: «Однако если б ему пришлось жениться на Марсель, это стоило б и тысячи».
Теперь она давно уже проснулась и наверняка терзается. Нужно ее успокоить, надо сказать ей, что она ни в коем случае не пойдет к бабке. Матье с нежностью представил ее несчастное, изможденное лицо накануне, и она вдруг показалась ему невероятно беззащитной. «Нужно ей позвонить». Но сначала он должен пойти к Жаку: «Тогда, возможно, я смогу сообщить ей хорошую новость». Он с раздражением думал о том, с каким видом примет его Жак. Он будет, как всегда, весел и благоразумен, по ту сторону как порицания, так и снисходительности; голову склонит набок и, полузакрыв глаза, спросит: «Как? Опять деньги?» Матье покрылся мурашками. Он пересек мостовую и подумал о Даниеле: он не сердился на него. Он такой: на него нельзя сердиться. Но он заранее сердился на Жака. Матье остановился перед приземистым домом на улице Реомюр и, как всегда, с раздражением прочел: «Жак Деларю, адвокат, третий этаж». Адвокат! Он вошел в лифт «Надеюсь, Одетты не будет дома», – подумал он.
Увы, она была дома, Матье увидел ее через застекленную дверь гостиной: она сидела на диване, элегантная, длинная и чистенькая до стерильности; она читала. Жак охотно говорил: «Одетта одна из немногих парижанок, которые находят время читать».
– Месье Матье хочет видеть мадам? – спросила Роза.
– Да, я зайду к ней поздороваться, но предупредите, пожалуйста, месье, что я пришел к нему.
Он толкнул дверь. Одетта подняла чем-то неприятное нарумяненное лицо.
– Здравствуйте, Тье, – сказала она с довольным видом. – Вы пришли нанести визит мне?
– Вам? – переспросил Матье.
Он смотрел со смущенной симпатией на высокий спокойный лоб и зеленые глаза. Вне всякого сомнения, она была красива, но той красотой, которая как бы ускользала, когда на нее смотришь. Привыкший к таким лицам, как у Лолы, смысл которых грубо открывался с первого взгляда, Матье сто раз пытался воссоединить эти ускользающие черты, но они выскальзывали, их совокупность ежесекундно разрушалась; лицо Одетты таило обманчивую буржуазную тайну.
– Очень хотел бы, чтобы мой визит относился к вам, – проговорил он, – но мне необходимо повидать Жака, хочу попросить его об одной услуге.
– Можете не торопиться, – сказала Одетта, – Жак никуда не денется. Присядьте здесь.
