– Послушайте, Букашка…
– Ну?
– Вы же обязательно убежите, правда?
– Ох, – качает головой Букашка. – Иногда кажется, что я убегаю от собственной тени. Хоть на край света от нее уматывай – она все равно за пятки цепляется. Разве можно оторваться от своей тени?
– Но, может, это не так? – говорит Мари. И, немного подумав, добавляет: – Может, это не ваша тень, а что-то совсем другое?
Букашка задумывается. И наконец кивает:
– Да уж… Придется разобраться с ней до конца. Ничего другого не остается.
Она смотрит на часы, крепко потягивается и встает.
– Ну что… Пойду поработаю. Ты поспи немного, а как рассветет – езжай домой. Договорились?
– Ага.
– За сестру не волнуйся, все будет хорошо. Мне почему-то кажется.
– Спасибо, – кивает Мари.
– Вы с сестрой, видно, не очень ладите… Но ведь когда-то было и по-другому. Вспомни тот момент, когда ты почувствовала, что на всем белом свете она для тебя – самый родной человек. Сразу, может, и не припомнишь. Но если постараешься, что-нибудь всплывет обязательно. Все-таки семья – это очень долгие отношения. И этот момент хоть однажды, да наступал…
– Я постараюсь, – обещает Мари.
– Я и сама часто о прошлом думаю, – продолжает Букашка. – Особенно теперь… И вот что замечаю. Если очень хорошо, изо всех сил постараться, можно вызывать из прошлого любые воспоминания. Все, что с тобой в жизни случилось. Все, что сама считала давно забытым. Только настройся на правильный ритм, оно тут же – раз! – и выскакивает. Из глубины памяти – прямо тебе в мозги. Но знаешь, что самое интересное? Наша память – ужасно странная штука. Такой огромный шкаф с ящиками, забитый чем попало. Лишние знания, бесполезная информация, бредовые мысли забивают этот шкаф сверху донизу. А чего-то действительно важного не раскопать, хоть тресни…
Стоя посреди номера, Букашка помахивает пультом от телевизора.
– И вот что я думаю. Для того чтобы жить, человеку нужны воспоминания, как топливо. Все равно какие воспоминания. Дорогие или никчемные, суперважные или нелепые – все они просто топливо. Газетная реклама или философские трактаты, грязная порнуха или десятитысячные банкноты – для огня, в который их бросают, все это просто бумага. Не будет же огонь полыхать по-разному, завывая то и дело: «О, Канта подкинули!» или «Ага, вечерние новости!» или «Ух ты, какие сиськи!» Огню все до лампочки… Вот так же и с нашими воспоминаниями. Ненужные, случайные, бросовые, одноразовые – все сгодится, лишь бы огонь не погас…
Букашка несколько раз кивает, соглашаясь с собой.
– А если бы внутри меня этого топлива не было, – продолжает она, – если б не было этих ящичков со всяким, казалось бы, хламом – я бы, наверное, уже давно сломалась. Уткнулась бы носом в колени и замерзла где-нибудь под забором. А пока могу что-то доставать из памяти – нужное, ненужное, все равно, – даже мою собачью жизнь еще можно за что-то любить. И когда кажется: все, конец, не могу больше, – просто жгу, что еще горит, и как-то бреду себе дальше…
Мари смотрит на Букашку снизу вверх, не отрываясь.
– В общем, Мари-тян, поройся как следует в памяти. Откопай там что-нибудь о своей сестре. Это будет хорошее топливо. И для тебя, и для нее.
Мари молчит.
Букашка снова глядит на часы:
– Ну все, я пошла!
– Спасибо тебе, – говорит Мари. Букашка машет рукой и уходит.
Оставшись одна, Мари оглядывается вокруг. Тесный номер «лав-отеля». Окон нет; за декоративными жалюзи проступает только ниша в стене. Не по комнате огромная кровать. Над изголовьем – пара дюжин кнопок неизвестного назначения. Прямо не постель, а кабина самолета. В углу – платный автомат: за стеклом поблескивают искусственной плотью вибраторы, а над ними порхают цветастые трусики-бикини вызывающих очертаний. Интерьер, что и говорить, для Мари непривычный. И все же она не ощущает от этих стен никакой агрессии. Напротив – здесь, в одиночестве, Мари наконец становится как-то надежно. И она с удивлением понимает, что так спокойно ей не было уже очень давно. Утонув в кресле, она закрывает глаза – и почти сразу проваливается в сон. Короткий, но очень глубокий. Тот, которого ей так не хватало.
04:52 am
Огромный, похожий на склад подвал, где по ночам репетирует джаз-банда. Окон нет. С высокого потолка свисают какие-то трубы. Вентиляция совсем слабая, поэтому курить запрещено. Ночь подходит к концу, основная часть репетиции завершилась, и после перерыва музыканты устраивают свободный джем-сейшн. Всего в подвале десять человек. Две девушки. Одна за пианино, у другой в руке сопрано-саксофон.
В компании электрооргана, контрабаса и ударника Такахаси выдувает затяжное соло на тромбоне. Неспешный блюз Сонни Роллинза, «Sonnymoon for Two». Исполняет парень неплохо. Берет скорее не техникой, а интонацией, общим рисунком фразы. Оригинальная манера игры. Закрыв глаза, Такахаси полностью растворяет себя в мелодии. Иногда его поддерживают простенькими риффами тенор-сакс и труба. Отдыхающие музыканты слушают их, подливая себе кофе из термосов, ковыряясь в нотах или ухаживая за инструментами. А после особо удачных пассажей одобрительно вскрикивают.
Звук отражается от голых стен слишком сильно, и ударнику приходится работать тихонько, одними щеточками. На импровизированном столике из раскладных стульев и длинной доски расположились коробки с пиццей, термосы с кофе, бумажные стаканчики, ноты, портативный магнитофон и «квакушка» для сакса. Отопления нет; все репетируют в куртках и свитерах. В перерывах между композициями некоторые заматывают шею шарфом или греют руки в перчатках. Картина весьма комичная на посторонний взгляд. Такахаси заканчивает свою партию, ее сменяет соло на контрабасе, и уже в финале вступает валторна.
Композиция закончена. Перерыв на десять минут. После долгой ночной репетиции народ устал. Разговоров почти не слышно. Музыканты разминают руки и плечи, пьют кофе, жуют бисквиты, выходят на улицу покурить. И лишь пианистка продолжает задумчиво перебирать клавиши. Такахаси, присев на стул, приводит в порядок ноты, разбирает тромбон, вытряхивает из мундштука слюну, протирает детали и укладывает в футляр. Похоже, сегодня он больше играть не собирается.
Долговязый басист похлопывает его по плечу.
– Классное соло! Выложился что надо.
– Спасибо, – улыбается Такахаси.
– Ты чего, Такахаси? Уже уходишь? – спрашивает патлатый трубач.
– Да… – кивает Такахаси. – Уж простите, что с уборки смываюсь. Важная встреча.
05:00 am
Кухня Сиракавы. Пищат сигналы точного времени, и «Эн-эйч-кей» [20] начинает программу утренних новостей. Пристально глядя в камеру, диктор с убийственной вежливостью зачитывает сводки событий. Сиракава сидит за столом, перед ним бубнит телевизор. Так тихо, что и не понять, разбирает Сиракава слова диктора или нет. Галстук свисает со спинки стула, рукава сорочки закатаны до локтей. Банка от йогурта опустела. Ясно с первого взгляда: этот человек не хочет смотреть телевизор. Ему не нужно никаких новостей. Он просто не может уснуть.
Положив на стол правую руку, Сиракава методично сжимает и разжимает кулак. Так, словно вызывает этой болью какие-то воспоминания. Открыв холодильник, достает бутылку «Перье» и прикладывает холодное стекло к запястью. Затем отвинчивает пробку, наливает воду в стакан и пьет. Снимает очки, массирует веки. Но сон не приходит. Что-то в голове не позволяет ему уснуть. Там, в мозгу, что-то застряло. Да так, что не избавиться. Вздохнув, Сиракава снова надевает очки и смотрит на экран. Проблема экспорта черных металлов становится все острей. Правительство разрабатывает экстренные меры по снижению курса иены. Молодая мать покончила с собой, прихватив на тот свет обоих детей. Облила машину бензином и подожгла. На экране – обгорелые останки автомобиля. Дым еще идет. Магазины города начинают битву за покупателя, вступая в сезон рождественских распродаж.
Светает. Но для Сиракавы эта ночь так просто не кончится. Скоро встанет жена. И пока этого не случилось, он хотел бы заснуть. Заснуть во что бы то ни стало.
05:07 am
Номер отеля «Альфавиль». Мари спит в мягком кресле. Положив ноги в белых носках на кофейный столик. Ее лицо очень спокойно. Толстая книга, прочитанная лишь наполовину, валяется тут же на столе. Лампа на потолке горит. Но яркий свет ничуть не мешает девушке спать. Телевизор выключен. Кровать аккуратно заправлена. Кроме легкого гудения кондиционера, в номере не раздается ни звука.
05:08 am
Комната Эри Асаи.
Невероятно. Эри Асаи – здесь, по эту сторону экрана. Вернулась в свою комнату и спит в своей постели. Лицом в потолок, абсолютно недвижно. Дыхания тоже не слышится. Все выглядит абсолютно так же, как в тот первый раз, когда мы здесь оказались. Тяжелая тишина. Очень глубокий сон. Тело Эри словно дрейфует по зеркальной воде. В комнате – абсолютный порядок. Телевизор безжизнен, как обратная сторона Луны. Значит, она смогла убежать из той загадочной комнаты? И все-таки отперла дверь?
