— Хорошо.
— Я так и знал. Ты молодец. Ты всегда был молодцом. Это здорово.
Браш смотрел на него не отвечая.
— Ладно. Раз уж ты пришел сюда, я тебе кое-что скажу, — продолжал Херб. — Вообще-то я тебя не звал. Ты сам пришел — не так ли? Значит, я должен кое-что тебе сказать. Ты не возражаешь?
— Нет.
— Ну что ж, тогда прежде всего ты должен знать, что я одной ногой уже в гробу, но меня это не волнует. И теперь, когда мы прояснили это обстоятельство, я хочу попросить тебя оказать мне услугу. Все, что от тебя сейчас требуется, — это сказать «да» или «нет».
— Конечно, Херб, я согласен!
— Выслушай меня сначала, черт тебя побери! Словом, только да или нет. Мне нужно одно: можешь ты или не можешь. Да или нет — и конец. Ох, да не сиди ты, словно пьяный идиот, с открытым ртом! Закрой рот хотя бы, а то что-нибудь залетит. Это даже и не услуга, о чем я тебя прошу; это в каком-то смысле предложение. Во всяком случае, я не стану тебя за это благодарить. Можешь согласиться или отказаться — твое дело!
Медсестра, заправлявшая соседнюю кровать, обернулась и сказала:
— Вам нельзя волноваться, пятьдесят седьмой! Иначе я попрошу удалиться вашего посетителя. Только несколько минут — и все.
— Иди к черту! — зарычал Херб. — О Боже, как я ненавижу больницы! Слушай, Иисус, что я тебе скажу. Черт! А как тебя звать вообще-то?
— Браш. Джордж Браш.
— Браш, слушай меня. Значит, так: у меня есть двести сорок долларов, они лежат в банке, и я завещаю их тебе, чтобы ты для меня кое-что сделал. Сейчас я расскажу тебе одну историю — не бойся, я буду краток. Не знаю, слышал ты об этом или нет, но у меня были жена и ребенок. Я жил у Куини, а жена у своих друзей. Мы с ней жили хорошо, не ссорились… Мы не были разведены… Так уж мы с ней жили, вот и все. Я просто не мог жить в том же доме, где и она. Я не мог ходить к ней обедать в одно и то же время и катать малыша в коляске по улицам и делать прочую чепуху. Просто я человек не такого склада, вот и все. И вот однажды она все перевернула. С тех пор я ее больше не видел, поэтому я лишь предполагаю, что она ушла к другому человеку. Она уехала с ним и бросила ребенка. Люди, у которых она жила, страшно рассердились, так что я забрал ребенка и пристроил его в другом месте, у моих знакомых. Я плачу им за это три доллара в неделю. Итак, я оставляю эти деньги тебе, чтобы ты продолжал — разумеется, если ты согласишься — платить им три доллара в неделю. Я не хочу отдавать им все деньги сразу, потому что кто его знает, что они сделают с ребенком. Ну, что скажешь?
Херб даже дышать перестал. Браш хотел было что-то сказать, но Херб вдруг воскликнул с выражением муки на небритом лице:
— Не надо! Не говори ничего. Ты всегда говоришь глупости в подобных случаях. Если ты опять начнешь читать мне мораль, я прибью тебя!
— Не буду, не буду, Херб! Я только хочу спросить: а можно, я возьму малыша себе? Я хочу сказать, насовсем…
— Черт побери! Я же не предлагаю тебе своего ребенка!
— Как его зовут, Херб? Сколько ему лет?
— Я не знаю… Кажется, Элизабет. Это девочка. Ей четыре или пять… Что-то около этого.
— Херб, можно, я удочерю ее, по закону?
— Ох, я жалею, что рассказал тебе всю эту историю. Выкинь ее из головы. Забудь об этом.
— Нет, ты ответь мне: да или нет? Я могу привести юриста; он объяснит тебе…
— К черту твоего юриста! Ладно, забирай ее себе, если тебе так хочется.
— Отлично, Херб, — обрадовался Браш. — Я больше ничего и не хотел.
— Глупый! Не говори потом, что я взвалил на тебя чужого ребенка. Я ведь предлагал тебе свой вариант. Мне лично уже все равно.
Херб зашарил под подушкой. Он вытащил чековую книжку и несколько бланков.
— Херб, деньги мне не нужны, — поспешно сказал Браш. — У меня их достаточно, так что я даже не знаю, что с ними делать.
— Заткнись! Пиши, что я тебе скажу.
Браш выписал два чека: один на двадцать долларов на имя Герберта Мартина, другой на оставшуюся сумму на свое имя. С огромным трудом Херб поставил свою подпись дрожащей рукой.
— Там, на обратной стороне, — добавил он, — ты увидишь адрес ребенка. Миссис Бартон, где-то на Дрессер-стрит. Нашел?
— Да.
— Ниже — адрес моей матери. Я посылал ей четыре доллара в неделю. Последние несколько недель она ничего от меня не получала, пока я здесь куковал, в больнице, так что я даже и не знаю, как она там выкручивается. Она так ничего обо мне и не знает; она пристрастилась к джину. Как-нибудь на днях, если захочешь, можешь отцепить ей долларов двадцать — тридцать, понял? Хотя меня это не очень заботит. К дьяволу их всех, чтобы я еще о них заботился! Я рад, что наконец отвяжусь от них.
Наступила долгая пауза, во время которой Херб, сердито сопя, сверлил глазами потолок. Браш сидел, оцепеневший, рядом с кроватью.
Взгляд Херба наконец упал на Браша.
— Я вижу, что шуточки наших ребят тебя не очень-то достали.
— Нет-нет, — поспешил заверить Браш. — Я на следующий же день был уже в полном порядке.
— Слушай, будь добр, опусти штору — солнце в глаза. Они так высоко их поднимают. Они не знают, наверное, что такое валяться беспомощным на больничной койке… Ты, Браш, вот что… Ты давай иди, наверное, а то скажешь еще какую-нибудь глупость напоследок. Ты лучше ничего не говори, а сразу уходи. Только оставь свой адрес. Если я что-нибудь еще придумаю, я попрошу медсестру, чтобы написала тебе.
Браш вышел. В дверях он оглянулся. Херб накрыл лицо простыней. Браш спустился вниз, где его ожидала Куини. Угадав состояние Браша, она не стала его расспрашивать, лишь молча шла рядом. Выйдя на дорогу, они остановились у телефонной будки в ожидании такси. Вдруг Браш упал на газон лицом в траву.
— Что с вами, мистер Браш, что случилось? — испугалась Куини.
— Мне жить не хочется, Куини! Мне жить не хочется в мире, где происходят такие вещи! Что-то случилось с нашим миром — он свихнулся!
Сначала Куини ничего не отвечала. Она прижала сухие кулачки к губам и смотрела на Браша круглыми от ужаса глазами. Потом сказала:
— Мистер Браш, мне стыдно за вас, за такие ваши слова.
— Куини, я всегда верил, что Бог помнит о нас. Но почему Он так медленно меняет наш мир к лучшему? Почему Он так изощренно обманывает таких чистых людей, как отец Пажиевски; почему Он позволяет так запутаться таким чудесным парням, как Херб?
— Мистер Браш, вы говорите ужасные слова. Я не хочу вас слушать.
— Но есть, в конце концов, этому всему какое-то объяснение?
— Я не хочу вас слушать!
Куини закрыла уши руками. Вдруг Браш встал с травы и, крепко схватив Куини за руку, взглянул ей в глаза. Он сказал тихо, словно себе самому:
— Куини, разве это не ужас, если я потеряю веру?
Куини ничего не отвечала. Она глядела на него широко раскрыв глаза. Он тихо продолжал:
— Даже… тогда… я буду… только если я… я полагаю… Только я не получу от этого никакого удовольствия. Жизнь не имеет смысла, если живешь только для себя. Во всяком случае, я еще не утратил веры, но теперь-то я знаю, что все не так просто, как мне казалось. Куини, вот тебе двадцать центов. Я не поеду с тобой. Я пойду пешком и дорогой хорошенько подумаю надо всем этим.
Проезжавшее мимо такси свернуло к ним.
— Вы не дойдете, мистер Браш, это слишком далеко! — воскликнула Куини.
— Нет-нет, я пойду пешком.
Куини уже садилась в такси, как вдруг Браша осенила еще одна мысль:
— Куини, тебе приходилось иметь дело с детьми?
— Да. А что?
— Сегодня я приведу тебе ребенка.
— Что?!
— Я говорю: сегодня я…
— Садитесь же наконец, мадам, или выходите, — сердито сказал таксист.
— Я приведу ребенка приблизительно в три часа. Это ребенок Херба.
— Водитель! — резко сказала Куини. — Можете вы подождать две минуты, в конце концов? Мистер Браш, садитесь в машину и поедемте вместе. Мистер Браш, вы и так нездоровы, а тут еще пешком идти…
— А еще я приведу одну пожилую леди, — продолжал Браш. — Это мать Херба.
Таксист надавил на клаксон.
— Мадам, садитесь или выходите! Нельзя же так долго разговаривать, — жалобно заворчал он. — Автомобиль должен ездить, а не стоять…
Взволнованная Куини наконец поместилась в машину. Но перед тем как унестись прочь, она высунулась в окно и успела выкрикнуть:
— Подумайте о себе!..
Браш топал пешком до самого Канзас-Сити. Постепенно приятное возбуждение от ходьбы и мысли о новых его подопечных вытеснили прежнюю подавленность. Добравшись до Канзас-Сити, Браш созвонился с Бартонами и привел Элизабет в ее новый дом. Мать Херба наотрез отказалась покидать свою комнату. Она даже не пустила Браша к себе, и они разговаривали через запертую дверь. Тогда Браш договорился с ее домохозяйкой о будущем содержании престарелой леди. После чего отправил Хербу телеграмму с коротким докладом о сделанном и, вернувшись домой, уселся рассказывать маленькой Элизабет историю о Всемирном потопе.
