И исчезла…
Это было письмо, которое все решило. Это было то самое письмо. Я это знаю.
В ту ночь я почти не спал. Лежал и думал, что скажу мистеру Балтеру и всем тем режиссерам, что распределяют роли, к которым я собирался с утра. Раз я избавился от миссис Смитерс, было ясно, что все теперь будет зависеть от меня. Вряд ли я мог ожидать, что счастье улыбнется мне само. Я хотел сказать им…
Около десяти я позвонил в «Эксцельсиор» и спросил у телефонистки, как зовут шефа пресс-службы. Она сказала – Игэн и спросила, не соединить ли меня с ним.
Я согласился.
– Могу я поговорить с мистером Игэном? – спросил я, когда трубку взяла какая-то девушка.
– Кто спрашивает?
– Карстон из «Лос-Анджелес Таймc».
– Минутку, пожалуйста, – и потом, – можете говорить – мистер Игэн у телефона.
– Алло?
– Это мистер Игэн?
– Слушаю.
– Карстон из «Таймc», – сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более профессионально. – Я тут поблизости и хотел бы заглянуть к вам на минутку. По поводу Джонни Хилла…
– Мистер Хилл у нас уже не работает.
– Я знаю. Но я получил определенную информацию, с которой вам следует ознакомиться.
– Ну если вы считаете…
– Закажите мне пропуск, ладно? Ральф Карстон.
– Хорошо.
Торопясь на студию, я надеялся, что он не даст себе труда позвонить в «Таймc». И еще я надеялся, что на проходной не окажется того вахтера, который меня очень хорошо знал. Если бы так произошло, мне пришлось бы для него что-то придумать. Но пока мне везло. Пропуск был на месте. Я взял его и вошел внутрь. Дошел до самого конца коридора и только тогда остановил какую-то девушку и спросил ее, где кабинет мистера Балтера. Она сказала, что наверху.
Поднявшись бегом по лестнице, я влетел к нему в приемную. В углу за письменным столом, у самой двери с табличкой: «Личный кабинет», сидела секретарша.
– Мистер Балтер у себя?
– Ожидаем с минуты на минуту, – сказала она. – Что вам угодно?
– Да ничего, я был в студии, заодно решил… Я его подожду.
Усевшись, я взял в руки профсоюзную газету, в приемной лежало несколько номеров. Глядя в газету, я не замечал ни слова, лишь все время повторял про себя, что я ему скажу…
Минут через пять двери распахнулись, и вошел Балтер.
– Доброе утро, мистер Балтер. – Я шагнул к нему, протягивая руку. Нервы у меня были натянуты как струна.
– Здравствуйте, – сказал он не слишком сердечно и пожал мне руку. Он не узнал меня, я заметил, как Балтер вопросительно покосился на секретаршу.
– Вы меня помните? Я Ральф Карстон.
– Ну как же, – сказал он без особого восторга. – Как дела?
– Прекрасно, – ответил я. – Прекрасно. Я сегодня был в студии и сказал себе, что нужно бы заглянуть к вам. Мог бы я с вами кое о чем поговорить?
– Гм… ну… думаю, это можно. Пойдемте в кабинет. – Проходя мимо секретарши, он бросил ей: – Позвоните тому парню и девушке из агентства Отто, скажите, чтобы явились на пробную съемку и пусть начинают без меня.
Мы вошли в кабинет, и он закрыл дверь.
– Так что вас беспокоит, мистер Карстон? – спросил Балтера Садиться он не стал, продолжал стоять рядом со мной. – Мне жаль, что я не мог принять вас раньше. Было столько работы, что просто голова шла кругом.
Дома я решил, что возьмусь за него всерьез, что прижму его к стене, но тут я это решение наскоро переиграл: лучше буду вести себя вежливо, потому что в конце концов только он мог для меня что-то сделать.
– Вот в чем дело, мистер Балтер, – сказал я. – Я знаю, что кинопробы, которые со мной тогда сделали, вышли не очень удачно. Но с той поры я многому научился, и мне казалось, что, если я к вам зайду, вы могли бы дать мне возможность попробоваться снова, а может, и предложить мне какой-никакой договор. Я действительно с той поры, что последний раз был у вас, многому научился.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Я готов работать практически даром, лишь бы подписать договор. Мне бы хватило и четвертного в неделю.
– Мне очень жаль, мистер Карстон. Ничего не могу поделать. Ваш несчастный акцент…
– Но ведь этот акцент, мистер Балтер, был у меня уже тогда, когда вы меня сюда пригласили. И тогда он вам не мешал.
Он покачал головой:
– Я вас пригласил, потому что полагал, что вы могли бы получить роль в фильме о жизни южан, который мы тогда снимали, а совсем не потому, что, как вы сами решили, вы могли представлять для нас постоянный интерес.
– То есть? Вы что, хотите сказать, что и не думали, что я когда-нибудь могу стать кинозвездой?
– Разумеется нет. Мы обязались только оплатить вам дорогу сюда и обратно – и выполнили свое обещание. То, что вы решили остаться здесь, – не наша вина.
– Но, мистер Балтер, – сказал я, – я же умею играть. Я хороший актер. Вы же видели мою игру. Знаете, что я могу…
– В самом деле, вы были хороши – на сцене Малого театра, там, у вас. Я не хотел этого говорить, но ваши кинопробы меня весьма разочаровали, главным образом из-за движения.
– Но с той поры я многому научился. Теперь я умею…
Он снова покачал головой.
– Лучше всего вам поехать домой. Вы будете несчастны и будете страдать, пока не уедете отсюда. С вашим произношением в кино нет никаких шансов.
– Я не виноват, что родился на Юге, – сказал я.
– И мы тоже. Не мучайтесь и поезжайте домой, молодой человек. У вас нет другого выхода.
Земля словно ушла у меня из-под ног. Пришлось ухватиться за дверную ручку, чтобы не упасть.
– Не могу я ехать домой. – Я слышал сам себя словно со стороны. – Не могу. Там думают, что я уже… нет, я не могу ехать домой.
– Мне очень жаль, – ответил он, – но я был уверен, что вы вернулись в Джорджию сразу, как только получили деньги на обратный путь.
– Я ждал, пока узнаю результаты проб, – промямлил я.
– Тот чек, что мы вам послали, и означал, что пробы сочтены неудачными.
Понемногу я начал приходить в себя.
– Спасибо, мистер Балтер, – сказал я и повернул ручку.
– Подождите еще минутку, мистер Карстон. Я уверен, мне удастся устроить, чтобы студия выписала вам новый чек на дорогу домой.
– Спасибо и на том. Спасибо, – сказал я уходя.
Я разгуливал по вестибюлю не меньше часа. С самого утра я ничего не ел, но голода не чувствовал. Мне казалось, что, возьми я в рот хоть крошку, меня тут же вырвет, поэтому я только выпил молочный коктейль и пошел домой.
Мона с Джонни сидели там.
– Привет тебе, милый южанин! – шагнул ко мне Джонни, протянув руку. – Я перед тобой в долгу, дружище, не так ли?
Обняв, он расцеловал меня в обе щеки.
– Представь себе, – сказала Мона, – Джонни напал на золотую жилу.
– Да, дети мои, – воскликнул Джонни, – вот именно, золотую жилу! Прииски Комстока по сравнению с миссис Смитерс – нищета. Такого я ждал всю свою жизнь.
– Он только что к ней переехал, – сообщила Мона.
– Точно? – спросил я.
– Абсолютно, ваша честь, – куражился он. – Нимфоманка с миллионом долларов, Господи, куда там – с десятью миллионами. Дружище, ну и задам же я этому проклятому городу! Начну устраивать такие банкеты, что у всех в ушах зазвенит. Золотые тарелки и золотые ложки, усыпанные брильянтами пояса целомудрия для всех женщин – участниц вечеринок. Через три месяца я устрою самый шумный великосветский прием за последние сто лет. Херстовский Сан-Симеон против него будет казаться жалким кемпингом с одним постояльцем. Я превращусь в Лукулла, и Уорд Макаллистер будет ездить ко мне в гости.
– Не забывай о фильме, который ты хочешь снять, – сказала Мона.
– Он может подождать.
– И еще о книге, – добавил я. – О романе, который вы собирались написать о статистах.
– Это тоже может подождать. Теперь я буду слишком занят тратой денег. И кстати, Ральф, не волнуйся из-за залога, Этель его не отзовет. А я прослежу за тем, чтобы в суде все прошло гладко. Теперь у меня хватит зеленых, чтобы купить хоть весь муниципалитет.
– Спасибо, – сказал я, хотя в тот момент мне было плевать на все суды на свете.
– Чудно, Джонни, – сказала Мона, – я так счастлива, что ты счастлив!
Джонни помотал головой.
– Это не счастье, это только возбуждение. Я аж вне себя, потому что наконец-то достану уйму засранцев, сидевших у меня в печенках, и отыграюсь на них. Единственное, что имеет вес в этом городе, – это деньги. А теперь они у меня есть, так что всей этой кодле, которую я терпеть не могу, я покажу свое другое лицо – золотое. И им тоже придется проглотить! – Он повернулся ко мне. – Ты на меня не злишься, Ральф?
– Не валяйте дурака, – сказал я. – Разумеется нет.
– Рад это слышать. Ты не подходил ей. Ты слишком застенчив. А для того чтобы знать, что делать в подобной ситуации, самому нужно быть изрядной сволочью. И я как раз такая сволочь, потому-то и ситуация для меня как по заказу.
– Ну, я бы так не сказал, – заметил я.
– Нет-кет, поверь мне. Только люди все равно будут ходить на мои вечеринки, потому что в этом городе практически все – такие же сволочи. Единственная разница между ними и мной в том, что я не делаю из этого тайны.
