Солдаты молчали, а потом сержант Декан сказал: «Лучше места не найти, оттуда не уйдут, там двойные двери, досками обшитые стены».
Так и решили. Майор, облегченно вздохнув, пошел осмотреть баню. Помещение было действительно добротное. Открутили внутренние дверные ручки, чтобы исключить возможность зацепиться за что-нибудь, осмотрели еще раз повнимательнее помещение, принесли два матраца, проверили наружные замки и только потом поместили туда арестованных. Ключи от двух больших замков взял с собой Алексутин, он же и вызвался кормить преступников вместе с поваром, которым и оказался тот маленький солдатик.
Яков Иванович доложил о проделанной работе прокурору гарнизона и решил поговорить с ранеными, а потом хотя бы несколько часов поспать. В санчасти дежурила Мария Семеновна, жена погибшего командира.
— Как дела, Мария Семеновна? — спросил майор, открыв дверь.
Женщина посмотрела на него покрасневшими от слез и недосыпания глазами и с грустью в голосе сказала:
— Какие там дела, еще двое скоро… — и она, не договорив, почти беззвучно заплакала. — Ранение в голову, а нейрохирургов нет, да хотя бы и были — спасти их невозможно. Остальные по-разному.
— Ну а кто-нибудь через день-другой может встать? — с надеждой спросил майор.
— Да вот ваш однофамилец контузией отделался, прямо как в рубашке родился. В него в упор стреляли и не попали, пуля прошла прямо у виска, даже волосы обгорели. Он, видимо, завтра уйдет, но за ним надо будет понаблюдать: в таких случаях могут быть совершенно неожиданные осложнения.
— То есть поговорить ни с кем не удастся, — подытожил майор и хотел уже уйти, но Мария Семеновна остановила его:
— Почему, вот с сержантом Сердюченко и поговорите.
Медсестра подвела майора к кунгу, над дверью которого была небольшая табличка: «Изолятор». Внутри стояли два откидных топчана, на которых и лежали раненые. Одного Яков Иванович узнал сразу — это был раненый со склада ГСМ, а второй лежал лицом к стенке и вроде бы спал.
— Ну как дела? — спросил майор у раненого в ногу солдата.
— Да болит, но уже нормально, — ответил он.
— У него сквозное ранение, кость не задета, так что лежать ему максимум неделю, — сказала Мария Семеновна.
— Как смотришь, солдат, может, я у тебя возьму сразу показания, ты мне расскажешь, как было дело, а я запишу?
— А чего же, могу, — с готовностью ответил боец.
Майор сел возле тумбочки, служившей тут и столом, вытащил чистый лист бумаги и приготовился писать. И какое же было его удивление, когда лежавший к нему спиной сержант повернулся и, удивленно посмотрев в его сторону, сказал:
— Вот это да, сначала голос одинаковый, а потом и лицо!
— Вы о чем это? — не понял майор. — Да отец мой, дядя Витя, и лицом, и голосом на вас похожий.
— Ну, во-первых, если отец, то почему дядя Витя? — спросил Яков Иванович.
— Да он мне не отец, но это длинная история… Вы расспрашиваете, а я полежу, послушаю.
— Так и сделаем, — сказал майор и начал записывать показания солдата.
— Мы сидели, обедали, когда зашли эти двое, — говорил солдат. — Мы раньше договорились, что, если они появятся, делать вид, что ничего не знаем — так и сделали. Наш сержант с Филипповым был хорошо знаком, поэтому он сразу же пригласил их к столу. Раньше мы уже распределили, кто кого берет, и наш план почти удался; когда они сели за стол, взяли ложки и хлеб, наш сержант крикнул: «Взять их!» — и мы выполнили команду. Но получилось так, что они сидели от нас через стол и когда мы резко встали, стол перевернулся, и Ямада оказался под столом, он успел схватить автомат и выпустить очередь, просто так наугад. Потом мы его придавили к полу и вырвали автомат. Сначала я ничего не почувствовал, а потом начало печь и в валенке стало мокро, я посмотрел и понял, что ранен. Но до этого мы связали их. Они очень просили отпустить, даже плакали. — Солдат замолчал.
— Да, вы рисковали капитально, но, может, и правильно сделали, что решили действовать именно так. Если бы завязалась перестрелка, неизвестно, чем бы это кончилось. Распишитесь вот тут и тут.
Солдат расписался.
— Ну что, — повернулся Яков Иванович к сержанту, — теперь поговорим с вами.
Медсестра ушла.
— Так чем же я похож на вашего столь таинственного отца?
— А всем. Во-первых, ростом — мой отец почитай за два метра ростом, и вы вон сидите, а сестра стояла и вы даже чуть выше ее.
— Ого, наблюдатель! — улыбнулся майор.
— А как же, я же сержантскую школу закончил, — с гордостью сказал Иван.
— Ну, допустим, ростом, я согласен — у меня тоже под два метра. А еще?
— Голос у вас такой, вначале я даже подумал, что дядя Витя приехал, а когда увидел форму, понял, что ошибся. Но когда увидел лицо, то опять подумал о том же.
— А ну-ка расскажи о своем отце, — попросил майор.
— Да рассказывать нечего, я знаю, что родителей у него не было, они погибли, где-то на Урале, а он приехал на Чулым с тетей, да так и жили там и сейчас живут; тетя умерла во время войны, а дядя Витя воевал, вот и все.
— А тетю как звали, знаешь?
— А как же, на кладбище памятник ей есть, там все написано, да и дядя Витя часто ее вспоминает. Звали ее как нашу соседку — Феней.
Яков Иванович был потрясен: сестру его отца тоже звали Феней, она ушла куда-то самая первая с одним из его старших братьев после того, как отца и мать, зажиточных крестьян, предупредили о предстоящей конфискации имущества. Яков до сих пор точно не знал, как это произошло: может, отец сам разрешил ей увезти брата, а может, тетка так решила, потому что он и раньше часто жил у нее, старой девы, сильно любившей детей. А после нее исчезли самый старший брат со средней сестрой. Так Яков, самый меньший в семье, и остался с самой старшей сестрой, которая впоследствии и рассказала ему об этом. А конфискации как таковой и не было, просто ночью приехали на двух повозках неизвестные люди, погрузили самые ценные вещи и вместе с родителями увезли неизвестно куда. Хорошо, хоть дом не сожгли. Так и разбросала их судьба в разные стороны. За брата, который ушел с Феней, переживали меньше — все же тетка была в возрасте, а вот о старшем брате и средней сестренке тревожились очень, их защитить не мог ни кто. Куда они девались — никто не знал. Несколько лет ждали их осиротевшие брат и сестра, но они исчезли бесследно. Может, где-то заболели и умерли, а может, еще что-то случилось. Потом старшая сестра вышла замуж, и ее муж предложил переехать к его родителям в Красноярский край. Но она без брата ехать не соглашалась. За бесценок продав свой дом, они уехали в Сибирь.
— Товарищ майор, вам что, плохо? — с тревогой в голосе сказал Иван, увидев, как офицер побледнел.
— Нет, нет, это я свое вспомнил… Знаешь что, — вдруг перешел майор на ты, — дай мне, пожалуйста адрес твоего отца, а пока давай запишем показания.
И Иван, продиктовав адрес родителей, стал рассказывать. Яков Иванович записал, не перебивая, и только когда сержант замолчал, спросил:
— А ты видел, когда подбежал к тумбочке, что возле нее лежал дневальный?
— Вы знаете, не видел, а вот когда я очнулся, сразу же увидел Петрова — он лежал одетым в шинели и валенках, остальные были все раздетые, я сразу догадался, что он дневальный. Я попробовал встать, но опять потерял сознание. — Сержант стал возбуждаться и Яков Иванович прекратил дознание, сказав:
— Хорошо, хорошо, только ты не волнуйся, все наладится, я еще к тебе зайду, — и он, поднявшись во весь свой огромный рост, пригнувшись, вышел из изолятора.
А Иван так и остался в этом тесном кунге, вдвоем с таким же, как он, парнем, чудом избежавший смерти в этом суровом и богом забытом краю.
На станцию стали поступать телеграммы почти с одинаковым текстом: «Родители такого-то, такого-то прибыли в Магадан, ждем рейса». Офицеры стали думать, где разместить всех, а набиралось их, родственников погибших, около сорока человек. Это и жилье, и питание, да плюс к тому из Магадана ждет вылета спецрейсом взвод МВД и спецохраны, следователи и прокурор.
Решили в общежитии переселить офицеров и сверхсрочников в одну комнату, а все остальные приготовили для приезжих. К вечеру этого же дня умер еще один солдат, а поздней ночью — второй. Таким образом на станции находилось уже тринадцать трупов, помещенных в промерзшем кунге, и два преступника, сидевших в теплом коридоре бани. Вот в такой обстановке и несли службу офицеры и солдаты этой затерявшейся в бескрайних просторах тундры тропосферной радиорелейной станции. А среди них — офицер и сержант, носившие одну и ту же фамилию, так до конца и не разобравшиеся, кто же они друг другу — просто однофамильцы или близкие родственники?
А дни шли. Первым на станцию прилетел вертолет МИ-8 со взводом МВД, прокурором и следователем. Яков Иванович облегченно вздохнул. За каких-то двадцать минут передал преступников, потом следователю — листы опросов свидетелей и уже через два часа стоял в комнате, где расположился прокурор.
