Съ этой поры состраданіе и нѣжность мистриссъ Эмми обратились на ея осиротѣлаго старика-отца, въ-конецъ оглушеннаго этимъ роковымъ ударомъ. Мистеръ Седли былъ теперь въ полномъ смыслѣ сирота, одинокій въ цѣломъ мірѣ. Его спокойствіе, честь, счастье, все, что любилъ онъ въ жизни, навсегда сокрылись въ могилѣ съ трупомъ его жены. Одна только Амелія своими безпрерывными ласками и утѣшеніями могла еще нѣкоторымъ образомъ привязывать къ жизни этого немощнаго старца, задавленнаго душевной тоскою.
Однакожь я не намѣренъ писать для васъ исторію, милостивые государи, это было бы и утомительно, и скучно. Базаръ Житейской Суеты терпѣть не можетъ послѣдовательныхъ исторій. Слѣдовательно… d'avance!
* * *
Однажды, когда молодые джентльмены засѣдали, по обыкновенію, въ кабинетѣ достопочтеннаго Виля, высокоумный профессоръ всѣхъ искусствъ и наукъ объяснялъ имъ неизвѣстныя тайыы классической премудрости, щегольской экипажъ подъѣхалъ къ портику, украшенному статуей Минервы, и два джентльмена постучались у подъѣзда. Юные Бенгльсы немедленно бросились къ окну въ смутной мадеждѣ увидѣть своего отца, пріѣхавшаго изъ Бомбея. Неуклюжій недоросль двадцати-трехъ лѣтъ, томившійся въ эту минуту надъ Эвтропіемъ, съ нетерпѣніемъ бросивъ книгу, поспѣшилъ отереть свой носъ объ оконное стекло; ему первому удалось увидѣть, какъ Laquais de place спрыгнулъ съ козелъ, отворилъ дверцу кареты, и выпустилъ оттуда двухъ незнакомыхъ джентльменовъ.
— Одинъ какой то толстякъ, а другой не слишкомъ тонокъ и не слишкомъ толстъ, сказалъ мистеръ Бляккъ, когда раздался громовый стукъ у подъѣзда.
Всѣ заинтересовались этой вѣстью, отъ достопочтеннаго профессора, надѣявшагося увидѣть родителей своихъ будущихъ питомцевъ, до мистера Джорджа, готоваго воспользоваться всякимъ предлогомъ, чтобъ оторваться отъ книги.
Минуты черезъ двѣ, лакей въ оборванной ливреѣ вошелъ въ докторскій кабинетъ, и сказалъ:
— Какіе-то два джентльмена желаютъ видѣть мастера Осборна.
Достопочтенный профессоръ имѣлъ поутру маленькую непріятность съ этимъ юнымъ джентльменомъ по поводу хлопушекъ, принесенныхъ имъ въ учебную залу, но лицо его; при этомъ докладѣ, приняло обычное выраженіе предупредительной вѣжливости, и онъ сказалъ:
— Мистеръ Осборнъ, даю вамъ совершеннѣйшее мое позволеніе повидаться съ вашими друзьями, пріѣхавшими въ каретѣ. Свидѣтельствуйте имъ глубочайшее почтеніе отъ меня и мистриссъ Виль.
Джорджъ пошелъ въ пріемную, и увидѣдъ двухъ незнакомцевъ, окинулъ ихъ съ ногъ до головы своимъ горделивымъ и надменнымъ взглядомъ. Одинъ былъ дѣйствительно жирный толстякъ съ бакенбардами и усами; другой — тощій и длинный джентльменъ, въ синемъ сюртукѣ, смуглолицый и немного посѣдѣлыіі.
— Агь, Боже мой, какъ онъ похожъ! воскликнулъ длинный джентльменъ, съ изумленіемъ отступая назадъ. Можешь ли ты догадаться, кто мы, Джорджъ?
Мальчикъ вспыхнулъ, и глаза его засверкали необыкновеннымъ блескомъ.
— Этого господина я не знаю, сказалъ онъ, — но вы, по всей вѣроятности, майоръ Доббинъ.
То былъ дѣйетвительно майоръ Доббинъ, старый нашъ другъ и пріятель. Его голосъ задрожалъ отъ удовольствія, когда онъ поцаловалъ малютку, и притянулъ его къ себѣ за обѣ руки.
— Маменька твоя, вѣроятно, говорила тебѣ обо мнѣ: не правда ли, Джорджъ?
— Какъ же! отвѣчалъ Джорджъ. Я слышалъ о васъ отъ нея больше тысячи разъ.
ГЛАВА LVI
Вліяніе морскихъ вѣтровъ на здоровье благороднаго путешественника
Гордость старика Осборна находила для себя богатѣйшую пищу въ томъ обстоятельствѣ, что старикъ Джонъ Седли, исконный его соперникъ, врагъ и благодѣтель, былъ теперь, на закатѣ своей жизни, совершенно разбитъ ударами судьбы, и доведенъ до такого уничиженія, что ему необходимо было принимать денежныя обязательства изъ рукъ человѣка, который больше всѣхъ оскорблялъ его и злословилъ. Знаменитый негоціантъ Британіи проклиналъ старика Седли отъ всей души, и повременамъ оказывалъ ему помощь. Снабжая своего внука деньгами, назначаемыми для Амеліи, мистеръ Осборнъ считалъ своей обязанностію внушить мальчику въ энергическихъ и ясныхъ выраженіяхъ, что дѣдъ его съ матерней стороны есть не что иное, какъ жалкій банкротъ, нищій, обязанный всѣмъ своимъ существованіемъ ему, Осборну, котораго онъ, Джонъ Седли долженъ благодарить за помощь, оказываемую ему съ такимъ великодушіемъ. Мистеръ Джорджъ, ловившій на лету всѣ грубые намеки Россель-Скверскаго дѣда, относилъ это подаяніе своей матери и несчастному старику-вдовцу, находившему теперь единственное утѣшеніе и отраду въ нѣжныхъ ласкахъ своей дочери, посвятившей ему всѣ свои заботы.
Быть-можетъ это было недостаткомъ «джентльменской гордости» въ мистриссъ Эмми, что она соглашалась принимать денежныя вспоможенія изъ рукъ закоснѣлаго врага своего отца, но мы должны замѣтить, что джентльменская гордость никогда не находила себѣ пріюта въ сердцѣ мистриссъ Эмми. Слабая, беззащитная и уступчивая по своей природѣ, она всегда зависѣла отъ покровительства постороннихъ людей.
И длинный рядъ бодрости, уничиженія. ежедневныхъ лишеній, трудовъ и ничѣмъ невознаграждаемыхъ услугъ, сдѣлался ея постояннымъ удѣломъ съ той поры, какъ она вступила въ злосчастное супружество съ Джорджемъ Осборномъ. И сколько на свѣтѣ существъ, подверженныхъ такой же участи, какую претерпѣвала бѣдняжка Эмми? Мы даже не останавливаемся при взглядѣ на нихъ, и самодовольно повторяемъ, что все это въ порядкѣ вещей. Изрѣдка только философы житейскаго Базара призадумывались надъ явленіями этого рода, и еще старимный нашъ пріятель, Сенека, предлагалъ въ свое время о томъ вопросъ. Но изъ этого не вышло никакого толку. Ex jure naiurali, отвѣчаетъ современный милордъ Лукуллъ, и вслѣдъ за тѣмъл приводитъ въ доказательство остроумную сентенцію знаменитаго германскаго мыслителя, который сказалъ: «Was wirklich, das geschichtlich. Такъ было, есть; и, слѣдовательно, такъ должно быть. Wirklich-то оно дѣйствительно wirklich, милостивые государи; по почему же оно geschichtlich? Вотъ въ чемъ задача, какъ выразился другъ нашъ Шекспиръ.
Поэтому я долженъ признаться, что пріятельница моя, Амелія, безъ зазрѣнія совѣсти; и даже съ нѣкоторымъ чувствомъ благодарности, подбирала крупицы, упадавшія на ея долю съ роскошнаго стола россель-скверскаго негоціанта. Этими крупицамйи она питала своего престарѣлаго отца. Молодая женщина забрала себѣ въ голову (ей минуло теперь тридцать лѣтъ, и, стало-быть, милостивыя государыни, вы охотно позволите мнѣ называть еще ее молодою женщиной), итакъ, говорю я, молодая женщина забрала себѣ въ голову, что ей въ нѣкоторомъ смыслѣ, на-роду было написано жертвовать собою въ пользу того или другаго любимаго предмета. Сколько безсонныхъ, неблагодарныхъ ночей провела она надъ постелью маленькаго Джорджа, приготовляя собственными руками разнообразныя принадлежности дѣтскаго туалета, когда малютка былъ еще дома? Сколько нуждъ, огорченій и лишеній вытерпѣла она ради своей матери и отца? И среди всѣхъ этихъ пожертвованій, невидимыхъ, неоцѣнимыхъ заслугъ, Амелія уважала себя нисколько не больше противъ того, какъ уважали ее постороннія особы. Мнѣ даже кажется, что она, въ простотѣ сердечной, считала себя ничтожнымъ созданіемъ, далеко не стоившимъ того счастья, которымъ наградила ее судьба.
Итакъ мистриссъ Эмми поддерживала свое существованіе благостыней отъ дѣдушки своего сына. Жизнь ея, сначала цвѣтущая и радостная, снизошла мало-по-малу до унизительной зависимости и тяжелаго затворничества. Изрѣдка малютка Джорджъ услаждалъ ея плѣнъ своими кратковременными визитами на Аделаидины Виллы. Россель-Скверъ сдѣлался теперь порубежной границей ея тюрьмы, она продолжала ходить туда повременамъ, возвращаясь всегда позднимъ вечеромъ въ свою собственыую келью. Здѣсь ожидали ее печальныя обязанности, грустныя заботы при болѣзненномъ одрѣ, сварливость и незаслуженные упреки бѣдной паціентки. Сколько тысячь существъ, преимущественно женщинъ, обречены на такое безвыходное труженичество, невознаграждаемое даже ласковымъ словомъ, или улыбкой благодарности? Сколько между нами истинныхь сестеръ милосердія, посвятившихъ себя исключительно нашему спокойствію, и которыя, однакожь, исчезаютъ съ лица земли, невѣдомыя міру, и неоплаканныя никѣмъ? Какъ часто возвышается здѣсь какой-нибудь эгоистъ, негодяй или глупецъ, между-тѣмъ какъ достойнѣйшія существа, исполненныя благородства, честности и высокой нравственной энергіи, прозябаютъ незамѣтно въ какомъ-нибудь углу, или гибнутъ жертвою столкновенія съ эгоистическими интересами на Базарѣ житейской Суеты!.. Смирись духомъ, и будь кротокъ сердцемъ, о возлюбленный братъ мой, если дѣла твои процвѣтаютъ въ здѣшнемъ мірѣ, и ты благоденствуешъ въ кругу своихъ ближнихъ. Будь благороденъ и великодущенъ къ тѣмъ, которыхъ судьба, можетъ-быть незаслуженно, унизила передъ тобой. Какъ-знать? быть-можетъ добродѣтель твоя объясняется отсутствіемъ искушеній, и богатство твое было слѣдствіемъ слѣпой удачи. Смирись!
