Встревоженная, немного испуганная, но одновременно полная надежд, она спросила:
— Амбруаз? — и воткнула лопату в землю.
Опять послышались необычные звуки. Наверное, так могла бы смеяться птичка.
* * *
— Значит, ты их слышала! — сказала Эми, выслушав Элен.
— Кого «их»? — спросила Элен.
— Никто этого не знает, — пожала плечами Эми. — Вернее, у них столько имен, что лучше никак не называть их. Если произнести имя неправильно, это может рассердить их. Никогда нельзя быть уверенным.
На кухне все было как обычно. Медные кастрюли бросали солнечные блики на стены, рагу из ягненка, томившееся на огне, распространяло аромат, смешивавшийся с запахами ванили и гвоздики из духовки. Эми месила тесто из овсяной муки; оно должно было подниматься до завтрашнего утра.
— Но все-таки, что они хотели сказать мне? — нетерпеливо топнула ногой Элен.
— Это неизвестно, — сказала Эми. — Обычно, если они дают знать о себе, то в ближайшее время нужно ожидать больших перемен.
— Каких перемен? Хороших или плохих?
— Неизвестно, — ответила Эми. — Для них слова «плохое» и «хорошее» значат совсем не то, что для нас. Боже! Надеюсь, эта дурочка Брижит не оставила открытым окно в свою керосиновую берлогу. Они не любят этот запах, просто не переносят его. А ведь они обходят дом по ночам. Вечером надо будет поставить за дверью блюдечки с медом и молоком.
Рыжий кот, спавший на стуле, открыл глаза, услышав слово «молоко», но сразу же снова притворился спящим. Эми стряхнула с рук катышки теста и посмотрела на Элен.
— Я знаю, малышка, что тревожит тебя, — вздохнула она. — А их это может только рассмешить.
— Не понимаю, о чем ты, — смущенно буркнула Элен.
— Ты не зря покраснела, моя голубушка! — сказала Эми. — Но они только посмеиваются над нашими чувствами. А мне скорее хочется всплакнуть. Ты помнишь историю с Дейрдрой, заставившей страдать всю Ирландию?
— Ты всегда рассказываешь только печальные истории.
Элен топнула ногой в знак протеста и чтобы подтвердить свою веру в счастливый конец.
Дейрдра была самой прекрасной среди девушек Ольстера. Волосы ее были черными как ночь, а глаза — цвета барвинка. Кожа ее была белой, как молоко, и розовой, как утренняя заря. Когда она смеялась, то вокруг нее возникало столько радости, что все мужчины и женщины, услышавшие ее смех, оборачивались и смотрели на нее.
И она полюбила Найси, одного из трех племянников короля Конхобара, волосы которого были цвета золота, а глаза — цвета ореха. Он любил Дейрдру так же сильно, как она любила его. Но однажды король, который никогда не видел Дейрдру, повстречал ее и захотел взять в жены…
— Нет, нет! — крикнула Элен и опять топнула ногой. Она знала продолжение истории и не хотела в очередной раз слушать ее. Она повернулась и выбежала из кухни. Эми покачала головой и погладила рыжего кота, выпустившего от удовольствия когти. Она подумала: «Может быть, ты знаешь, кот, что делать в этом случае, как избавить девушку от мук любви? Боюсь, что никак…»
Элен не нужно было видеть Амбруаза, чтобы быть счастливой. Когда они втроем работали в библиотеке отца, она за своим небольшим столиком, а Амбруаз напротив сэра Джона, она почти никогда не поднимала на него взгляд, но все время чувствовала его присутствие, как чувствовала дневной свет. Ведь на свет не смотрят, в нем купаются.
Амбруаз был красивым и умным молодым человеком. Он был ученым. То, что он появился на острове и она увидела его, было чудом, на которое она не могла надеяться. Однажды вечером Элен по поручению отца показала ему остров. Он разговаривал с ней, задавал вопросы. Отвечая ему, она проявила всю живость ума, воспитанного сэром Джоном, хотя иногда эмоции заставляли ее сбиваться и замолкать. Эти удачные моменты не позволили ей выглядеть слишком умной в глазах Амбруаза.
Он с удовольствием обнаружил в ней ум, не интересующийся пустяками, а восхищение, с которым она смотрела на него, польстило ему. Она сильно отличалась от всех девушек на выданье, от которых он всегда отворачивался. Его пребывание на острове оказалось не только полезным, но и приятным.
Дейрдра и Найси бежали в Шотландию. Их сопровождали два брата Найси. Один из них был брюнетом, другой рыжим.
Гнев короля Конхобара был ужасен. Беглецов стали искать, и эти поиски продолжались много лет.
За Дейрдрой, ее мужем Найси и его братьями была устроена настоящая охота, словно за дикими зверями. Беглецам приходилось жить охотой и сбором диких фруктов. Они пили воду из ручьев и купались в них, счастливые, несмотря ни на что, своей любовью, дружбой и свободой.
Через семь лет их нашли и привели к королю Конхобару.
Странные звуки усилились и стали приближаться к дамбе. Собаки садовника завыли. Ардан спрыгнул с крыльца, перелетев через все ступеньки, и помчался к дамбе, залаяв с такой яростью, словно он увидел медведя. Шум еще усилился и стал пугающим. Лошади в конюшне заржали и начали метаться в стойлах. Уагу молнией метнулся к своей норе и забился в нее как можно глубже. Гризельда в самом красивом платье стояла на крыльце и ждала.
* * *
Свой сад, небольшой прямоугольник возле могилы святого Альбана, Элис поддерживала в образцовом порядке из уважения к святому. Она подстригала газон в указанное луной благоприятное время и так старательно уничтожала сорняки, что этот пятачок выглядел бархатной лужайкой, на которой то тут, то там небольшими группами росли желтые крокусы, посаженные еще осенью.
Элис не ухаживала за могилой неизвестной женщины из стены башни. Обнаружение останков вызвало у нее скорее ужас, чем сострадание, а также тревогу, связанную с тем, что она почти ничего не знала об отношениях мужчины и женщины. Впрочем, она и не стремилась узнать больше. Эта сторона жизни оставалась для нее зоной мрака, где копошились демоны, и она отворачивалась от нее, а заодно и от могилы неизвестной. Вглядываясь в непонятные символы, выбитые на надгробном камне святого, к которым добавились знаки, оставленные временем, она думала, что последние имеют такой же скрытый смысл и что прочесть все сможет только человек, познавший Бога. Но как постичь его? Знал ли Его святой Альбан, когда жил здесь? Или знание пришло к нему позднее, когда его бессмертная душа попала в рай? Эти мысли смущали ее. Что такое душа? Где находится моя душа? Почему я не осознаю ее? А рай? Можно ли его представить? Это собрание святых? Или какое-то место? Ей представлялось, что рай — это остров, чем-то похожий на Сент-Альбан, только в тысячу раз больше. Окруженный материальным миром, рай выглядит как бесконечная лужайка, покрытая крокусами, тюльпанами и пролесками.
Она пыталась сопротивляться своим слишком примитивным представлениям, считала свой разум неспособным осознать всю чистоту божественной любви. Ей требовалась помощь, кто-то должен был уверенно вести ее по пути познания восхитительных таинств. Она боялась, что будет бесконечно путаться в нагромождении чужой лжи и своих ошибок. Она умоляла святого Альбана просветить ее, указать каким-либо понятным только ей знаком, проявлением чего-нибудь необычайного, наконец, вспыхнувшим в ней светом, правильный ли выбран путь, двигаться по которому она стремилась изо всех сил. Сможет ли она увидеть в конце пути дверь?
Она почувствовала, что ее окутало ароматное облако, ласково прикоснувшееся к лицу. Узнав аромат, она удивилась и обернулась. Перед ней находилась могила женщины и ребенка, укрытая сплошным покровом круглых листьев. Среди зелени листвы она увидела распустившуюся фиалку. Этот единственный цветок и испускал аромат, купавший Элис волнами нежности, сочувствия и уверенности. Элис поняла — или подумала, что понимает. Иногда этого бывает достаточно. Исчезли все сомнения и страхи. Она отчетливо увидела предстоящий путь и поняла, что должна делать. Послышался быстро нарастающий необычный шум. Она догадалась, в чем дело. Оставив ненадолго свои мистические искания, она поддалась любопытству и побежала вокруг дома.
* * *
Удивительный механизм поднимался к дому по зигзагообразной аллее. Больше всего он походил на открытую пароконную коляску. Только лошадей почему-то не было; несмотря на это, коляска продолжала передвигаться, как утка, которой отрезали голову, а она продолжает бежать, хлопая крыльями.
Все обитатели Сент-Альбана, за исключением сэра Джона, которого никакие превратности судьбы не могли отвлечь от вавилонских табличек, а также Амбруаза Онжье, стеснявшегося проявить недостойное для мужчины любопытство, торчали у дверей, выглядывали из окон или из-за деревьев. Десятки любопытных глаз следили за приближающимся чудовищем.
