Сьюзан Кулидж - Что Кейти делала

— Я думаю, это стихотворение лучше всех, — сказала Кловер.

— А я — нет, — заявила Элси. — Мое лучше всех. И к тому же у Сиси нет брелока. — И она с нежностью погладила маленький брелок, который все это время держала в руках.

— Кейти, ты должна была прочитать свое письмо первой, потому что ты старшая, — заметила Кловер.

— Оно недлинное, — ответила Кейти и прочитала:

— Какая плохая «валентинка»! — воскликнула Элси, сверкнув глазами. — Какая досада, Кейти! Ты должна была бы получить лучшую из всех.

Кейти едва удержалась от смеха. Ведь дело было в том, что стихи для всех остальных заняли у нее слишком много времени и его совсем не осталось, чтобы сочинить стишок для себя. Но, подумав, что, если не будет никакого письма для нее, это может вызвать подозрения, она в последнюю минуту написала этот старый стишок и вложила в адресованный себе конверт.

— Да, не очень хороший стишок, — сказала она, стараясь смотреть как можно печальнее, — но что же поделаешь!

— Какая досада! — повторила Элси, стараясь усиленными ласками загладить нанесенную Кейти обиду.

— Какой замечательный вечер! — сказала Джонни, а Дорри добавил:

— Да, мы никогда так весело не проводили время, пока Кейти не заболела.

Кейти услышала это со смешанным чувством радости и огорчения. «Я думаю, дети стали любить меня больше в последнее время, — сказала она себе. — Но, ах, почему я не могла так же привлечь их к себе, когда была здоровой?»

Она не распечатывала письмо кузины Элен, пока все остальные не ушли, Я подозреваю, что кто-то, вероятно, написал кузине о предстоящей вечеринке со стихами, так как вместо записки в конверте тоже лежали стихи, написанные четким, красивым почерком. Это не была настоящая «валентинка» — стихи были слишком серьезными. Так объяснила Кейти на следующий день, беседуя с Кловер.

— Но, — добавила она, — эти стихи гораздо красивее, чем любая «валентинка».

И Кловер была с ней согласна.

Вот эти стихи:

Прошло немало времени, прежде чем дети перестали обсуждать события того веселого вечера. Дорри объявил, что хотел бы, чтобы Валентинов день был каждую неделю.

— А ты не думаешь, что святой Валентин устал бы писать стихи? — спросила Кейти. Но и ей эта веселая игра доставила огромное удовольствие, и яркие воспоминания очень помогали ей в оставшиеся дни этой долгой, холодной зимы.

Весна в тот год началась поздно, но пришедшее ей на смену лето оказалось жарким. Кейти очень страдала от жары и духоты. Она не могла, как другие, переходить с одного места в другое и следовать за тенью и прохладой от окна к окну. После каждого долгого жаркого дня она чувствовала слабость, губы были запекшимися, голова клонилась — и вся она, казалось, увядала, как цветы на садовых клумбах. Но ей было даже еще хуже, чем цветам, так как их каждый вечер поливал водой из шланга Александр, но никто не мог принести лейку и полить ее тем, в чем она больше всего нуждалась, — холодным, свежим воздухом.

Нелегко сохранять добродушие в подобных обстоятельствах, и вряд ли кто-нибудь посмел бы винить Кейти, если бы ей иногда случилось забыть о принятом ею решении и стать сердитой и раздражительной. Но она не становилась… или если становилась, то не очень часто. Случались иногда плохие дни, когда она чувствовала себя унылой и несчастной. Но долгий год учебы «в новой школе» научил ее владеть собой, и, как правило, все неудобства переносились терпеливо. Но все же она худела и бледнела, и папа с беспокойством наблюдал, как шло лето и Кейти становилась слишком вялой, чтобы читать, учиться или шить. Она просто сидела часами, сложив руки и печально глядя в окно.

Он попробовал вывезти ее на прогулку. Но движение экипажа и перенесение вверх и вниз по лестнице причиняли ей столько боли, что Кейти взмолилась и попросила папу больше не уговаривать ее поехать на прогулку. Так что не оставалось ничего другого, как только ждать более прохладной погоды.

Лето проходило медленно, и все, кто любил Кейти, обрадовались, когда оно кончилось.

Когда пришел сентябрь с холодными утрами и вечерами, свежими ветрами, бодрящим ароматом сосен, все, казалось, ожило — а вместе со всем и Кейти. Она начала вышивать тамбуром и читать, а спустя некоторое время достала учебники и попыталась заниматься, как советовала ей кузина Элен. Но после стольких праздно проведенных недель это оказалось более тяжелым трудом, чем когда-либо прежде. Однажды она попросила папу позволить ей брать уроки французского.

— Понимаешь, я забываю, что знала, — сказала она. — Кловер собирается в этом году начать заниматься французским, и я не хочу, чтобы она ушла намного вперед. Как ты думаешь, папа, мистер Бержер согласится приходить сюда, чтобы давать мне уроки?

— Думаю, что да, если мы его попросим, — ответил доктор Карр, радуясь, что Кейти снова пробуждается к чему-то, похожему на жизнь.

Мистер Бержер согласился давать уроки. Он приходил дважды в неделю, садился на стул рядом с большим креслом Кейти и проверял ее упражнения, помогал учить спряжение глаголов, поправлял произношение. Это был маленький, подвижный старик француз, и уж он-то знал, как сделать свои уроки приятными.

— Вы прилагаете гораздо больше усилий, чем прежде, мадемуазель, — сказал он как-то раз, — и если продолжите так и дальше, то станете моей лучшей ученицей. А если это повреждение спины заставило вас учиться, то, пожалуй, было бы неплохо, если бы с некоторыми другими моими ученицами случилось то же самое.

Кейти засмеялась. Но, несмотря на уроки мистера Бержера, несмотря на все ее усилия быть всегда занятой и бодрой, вторая зима оказалась тяжелее первой. Так часто бывает с больными. На первых порах больной взволнован переменой своего положения, и это волнение помогает. Но месяцы проходят, а все идет по-прежнему, один день сменяет другой, все они похожи друг на друга, все утомительны. Смелость покидает больного, он падает духом. И весна казалась далеко-далеко, когда Кейти думала о ней.

«Хорошо бы что-нибудь случилось», — часто говорила она себе. И действительно, «чему-то» предстояло случиться. Но едва ли Кейти догадывалась, что именно это будет.

— Кейти, — сказала Кловер, входя в комнату в один из ноябрьских дней. — Ты не знаешь, где камфара? У тети Иззи ужасно болит голова.

— Нет, — ответила Кейти, — не знаю. Или… подожди… кажется, Дебби приходила за ней на днях. Попробуй посмотри в ее комнате.

«Странно! — сказала она себе, когда Кловер ушла. — Не припомню, чтобы у тети Иззи была когда-нибудь прежде головная боль».

— Как там тетя Иззи? — спросила она, когда в полдень к ней зашел папа.

— Не знаю, что сказать. У нее температура и очень болит голова. Я посоветовал ей полежать и не вставать сегодня вечером. Старая Мэри придет тебя раздеть. Ты ведь не против, дорогая?

— Не-ет! — протянула Кейти неохотно. Но все же ей это не понравилось. Тетя Иззи уже знала все ее привычки. Никто другой не мог угодить ей так, как тетя Иззи.

— Странно, что приходится объяснять Мэри все вплоть до мелочей, — заметила она в разговоре с Кловер довольно капризным тоном.

Еще более странным показалось то, что прошел день, и еще один, и еще, а тетя Иззи так и не появилась в комнате Кейти. Только теперь Кейти поняла, насколько она привыкла во всем полагаться на тетю Иззи, и остро переживала ее отсутствие.

— Когда же тетя Иззи поправится? — спрашивала она отца. — Мне она очень нужна.