— Разумѣется, моя милая мистриссъ Туисденъ, обѣ онѣ превосходно держатъ себя. Какія милочки! Агнеса, вы прехорошенькая сегодня. Ахъ, Роза, дитя мое! я желала бы, чтобы у тебя былъ цвѣтъ лица милой Бланшъ!
— Не ужасно ли заманивать этого бѣднаго мальчика, пока Мистеръ Улькомъ, не рѣшился еще сдѣлать предложенія? говоритъ милая мистриссъ Мачамъ своей дочери, садясь въ свою коляску. — Вотъ онъ! это его экипажъ. Марія Туисденъ прехитрая женщина — ей-Богу!
— Какъ это странно, мама, что beau cousin и капитанъ Улькомъ такъ часто бываютъ у Туисденовъ и никогда не встрѣчаются! замѣчаетъ ingénue.
— Они могли бы поссориться, еслибы встрѣчались. Говорятъ, что молодой мистеръ Фирминъ очень придирчивъ и запальчивъ, говоритъ мама.
— Но вамъ же ихъ держатъ врознь?
— Случай, моя милая! просто случай! говоритъ мама.
И онѣ соглашаются, что это случай, и дѣлаютъ видъ будто вѣрятъ одна другой. И дочь и мать знаютъ подробно состояніе Улькома, знаютъ состояніе Филиппа и его надежды; онѣ знаютъ всё о всѣхъ молодыхъ людяхъ въ Лондонѣ. Дочь мистриссъ Мачамъ ловила капитана Улькома въ прошломъ году въ Шотландіи, въ Лох-Гукеѣ, и погналась за нимъ въ Парижъ; онѣ чуть не стали на колѣна передъ лэди Бэнбёри, когда услыхали о театральномъ представленіи въ ея замкѣ и преслѣдовали этого человѣка до того, что онъ принуждёнъ былъ говорить.
— Чортъ меня побери! провались я сквозь землю! ужасъ какъ надоѣла мнѣ эта женщина съ своею дочерью — честное слово! и всѣ товарищи поддразниваютъ меня! Она наняла квартиру въ Регентскомъ паркѣ, напротивъ нашихъ казармъ, и просила, чтобы ея дочери позволили учиться ѣздить верхомъ въ нашей школѣ — будь я проклятъ, если она этого не сдѣлала, мистриссъ Туисденъ.
— Не-уже-ли? спрашиваетъ Агнеса съ кроткою улыбкою, съ невинными голубыми глазами — тѣми же самими глазками и губами, которые улыбаются и блестятъ на Филиппа.
Итакъ, Улькомъ болтаетъ, безыскусственно разсказывая свои исторійки о скачкахъ, попойкахь, приключеніяхъ, въ которыхъ смуглый человѣкъ самъ занимаетъ видное мѣсто. Сладкорѣчиваго Платона не слушали бы охотнѣе эти три дамы. Спокойная, откровенная улыбка сіяетъ на благородномъ лицѣ Тальбота Туисдена, когда онъ возвращается изъ своей должности домой и застаётъ болтовню креола.
— Какъ! вы здѣсь, Улькомъ? какъ я радъ васъ видѣть!
И вѣжливая рука протягивается и пожимаетъ маленькую лайковую перчатку Улькома.
— Какой онъ былъ забавный, папа! Онъ моритъ насъ со смѣху! Скажите папа эту загадку, которую вы разсказывали намъ, капитанъ Улькомь?
И всё семейство, собирается вокругъ молодого офицера, и занавѣсъ опускается.
Такъ-какъ на ярмарочныхъ театрахъ бываетъ по два, по три, представленія въ одинъ день такъ и въ Бонвшской улицѣ два раза разыгрывается маленькая комедія: въ четыре часа съ мистеромъ Фирминомъ, въ пять часовъ съ мистеромъ Улькомомь, и для обоихъ джентльмэновъ находятся тѣ же улыбки, тѣ же глазки, тотъ же голосъ, тотъ и пріемъ. Браво! браво! encore!
Глава X
ВЪ КОТОРОЙ МЫ ПОСѢЩАЕМЪ «АДМИРАЛА БИНГА»
Отъ продолжительнаго пребыванія въ холостой компаніи, отъ гибельной любви къ холостымъ привычкамъ, чистые вкусы мистера Филиппа до того извратились, а манеры его такъ испортились что, повѣрите ли вы, онъ сдѣлался равнодушенъ въ удовольствіямъ утонченнаго семейства, которое мы описывали сейчасъ; а когда Агнесы не было дома, а иногда даже при ней, онъ съ радостью уходилъ изъ Бонашской улицы. Едва отойдетъ онъ за двадцать шаговъ отъ двери дома, какъ изъ кармана его вынимается сигарочница, а изъ сигарочницы ароматическая сигара, разливающая благоуханіе, между тѣмъ какъ онъ спѣшитъ даже болѣе быстрыми шагами, чѣмъ когда летѣлъ на крыльяхъ любви въ Бонашскую улицу. Въ томъ домѣ куда онъ теперь идётъ, и онъ и сигары его всегда принимаются съ удовольствіемъ. Ему не нужно жевать апельсинъ, глотать душистыя пилюли или бросать сигару за полмили отъ Торнгофской улицы. Я увѣряю васъ, что Филь можетъ куритъ у Брандоновъ и видѣть, что и другіе дѣлаютъ тоже. Онъ можетъ, пожалуй, сдѣлать въ домѣ пожаръ, если захочетъ — такой онъ тамъ фаворитъ; и Сестрица съ своей доброй, сіяющей улыбкой всегда гостепріимно принимаетъ его. Какъ эта женщина любила Филя и какъ онъ любилъ ее — это право странно; надъ этой привязанностью подсмѣивались ихъ общіе друзья, а они краснѣли, сознаваясь въ ней. Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ сидѣлка спасла его жизнь къ школѣ, между ними было à la vie et à la mort. Карета отца Филя иногда — очень рѣдко — заѣзжала въ Торнгофскую улицу и докторъ выходилъ и разговаривалъ съ Сестрицей. Она ухаживала за нѣкоторыми его больными. Въ эти послѣдніе годы, когда она узнала доктора Фирмина, ея денежныя дѣла находились въ лучшемъ положеніи. Вы думаете она брала отъ него деньги? Какъ романистъ, которому извѣстно всё о его дѣйствующихъ лицахъ, я принуждёнъ сказалъ: да. Она брала довольно, чтобы уплачивать по маленькимъ счотамъ ея слабоумнаго старика-отца, но не болѣе.
— Я думаю, вы обязаны дѣлать для него это, сказала она доктору.
Но за то вотъ какіе комплименты говорила она ему:
— Докторъ Фирминъ, я скорѣе умру, чѣмъ буду обязана вамъ чѣмъ-нибудь, сказала она однажды, вся трепеща отъ ужаса и съ глазами сверкающими отъ гнѣва. — Какъ вы смѣете, сэръ, послѣ всего, что было, говорить комплименты мнѣ. Я разскажу о васъ вашему сыну, сэръ, и маленькая женщина приняла такой видъ, какъ-будто собиралась заколоть на мѣстѣ стараго развратника.
А онъ пожалъ своими красивыми плечами, немножко покраснѣлъ, бросилъ на неё одинъ изъ своихъ мрачныхъ взглядовъ и ушолъ. Она повѣрила ему когда-то. Она вышла за него замужъ, какъ она воображала. Она ему надоѣла: онъ бросилъ её и не оставилъ ей даже имени. Она не знала его настоящаго имени много лѣтъ послѣ своего довѣрія я его обмана.
— Нѣтъ, сэръ, я не хочу вашего имени теперь, хоть бы даже вы были лордъ, я не хочу, хоть бы даже на дверцахъ вашей кареты красовалась графская корона. Вы стоите ниже меня теперь, мистеръ Брандъ Фирминъ! сказала она.
Какъ она полюбила мальчика такимъ образомъ? Много лѣтъ тому назадъ во время ея страшнаго горя, она помнила недѣли двѣ краткаго, чуднаго счастья, которое явилось съ ней среди ея униженія и одиночества, помнила ребенка на своихъ рукахъ съ глазами, похожими на Филипповы. Онъ былъ отнятъ отъ нея черезъ шестнадцать дней послѣ его рожденія. Помѣшательство овладѣло ею, когда ея умершаго ребёнка унесла. Помѣшательство, горячка и борьба-ахъ! кто знаетъ, какая ужасная? Она сама не знала этого никогда. Въ жизни ея есть пропускъ, котораго она никогда не могла припомнить. Но Джорджъ Брандъ Фирминъ, эсквайръ, докторъ медицины, знаетъ, какъ часты подобные припадки помѣшательства, знаетъ, что женщины, которыя не говорятъ о нихъ, часто страдаютъ ими по нѣсколько лѣтъ незамѣтно для другихъ. Сестрица говоритъ иногда совершенно серьёзно:
— Они возвращаются, а то зачѣмъ бы родиться маленькимъ, улыбающимся, счастливымъ и прелестнымъ херувимамъ только на шестнадцать дней, а потомъ исчезнутъ навсегда? Я говорила объ этомъ многимъ дамамъ, испытавшимъ такую жe потерю, какъ и я; это утѣшаетъ ихъ. Когда я увидала этого ребёнка больного на постели и онъ поднялъ глаза, я узнала его, говорю я вамъ, мистриссъ Ридли. Я не разсказываю объ этомъ, но я узнала его, мой ангелъ, воротился опять; я узнала его по глазамъ. Поглядите-на на нихъ. Видали вы, когда подобные глаза? Они какъ-будто видѣли небо. Глаза у его отца не таковы.
Мистриссъ Ридли торжественно вѣритъ этой теоріи, и мнѣ кажется я знаю одну даму, очень близкую ко мнѣ, которая не совсѣмъ отвергаетъ её. И это тайное мнѣніе мистриссъ Брандонъ упорно сообщаетъ женщинамъ, оплакивающимъ своихъ перворожденныхъ умершихъ дѣтей.
— Я знаю одинъ случай, шепчетъ сидѣлка: — одна бѣдная мать лишилась своего ребёнка, которому было шестнадцать дней; и шестнадцать лѣтъ спустя, въ этой самый день, она увидала его опять.
Филиппъ знаетъ изъ исторіи Сестрицы только, что онъ предметъ этой обманчивой мечты и это очень странно и нѣжно трогаетъ его. Онъ припоминаетъ нѣсколько болѣзнь, во время которой Сестрица ухаживала за нимъ, припоминаетъ безумный пароксизмъ горячки, какъ его голова металась на ея плечѣ,- прохладительное питье, которое она подносила къ его губамъ, — огромныя ночныя тѣни, мелькавшія въ пустомъ школьномъ дортуарѣ,- маленькую фигуру сидѣлки, скользящей взадъ и вперёдъ въ темнотѣ. Онъ долженъ знать и случилось возлѣ его постели, хотя онъ никогда не упоминалъ объ этомъ ни отцу, ни Каролинѣ. Но онъ сближается съ женщиной и удаляется отъ мущины. Инстинктивныя ли кто любовь и антипатія? Особенную причину его ссоры съ отцомъ младшій Фирминъ никогда ясно не объяснялъ мнѣ ни тогда, ни послѣ. Я зналъ сыновей гораздо болѣе откровенныхъ, которые, когда отцы ихъ поскользаются и спотыкаются, приводятъ своихъ знакомыхъ подсмѣиваться надъ паденіемъ старика.
