— А вы не врете? Вот так так, разрази меня нелегкая! В наступление? Почему? Когда? Уилсон, ты и вправду не врешь?
— С места мне не сойти! — визгливым от возмущения голосом сказал юноша. — Говорю тебе, это точно, как выстрел.
— Он вот ни на столько не врет, — поддержал его друг. — Мы подслушали их разговор.
Тут они заметили двух всадников. Один был их полковник, другой — офицер, получивший приказ от командира дивизии. Они махали друг на друга руками. Показав на них, друг юноши передал подслушанный разговор.
Кто-то прибегнул к последнему аргументу:
— Как вы могли услышать, о чем они говорили?
Однако почти все солдаты кивали головами в знак того, что верят друзьям.
Они снова разлеглись на земле; весь их вид говорил о том, что они приняли новость как нечто неизбежное. Солдаты обдумывали ее, каждый с особым, свойственным только ему выражением лица. Тут было над чем поразмыслить. Многие проверили пояса, подтянули брюки.
Через минуту офицеры уже подталкивали солдат, сближая и выравнивая ряды. Они охотились за пытавшимися улизнуть, орали на тех, кто не желал сдвинуться с места. Они были похожи на пастухов, выведенных из терпения упрямым стадом.
Казалось, полк тяжело вздохнул и выпрямился. Лица людей отнюдь не светились глубоким раздумьем. Солдаты наклонились вперед, чуть ссутулив плечи, как бегуны перед стартом. На угрюмых физиономиях поблескивали глаза, устремленные на стену дальнего леса. Все как будто были поглощены расчетами времени и дистанции.
Чудовищные препирательства двух армий ни на миг не умолкали. Миру было не до полка — он был занят другими делами. Полк сам должен был справиться со своей маленькой задачей.
Юноша вопросительно взглянул на своего товарища. Тот ответил ему таким же взглядом. Только они двое знали то, что было неведомо непосвященным. «Погонщики мулов — сдержать будет дьявольски трудно — не многие вернутся назад». Невеселая то была тайна. Но на лицах друг друга они не увидели колебаний и с молчаливым смирением кивнули, когда кудлатый солдат, стоявший рядом, покорно сказал:
— Слопают они нас!
Юноша пристально смотрел вперед. Ему чудилось, что в листве притаилось что-то грозное и могучее. Он понятия не имел, как отдаются приказы о наступлении, и только краешком глаза видел офицера, который прискакал, размахивая шляпой, — точь-в-точь мальчишка верхом на лошади. Вдруг он почувствовал, что солдаты напряглись и затаили дыхание. Цепь медленно накренилась, как стена, готовая рухнуть; с хриплым вздохом, который должен был означать «ура!», полк начал свой путь. Сперва юноша не мог понять, что происходит, и, лишь когда его начали со всех сторон толкать, пришел в себя, рванулся и побежал.
Устремив глаза на рельефную купу деревьев вдали, где, по его предположениям, скрывался противник, он понесся к ней, как к финишу. Теперь, казалось ему, нужно одним махом покончить с этим неприятным делом — и все будет в порядке. Он бежал, как убийца, спасающийся от преследователей. Его лицо, увенчанное грязной окровавленной тряпкой, побагровело, все черты вытянулись и обострились от напряжения, воспаленные глаза загорелись мрачным огнем, перепачканная одежда измялась, ружье описывало нелепые кривые, амуниция бренчала — он был похож на буйно помешанного.
Когда полк оказался на открытом месте, заросли и кустарники впереди ожили. Навстречу солдатам устремились желтые языки пламени. Лес негодующе протестовал.
С минуту цепь почти не изгибалась. Потом правый фланг выдвинулся было вперед, левый сразу же опередил его и, наконец, середина обогнала их обоих; полк стал похож на клин. Прошло еще несколько секунд — и кусты, деревья, холмики разорвали цепь, превратили ее в разрозненные звенья.
Юноша, легкий и проворный, вырвался, сам того не замечая, вперед. Он по-прежнему не отрывал взгляда от купы деревьев. Оттуда слышались характерные выкрики врагов и выскакивали язычки ружейного огня. В воздухе жужжали пули, среди деревьев выли снаряды. Одна бомба упала в гуще наступающих и с бешеной яростью взорвалась. Какой-то солдат взметнулся в воздух, пытаясь руками защитить глаза.
Настигнутые пулями, люди падали, извиваясь и корчась. Полк отмечал свой путь трупами.
Они добежали до места, где дышать стало легче. Местность вдруг открылась перед ними под совершенно иным углом зрения. Они уже ясно различали орудийную прислугу, суетившуюся у пушек, и серые зубчатые стены дыма в том месте, где притаилась вражеская пехота.
Мир представал перед юношей с необычайной четкостью. Каждая зеленая травинка вырисовывалась тонко и рельефно. Ему казалось, что он улавливает малейшие изменения в прозрачных слоях лениво плавающей, туманной дымки. Он замечал каждую шероховатость на бурых и серых стволах деревьев. Видел он и своих товарищей, их вытаращенные глаза, потные лица, исступленный бег и падения, когда они, словно от толчка, валились ничком и застывали в странной, мертвой неподвижности. Его мозг механически, но бесперебойно запечатлевал ничтожнейшие детали картины, и потом он без труда воссоздал и уяснил себе все, кроме одного: как случилось, что и он оказался среди наступающих.
Солдаты, продолжавшие бежать во весь дух, как будто потеряли рассудок. Они остервенело рвались вперед с нестройным, диким, самозабвенным ревом, который мог бы воодушевить и невозмутимого стоика и безнадежного тупицу. Охваченные неистовым порывом, они способны были сокрушить гранит и бронзу. Люди, одержимые подобным безумием, забывают, что такое страх; они не боятся смерти, они глухи и слепы к собственной судьбе. Эта вспышка самоотречения непродолжительна, но великолепна. Потому-то, быть может, впоследствии юноша никак не мог понять, что именно побудило его броситься в атаку.
Но постепенно этот стремительный бег поглотил энергию солдат. Вожаки, словно сговорившись, замедлили шаг. Залпы ружейного огня действовали на них, как встречный ветер. Полк тяжело и хрипло дышал. Оказавшись среди бесстрастных деревьев, он дрогнул, заколебался. Вглядываясь вдаль, солдаты ждали, чтобы завеса дыма приподнялась и открыла им, что за ней происходит. Их дыхание, их силы были исчерпаны; к ним вернулась осторожность. Они снова стали обыкновенными людьми.
Юноше чудилось, что он пробежал бог весть сколько миль и попал в новую, неведомую страну.
Как только атака захлебнулась, возмущенная трескотня ружейной стрельбы превратилась в неумолчный рев. С вершины невысокого холма низко летели, издавая нечеловеческий свист, плевки желтого огня, стлались длинные ровные лоскутья дыма.
Теперь, стоя на месте, солдаты увидели, как, вскрикивая и охая, падают их товарищи. Несколько человек, безмолвных или слабо стонущих, лежало на земле. Люди застыли, бессильно опустив ружья и глядя, как редеют их ряды. Они были ошеломлены, подавлены. Вид убитых и раненых парализовал их, как бы сковал роковыми чарами. Бессмысленно оглядываясь, они переводили глаза с одного трупа на другой. Странная неподвижность и странное молчание затягивались.
Вдруг, покрывая треск выстрелов, раздался голос лейтенанта. Его совсем еще юное лицо потемнело от гнева.
— Вперед, болваны! — орал он, расталкивая солдат. — Вперед! Здесь нельзя стоять! Бегите вперед! — Он крикнул еще что-то, уже совершенно неразборчивое.
Лейтенант, пробежав несколько шагов, оглянулся на своих людей. «Вперед!» — звал он. Они смотрели на него тупыми, непонимающими глазами. Ему пришлось вернуться. Стоя спиной к неприятелю, он изрыгал в лицо солдатам чудовищную брань. Все его тело вздрагивало от этих сокрушительных проклятий. Он нанизывал ругательства с такой же легкостью, с какой девушка нанизывает бусинки.
Друг юноши очнулся первым. Немного пробежав, он упал на колени и яростно выстрелил в упорствующий лес. Это вывело людей из оцепенения. Они перестали жаться друг к другу, как овцы. Внезапно они вспомнили, что у них есть оружие, и начали стрелять. Подгоняемые офицерами, они снова зашагали. Точно повозка, застрявшая в глинистой грязи, полк медленно и неохотно сдвинулся с места. То и дело люди останавливались, стреляли, перезаряжали ружья и снова осторожно пробирались от дерева к дереву.
По мере их продвижения огонь противника все усиливался, пока не стало казаться, что дальнейший путь полностью прегражден узкими прыгающими язычками. Солдаты смутно видели порой, что справа противник зловеще стягивает войска. Но постепенно дым от выстрелов сгустился в такие темные клубы, что полк с трудом разбирал, в какую сторону идти. Пробираясь сквозь очередную колеблющуюся завесу, юноша всякий раз спрашивал себя, что его ждет, когда он вырвется из нее.
Все же солдаты продолжали брести, пока не подошли к поляне, за которой залегли смертоносные цепи врагов. Тут они остановились, прячась за деревья, цепляясь за стволы так, словно им грозил водяной вал. В их глазах застыл недоуменный ужас: неужели это светопреставление началось из-за них? Шквальный огонь насмешливо подчеркивал их значительность. Люди явно забыли, что пришли сюда собственными ногами: их словно притащили волоком. Они стали похожи на животных, не способных в решающую минуту осмыслить, каковы были те мощные причины, которые побудили их к действию. Многие вообще перестали что-либо понимать.
