Юноша сперва безучастно шел среди этой толпы, а потом, не выпуская знамени, остановился, словно ожидая, что его собьют с ног. Он бессознательно принял позу знаменосца, которого видел в сражении накануне. Дрожащей рукой он провел по лбу. В эти короткие секунды, предшествовавшие кризису, он хрипел и задыхался.
— Что ж, Генри, видно, конец нам пришел, — подойдя к нему, сказал его друг.
— Замолчи, идиот проклятый! — ответил юноша, даже не поглядев на него.
Офицеры вели себя как политические вожди, которые стараются сплотить толпу перед лицом опасности. Почва кругом была выбитая, неровная. Впавшие в уныние солдаты припадали к земле за любой кочкой, которая, на их взгляд, могла уберечь от пули.
Юноша отметил, что лейтенант стоит, широко расставив ноги, держа саблю на манер трости, и не произносит ни слова. «Что он, онемел, что ли? Почему не ругается?» — со смутным удивлением подумал юноша.
В напряженном молчании лейтенанта было что-то непонятное. Он напоминал младенца, который, вволю наплакавшись, устремляет взгляд на откатившуюся игрушку. Он так углубился в созерцание, что его пухлая нижняя губа стала вздрагивать от беззвучно произносимых слов.
Медленно клубился ленивый, ко всему безразличный дым. Солдаты, укрываясь от пуль, с ужасом ждали минуты, когда он рассеется и они узнают, что их ждет.
Неожиданно безмолвные ряды ожили: раздался тревожный возглас лейтенанта:
— Идут, ей-ей идут, и прямо на нас! — Его слова потонули в свирепом раскате ружейных выстрелов.
Глаза юноши мгновенно устремились туда, куда взволнованно показывал лейтенант, к которому мгновенно вернулся дар речи. Предательский дым, рассеявшись, открыл неприятельских солдат. Они были так близко, что юноша различал их физиономии. Всмотревшись в них, он убедился, что тип этих лиц ему хорошо знаком. Он даже успел изумленно отметить, что цвет их мундиров довольно приятен — светло-серый с яркими кантами. И одеты они были во все новое.
Враги продвигались осторожно, держа ружья наперевес. Как только лейтенант заметил их, синие дали по ним залп; движение приостановилось. Было очевидно, что они или не ожидали такого близкого соседства с противником, одетым в темное, или ошиблись направлением. Они сразу скрылись в дыму ожесточенных выстрелов. Напрягая зрение, юноша пытался определить, попадают ли эти выстрелы в цель, но перед ним колыхался только дым.
Противники схватились, как двое боксеров. Они обменивались частыми, ожесточенными залпами. Синие, полные решимости, рожденной их отчаянным положением, стремились воспользоваться близостью врагов, чтобы отомстить. Их залпы звучали громко и грозно. Полк, построившись изогнутой линией, ощетинился вспышками огней и оглашал местность лязгом шомполов. Юноша то приседал, то вставал на цыпочки, и несколько раз ему удалось рассмотреть неясные фигуры врагов. Видимо, их было много, и на выстрелы они отвечали без промедления. Шаг за шагом они как будто приближались. Юноша мрачно уселся на землю, зажав знамя между колен.
Глядя на свирепые, по-волчьи оскаленные лица товарищей, он злорадно подумал, что если уж считать полк здоровенной метлой, отданной на съедение врагу, то можно по крайней мере доставить себе удовольствие полезть ему в глотку колючками вперед.
Но ответы серых становились все менее энергичными, пули все реже разрывали воздух, и когда люди наконец на секунду перестали стрелять, чтобы выяснить положение, они увидели перед собой только стелющийся дым. Полк неподвижно лежал и смотрел. Надоедливый дым вдруг капризно заклубился и тяжело пополз вверх. За ним никого не было. Можно было бы подумать, что это взвился театральный занавес, если бы на траве не лежало несколько причудливо скрюченных трупов.
При виде этого синемундирные солдаты выскочили из-за своих прикрытий и от радости тут же пустились в дикий пляс. Глаза их горели, из пересохших глоток вырывались хриплые торжествующие вопли.
Совсем недавно им казалось, что весь ход событий говорит об их полном бессилии. У этих мелких схваток одна только цель: показать людям, что они не умеют сражаться. Солдаты совсем было поверили этому, когда маленькая дуэль с противником обнаружила, что его численный перевес не так уж велик. Им удалось одержать верх одновременно и над своими сомнениями и над своими врагами.
Солдатами вновь овладел энтузиазм. Они обменивались горделивыми взглядами и опять преисполнились верой в свое сумрачное, всегда послушное оружие. Они были мужчинами.
Теперь они знали, что обстрел кончился. Перед ними опять открыты все дороги. Тускло-синие ряды их товарищей совсем рядом. Вдали слышался все тот же раздирающий уши грохот, но в этой части поля воцарилась тишина.
Они свободны. Оставшиеся в живых глубоко и облегченно вздохнули, сбились в кучу и продолжали обратный путь.
На этом последнем участке людьми овладела паника. Они почти бежали, подгоняемые нервным страхом. Даже, те солдаты, которые в самые критические минуты вели себя с угрюмой решительностью, теперь не могли скрыть обуревавший их безумный ужас. Быть может, они боялись, что их случайно подстрелят именно сейчас, когда подходящий момент для героической смерти уже упущен? Или они считали, что очень уж нелепо умереть на пороге безопасности? Так или иначе, они все убыстряли шаги, тревожно оглядываясь.
Они добрались до своих и тут же стали мишенью для насмешек исхудавших, загорелых солдат, отдыхавших в тени деревьев. Их забросали вопросами:
— Куда вас к черту носило?
— Чего вы приплелись назад?
— Какого дьявола вы вернулись?
— Что, сынок, жарко там?
— Домой торопитесь, мальчики?
— Мама, мама, иди сколей сюда, посмотли на солдатиков, — издевательски запищал кто-то.
Израненный, замученный, полк молчал; только один солдат бросил громогласный вызов на кулачный бой, да рыжебородый офицер, подойдя почти вплотную к высокому капитану из чужого полка, смерил его надменным взглядом. Но лейтенант умерил пыл любителя кулачных расправ, а высокий капитан, хотя и вспыхнул, однако сделал вид, что ничего не произошло, и начал рассматривать какое-то дерево.
Чувствительная кожа юноши очень страдала от этих шуток. Он хмуро и негодующе поглядывал на зубоскалов, обдумывая способы мести. Однако многие его товарищи так виновато повесили головы, что казалось, они несут на плечах гроб своей чести, сгибаясь под этим бременем. Молодой лейтенант, как бы опомнившись, начал бормотать под нос устрашающие проклятия.
Дойдя до своей прежней позиции, они взглянули на то место, где кончилось их наступление.
Юноша был совершенно ошеломлен. Он вдруг обнаружил, что путь, казавшийся ему таким бесконечно длинным, на самом деле до смешного краток. Бесстрастные деревья, среди которых разыгрались главные события, росли совсем близко. Поразмыслив, он понял, что и времени прошло очень мало. Его поразило, что на таких небольших отрезках времени и пространства может уместиться столько чувств и происшествий. «Как все преувеличивают крылатые мысли!» — подумал он.
Значит, в репликах поджарых и загорелых ветеранов скрыта горькая правда. Он пренебрежительно посмотрел на однополчан, распростертых на земле, задыхающихся от пыли, красных, потных, растрепанных, с отуманенными глазами.
Они жадно пили из манерок, вытягивали из них все до последней капли, а потом рукавами и травой размазывали грязь по отекшим, влажным лицам.
Но о своем поведении во время атаки юноша думал с удовольствием. До этой минуты ему некогда было заниматься собственной персоной. Тем приятнее спокойно оценивать сейчас свои поступки. Он припоминал красочные подробности, которые среди сумятицы боя запечатлелись в его мозгу, занятом как будто совсем иными мыслями.
В то время как солдаты лежали на земле, с трудом переводя дух после пережитого, вдоль их позиции прогалопировал генерал, обозвавший их погонщиками мулов. Он потерял шляпу, и его всклокоченные волосы развевались по ветру, а лицо потемнело от досады и возмущения. Уже по тому, как он сидел в седле, видно было, в каком он бешенстве. Подскакав к полковнику, он злобно и безжалостно осадил взмыленного коня. Вслед за этим посыпался град упреков. Солдаты сразу навострили уши: рядовым всегда интересно послушать, как бранятся их командиры.
— Черт вас возьми, Мак-Чесни, что это за ерунда у вас получилась? — начал генерал. Он понизил голос, но у него то и дело вырывались гневные возгласы, и кое-кто из рядовых уловил смысл его слов. — Что за собачья ерунда! Вы застряли буквально в ста шагах от их позиций. Еще хотя бы сто шагов — и вы добились бы настоящего успеха, а так… Не солдаты у вас, а бабы в штанах!
Солдаты, слушавшие затаив дыхание, с любопытством перевели глаза на полковника. Они относились к разговору с интересом досужих зевак.
