уговаривал, выгонять тоже не буду». Он замолчал и больше не сказал ни слова. Кайан не стал задавать вопросов и тоже молча уселся подле хозяина. Зашло солнце, надвинулись вечерние сумерки. Светильника не было, в темноте слышался только плеск горного ручья. Монах-хозяин ушел в спальню, и оттуда не доносилось ни звука.
Ночью взошла луна, жемчужный ее свет озарил все углы в храме. А когда наступила полночь, монах-хозяин вновь появился из спальни и принялся что-то нетерпеливо искать. Несколько раз он пробегал мимо Кайана, не замечая его, потом закричал громким голосом: «Да где же эта лысая образина? Ведь только что сидел здесь!» – и принялся искать снова. Он обегал весь храм, выскочил во двор и носился, пока не свалился в совершенном изнеможении.
Рассвело, утреннее солнце озарило землю, и монах очнулся, словно после тяжелого опьянения. Увидев, что Кайан сидит на прежнем месте, он растерянно на него уставился, затем прислонился к столбу и так некоторое время сидел молча, тяжко вздыхая. Кайан, приблизившись к нему, сказал: «Что вас так печалит, настоятель? Если вы голодны, прошу вас, насытьтесь моим мясом».
Монах-хозяин спросил: «Вы провели здесь всю ночь?» – «Всю ночь, – ответил Кайан. – И ни разу глаз не сомкнул». Тогда монах-хозяин сказал: «Я – гнусный пожиратель человечины, но вкус мяса служителей Будды мне еще неведом. А вы, конечно, сам Будда. Но за что скотина-людоед удостоился лицезреть живого Будду? За что мне такая милость?» Он замолк и опустил голову.
Кайан ответил: «В деревне мне рассказали, как ты сначала отдался грязной похоти, а затем превратился в нечистого пожирателя трупов. Твое злодеяние беспримерно, и не знаешь, глядя на тебя, следует ли тебя жалеть или ужасаться делам твоим. Ты лишил покоя всю округу, спускаясь по ночам в деревню и преследуя людей. Дальше так продолжаться не может. Я хочу вновь обратить тебя к святому учению, вернуть тебе прежнее сердце. Будешь ли ты внимать мне?» Монах-хозяин ответил: «Воистину ты сам Будда. Научи меня, как забыть мои гнусные преступления». – «Если так, – сказал Кайан, – следуй за мной». Он усадил монаха на плоскую плиту перед галереей храма, снял с себя и надел на его голову свой голубой колпак и прочел святое двустишье:
Сосны волнует ветер.
Над заливом сияет луна.
Для чего этот ясный вечер,
Прозрачная тишина?
«Сиди здесь, не сходя с места, и размышляй над смыслом этих стихов, – сказал Кайан. – Когда постигнешь их смысл, вновь обретешь прежнее сердце». И с этими словами Кайан покинул гору. С той поры жители округи избавились от беды. Но никто не знал, жив ли еще страшный настоятель, а подняться на гору и посмотреть не решались.
Быстро пролетел год; снова наступила зима; и в начале октября Кайан на обратном пути из Оу вновь проходил через деревню Томита. По дороге он зашел к хозяину, у которого останавливался на ночлег, и справился о настоятеле горного храма. Хозяин встретил его приветливо. «Благодаря вашей святости, – сказал он, – дьявол больше не сходит с горы, и все в округе обрели желанный покой. Но подняться на гору мы еще боимся. Никто там не был, и не знаем мы, что там происходит, однако я думаю, что настоятель еще жив. Прошу вас, нынче же ночью помолитесь о даровании ему спокойствия в ином мире. Ведь вашими молитвами любой грешник обретет близость к Будде». Кайан на это ответил: «Если за свои прежние добродетели он удостоился вечного покоя, я его ученик на стезе святости. А если он жив, я его наставник. Так или иначе, я должен проведать его». Он снова отправился на гору. При виде пустынной заброшенной дорожки он с трудом поверил, что поднимался по ней в прошлом году.
Кайан вышел к храму. Бурьян разросся выше человеческого роста, с него дождем сыпалась роса. В бурьяне не было видно даже тропинки. Двери молельни рассыпались, галерея вокруг покоев настоятеля и келий монахов отсырела от дождей и заросла мохом. Кайан отыскал место, где когда-то усадил настоятеля. Там он увидел человека, подобного тени, заросшего спутанными волосами так, что трудно было узнать в нем монаха. Травы обступили его со всех сторон, и из травы доносился тонкий, как комариный писк, голос. Прислушавшись, Кайан услыхал:
Сосны волнует ветер.
Над заливом сияет луна.
Для чего этот ясный вечер,
Прозрачная тишина?
Долго слушал Кайан, а затем поднял свой посох и крикнул: «Ну что, прозрел теперь?» И обрушил посох на голову настоятеля. В тот же миг настоятель исчез, словно тонкий ледок под лучами солнца. Остались в траве только кости да голубой колпак. Видно, лишь теперь оставили его земные страсти. Вот какие святые дела случаются на свете.
Слава о высоких добродетелях Кайана распространилась по всей стране и стала известна за морями. Люди прославляли его и почитали в нем святого. Жители окрестных деревень собрались, очистили храм, восстановили его и обратились к Кайану с просьбой поселиться в нем. И Кайан согласился. Говорят, этот храм процветает и по сей день.
В. А. Жуковский, Эолова арфа, Сочинения, Гослитиздат, М. 1954, стр. 141.
