– Вы ведь никогда не были проводником, Гонзаг? – спросил он самым естественным тоном.
– Как не бывал!.. – с улыбкой ответил Бомпар. – Только я совершал не все, о чем рассказываю…
– Само собой! – поддержал его Тартарен.
– Выйдем на дорогу, – шепнул Бомпар, – там можно говорить свободнее.
Надвигалась ночь. Теплый, влажный ветер гнал разорванные облака по небу, где хотя и смутно, но все еще виден был серый пепел дотлевавшего заката. Приятели шли рядом по направлению к Флюэлену; оба похожие на тени, они двигались молча, натыкаясь на безгласные тени проголодавшихся туристов, шедших обратно в отель, – двигались до тех пор, пока дорога не превратилась в длинный, тянущийся вдоль берега туннель, местами открытый со стороны озера наподобие террасы.
– Остановимся здесь… – Голос Бомпара гулко, подобно пушечному выстрелу, прокатился под сводами туннеля.
Они сели на парапет и невольно залюбовались чудесным видом на озеро, к которому сбегали густо разросшиеся черные ели и буки. Дальше виднелись более высокие горы, вершины которых тонули во мраке, а за ними еще и еще – те представляли собой нечто совсем уже неясное, голубоватое, похожее на облака. Между ними в расселинах залегли едва различимые белые полосы ледников. И вдруг эти ледники засверкали радужными бликами – желтыми, зелеными, красными. Гору освещали бенгальским огнем.
Из Флюэлена взлетали ракеты и рассыпались многоцветными звездами, венецианские фонари мелькали на невидимых лодках, сновавших по озеру, – оттуда доносились звуки музыки и веселый смех.
Точь-в-точь декорация для феерии, заключенной в рамку геометрически правильных, холодных гранитных стен туннеля.
– Какая, однако, забавная страна Швейцария!.. – воскликнул Тартарен.
Бомпар расхохотался.
– Какая там Швейцария!.. Во-первых, никакой Швейцарии на самом деле и нет!
5. Откровенный разговор в туннеле
– Швейцария в настоящее время, господин Тартарен, – а, да что там!.. – просто обширный курзал, открытый с июня по сентябрь, только и всего, казино с панорамами, куда люди отовсюду съезжаются развлекаться, и содержит его богатейшая Компания, у которой миллионов этих самых куры не клюют, а правление ее находится в Женеве и в Лондоне. Можете себе представить, сколько потребовалось денег, чтобы взять в аренду, причесать и приукрасить весь этот край с его озерами, лесами, горами и водопадами, чтобы просодержать целое войско служащих и статистов, чтобы отстроить на вершинах гор отели с газом, с телеграфом, с телефоном!..
– А ведь верно, – вспомнив Риги, вслух думает Тартарен.
– Как же не верно!.. А вы еще ничего не видели… Заберитесь подальше – во всей стране вы не найдете ни единого уголка без эффектов и бутафории, как за кулисами в оперном театре: водопады, освещенные a giorno [ярким светом (итал.)], турникеты при входе на ледники, а для подъема – сколько угодно гидравлических двигателей и фуникулеров. Только ради своих английских и американских клиентов Компания заботится о том, чтобы некоторые наиболее известные горы – Юнгфрау, Монах, Финстерааргорн – казались дикими и опасными, хотя на самом-то деле риска там не больше, чем в других местах.
– Ну, хорошо, мой друг, а расселины, эти страшные расселины… Если туда упасть?
– Вы упадете на снег, господин Тартарен, и даже не ушибетесь. Внизу, на дне расселины, непременно найдутся носильщики, охотники или еще кто-нибудь; вас поднимут, почистят, отряхнут да еще любезно спросят: «Не надо ли понести вещи, сударь?..»
– Да что вы мне голову морочите, Гонзаг?
Но Бомпар, придав себе еще больше важности, продолжает:
– Содержание этих расселин составляет один из самых крупных расходов Компании.
На минуту в туннеле воцаряется молчание, и вокруг тоже все затихает. Погасают разноцветные огни, не взлетают больше ракеты, и не скользят по озеру лодки. Но зато восходит луна, и под ее неуловимым голубоватым светом с врезающимися в него клиньями глубокой тени все становится каким-то неправдоподобным…
Тартарен не знает, верить или не верить приятелю. Он припоминает все то необычайное, что ему довелось видеть за эти несколько дней, – восход солнца на Риги, комедию с Вильгельмом Теллем, – и ему начинает казаться, что в россказнях Бомпара доля правды есть: ведь в каждом тарасконце краснобай уживается с простаком.
– А как же все-таки вы объясните, мой друг, страшные катастрофы… Сервенскую, например?..
– Это произошло шестнадцать лет назад, господин Тартарен, Компании тогда еще не было.
– Ну, а случай на Веттергорне в прошлом году, когда погибли два проводника вместе с путешественниками?..
– А, черт подери, да ведь надо же хоть чем-нибудь приманить альпинистов!.. Англичане не полезут на гору, где никто никогда не сломил себе шею… Веттергорн с некоторых пор захирел, а после этого незначительного происшествия сборы немедленно поднялись.
– Ну, а как же два проводника?..
– Целы и невредимы, так же как и путешественники. Проводников только убрали с глаз долой, полгода продержали за границей… Дорогостоящая реклама, но Компания достаточно богата, чтобы позволить себе такую роскошь.
– Послушайте, Гонзаг…
Тартарен встал и положил руку на плечо бывшему буфетчику.
– Ведь вы не желаете мне зла. Чтэ? Ну так вот, скажите мне по чистой совести… Сами знаете, альпинист я неважный.
– Очень даже неважный, что верно, то верно!
– А как вы думаете: могу я все-таки без особого риска попытаться взойти на Юнгфрау?
– Головой вам ручаюсь, господин Тартарен… Доверьтесь проводнику, только и всего!
– А если у меня голова закружится?
– Закройте глаза.
– А если я поскользнусь?
– Ну и что ж такого?.. Здесь все как в театре… Все предусмотрено. Опасности ни малейшей…
– Ах, если б вы все время находились при мне и напоминали мне об этом!.. Пожалуйста, голубчик, сделайте доброе дело, пойдемте вместе!..
На что бы лучше! Но, увы, до конца сезона Бомпар связан с перуанцами. Тартарен выразил удивление по поводу того, что Бомпар принял на себя обязанности посыльного, прислужника.
– Ничего не поделаешь, господин Тартарен!.. Наше дело маленькое… Компания имеет право распоряжаться нами, как ей заблагорассудится.
И тут Бомпар давай перечислять все свои превращения за три года: проводник в Оберланде, игрок на альпийском роге, заядлый охотник на серн, ветеран, служивший еще при Карле X51, протестантский пастор, проповедующий в горах…
– Это еще что такое? – с изумлением спрашивает Тартарен.
– Да, да! – не моргнув глазом, продолжает Бомпар. – Если бы вы путешествовали по немецкой Швейцарии, то не раз могли бы заметить на головокружительной высоте пастора, проповедующего под открытым небом со скалы или с кафедры, которой ему служит неотесанная деревянная колода. Вокруг него в живописных позах располагаются пастухи, сыровары с кожаными фуражками в руках, женщины, одетые и убранные так, как принято у них в кантоне. Вид прелестный: луга, травянистые или же только что скошенные, потоки, сбегающие с гор на дорогу, стада, позвякивающие тяжелыми колокольцами на каждом уступе, и все это – э-эх! – все это одна декорация, все это фигуранты. Но об этом знают только служащие Компании: проводники, пасторы, посыльные, трактирщики, и в их интересах не разглашать тайны, иначе можно лишиться клиентов.
Огорошенный альпинист молчит, что всегда является у него признаком наивысшего потрясения. В глубине души у него еще остаются некоторые сомнения в достоверности Бомпаровых сведений, но все же он приободряется, – восхождение на Альпы уже не кажется ему таким страшным, и его беседа с Бомпаром становится все веселее. Приятели говорят о Тарасконе, о том, что они оба вытворяли в молодости.
– Кстати о проказах, – вдруг вспоминает Тартарен, – со мной сыграли славную шутку в «Риги-Кульм»… Представьте себе, нынче утром…
И он рассказывает о письме, приклеенном к зеркалу, особенно подчеркивая обращение «Чертов француз».
– Ведь это мистификация! Чтэ?..
– Не знаю… Может быть…
Бомпару дело все же представляется серьезнее. Он спрашивает, не вышло ли у Тартарена на Риги с кем-либо истории, не сказал ли он чего-нибудь лишнего.
– Чего-нибудь лишнего? Да будет вам! С англичанами да с немцами рта не раскроешь – они немы как рыбы: это у них называется хорошим тоном.
Подумав, Тартарен, однако, вспоминает, что он повздорил – и притом крупно – с каким-то казаком, неким Ми… Милановым.
– Маниловым, – поправляет Бомпар.
– А вы его знаете?.. По-моему, этот самый Манилов обозлился на меня из-за русской девушки…
– Да, да, из-за Сони… – озабоченно бурчит Бомпар.
– А вы и ее знаете? Ах, мой друг, это жемчужина, это очаровательная серенькая куропаточка…
– Соня Васильева… Она выстрелом из револьвера убила на улице председателя военно-полевого суда генерала Фелянина, который приговорил ее брата к пожизненной каторге.
