— Я знала, что эта мерзавка будет обливать меня грязью! Как вам это нравится? — кричит она моей маме. — Сама даже кошке хвост привязать не может, а туда же, смеется над другими. На днях она сварила рыбу и оставила ее стынуть во дворе на решетке стока, по которому текут нечистоты со всего города. Ее муж учуял, что рыба воняет, и бросил ее жене в лицо.
— Ангел смерти! — визжит Марьяша.
Кто знает, чем бы закончился этот скандал, если бы в эту минуту в пекарню не вбежал один из сыновей Марьяши, мальчишка с перепачканным лицом, оборванный и заплаканный.
— Мама, что ты тут так долго разговариваешь? — всхлипывая, сказал он. — Мы хотим есть, а папа снова бьет тарелки.
— Что я вам говорила! — победно пропела мстительная торговка сладостями.
В то же мгновение в задней двери появился пекарь. Сидя в своей квартире, он услышал крики и в гневе встал из-за стола посреди субботней трапезы.
— Вон! — прорычал он с набитым ртом. — Если бы у меня были такие жены, я бы их отравил!
Марьяша до смерти испугалась сцены, которую ей сейчас устроит муж, но все-таки нашла в себе силы ответить пекарю:
— Вы же продаете хлеб с гвоздями. В эту субботу в вашей хале я нашла веревку.
Торговке сладостями от нее тоже досталось:
— Погодите, гултайка[98], вы у меня еще сбежите с нашей улицы, как вы сбежали с Широкой.
— Вредная баба! — орет на нее та. — Прежде чем вы меня выгоните с этой улицы, я сама вас в могилу загоню! Ваш муж вам сейчас бросит кугель в физиономию!
— А вот ваш муж вас искать не посылает, — дразнит ее Марьяша и убегает; следом бежит ее оборванный и заплаканный сын.
Мама возвращается домой бледная и издерганная. Она ставит на верстак остывший чолнт и даже не собирается снимать тряпку, в которую он завернут.
— Благодаря тебе мне оказывают почести, — говорит она мне со слезами на глазах и садится на табуретку. — Ты гуляешь с какой-то девушкой, а соседки мне этим в глаза тычут.
— А что, нельзя?
— Если ты собираешься разгуливать с этой девушкой, а потом бросить ее, как ты бросил Бейлку, то хотя бы не показывайся с ней на нашей улице.
— Я собираюсь на ней жениться.
Мама долго смотрит на меня. Она хочет понять, не шучу ли я. Заметив, как я серьезен, она светлеет лицом и улыбается. Она встает и принимается раскутывать горшок. Мало-помалу она снова становится печальной. Тень прогоняет радостную улыбку с ее лица.
— Видно, мать не имеет для тебя особого значения. Сам ты не мог ей этого сказать. Она должна была узнать об этом от других, от злоязычниц.
— Я собирался все тебе рассказать и пригласить ее к нам, но пока до этого далеко. Я не уверен, что она хочет быть со мной.
— Значит, она умна, — выносит свой приговор мама. — Она понимает, что на тебя нельзя положиться.
— Чолнт стал как кусок глины. — Мама подает мне мясо на тарелке и словно через силу начинает есть застывший чолнт. У нее нет желания возобновлять разговор о девушке, все равно до веселья еще далеко. Печальная, она смотрит в окно на окно Лизы напротив. Рассказанная Марьяшей история о муже Лизы не выходит у нее из головы.
— Господи помилуй, — пожимает она плечами. — Люди окончательно сбросили бремя заповедей еврейства.
Мама видит, что я даже не спрашиваю ее, почему она так расстроена, и говорит сама себе, что ей не с кем слово молвить. Она не понимает нынешних девушек: что им нравится в теперешних распущенных парнях? Прежние молодые люди, говорят девушки, были дикие, с бородами и пейсами, а жених с невестой иной раз даже не видели друг друга до обручения. Но что из того, что нынешние парни играют в любовь, целуют и обнимают невест до свадьбы? Это ведет к тому, что после свадьбы они ищут других. У набожного молодого человека жена — это жена, а дом — это дом. А мужчина без бороды вообще не мужчина.
— Что случилось? — спрашиваю я.
Мама, предварившая свою историю таким длинным предисловием, вдруг пугается:
— Я тоже стала злоязычницей, как те… Но думаю, что раз все знают, то и ты знаешь. Только не описывай этого в своих сочинениях, как ты описал меня с моими корзинками в воротах. Не хватает еще, чтобы Алтерка узнал, что ты делаешь из него стихи.
— Ты хочешь рассказать мне про роман, который Алтерка крутит с мясничихой? Тоже мне новость!
— И что ты на это скажешь? — спрашивает мама, обескураженная тем, что эта история не производит на меня никакого впечатления. Но не успеваю я ответить, как она бросает взгляд в окно и начинает быстро убирать посуду со стола, словно ожидая высокопоставленного гостя.
Во дворе рядом с нашей квартирой крутится Лиза.
— Не сболтни, не дай Бог, лишнего, не проболтайся, что ты что-то знаешь, — шепчет мне мама перед тем, как Лиза открывает нашу дверь.
— Доброй субботы, — растерянно говорит Лиза. Она медлила во дворе, пока не придумала подходящий предлог, чтобы зайти. — Я слыхала, Веля, что вас можно поздравить. Ваш сын стал женихом.
— Дай Бог и вам счастливой жизни, — отвечает мама. — Садитесь, Лиза.
Лицо Лизы покрыто морщинами. Видно, что она не выспалась. Под глазами у нее мешки, похожие на водяные пузыри. Она то и дело выглядывает в окно.
— Мой муж заболтался где-то со своими дружками… Она действительно дочь раввина, твоя невеста? — спрашивает она меня.
— Да, — неохотно отвечаю я. — Она дочь раввина.
Мама аж подпрыгивает на своей табуретке, но садится вновь. Ей хочется крикнуть: «Дочь раввина?!» Но она сдерживается, словно зажимает себя в стальных тисках. Лиза не должна понять, что она, родная мать, этого не знала. Она опускает голову, чтобы соседка не увидела ее глаза.
— Все-таки ты ищешь родовитости, хотя сам писатель и якшаешься с рабочими, — улыбается Лиза.
— Родовитость не порок, — колко отвечаю я. — Свата-извозчика встречают на свадьбе чуть ли не торжественней, чем свата-раввина. Но когда дело доходит до развода, то есть разница, с кем ссориться, с раввином или с извозчиком.
— Ты говоришь глупости, — кричит на меня мама за то, что я сыплю соль на раны Лизы. — Кто же на помолвке думает, что дело, не дай Бог, дойдет до развода? Он обижен тем, что ему пришлось долго ждать чолнта. Ему надо уходить, — оправдывается за меня мама и подмигивает мне, чтобы я оставил их одних.
— Действительно, я видела, что вы два раза ходили с чолнтом, — поспешно вставляет Лиза. — Я поняла, что вы поменялись горшками. И я удивилась, что вы так долго не возвращались. Наверное, Марьяшка проповедовала там вовсю.
Она хочет узнать, что говорила Марьяша. Поэтому-то она и зашла. А может быть, ей просто тоскливо сидеть одной в доме. Наверное, она хочет излить то, что у нее на сердце. Так думает мама и подмигивает мне, чтобы я ушел.
— А со мной ты не хочешь поговорить? Ты считаешь меня старомодной еврейкой? — говорит мне Лиза с притворной обидой, когда я надеваю пальто. Но я вижу, что она довольна моим уходом.
III
Мама сидит напротив Лизы и не знает, как начать разговор. Она ведь не будет говорить зашедшей к ней соседке, что ей известно об измене ее мужа. Притворяться, что ничего не знаешь, тоже не годится. Лиза может подумать, что ее стараются не обидеть, и от этого обидится еще больше. И мама предпочитает не говорить ничего.
Лиза собирается с духом и начинает с деланным смехом:
— Ваш сын сказал: родовитость не порок. Если иметь в виду развод, то лучше заранее знать, с кем придется ссориться, с раввином или с извозчиком.
— Да он не знает, что говорит. Он ведь совсем еще мальчишка. — Мама пытается ослабить впечатление, произведенное на Лизу моими речами.
— Не выставляйте его таким уж ягненком, — резко говорит гусятница. — Лучше скажите мне, что делать женщине, которая перестала нравиться своему мужу? Вы же разбираетесь в священных книгах, так что же там об этом сказано?
— Не так уж я и разбираюсь в священных книгах, а в делах этого мира я всего лишь простая еврейка, — говорит мама, — но мне кажется, что нынешние женщины сами портят отношения с мужьями. Для улицы они прихорашиваются и красятся, а по дому ходят с распущенными волосами и полуголые, в нижнем белье.
— Извините, Веля, но вы говорите старомодно. Разве можно при собственном муже всегда быть во всеоружии? Да когда муж любит жену, он любит ее, даже если она не прихорашивается.
— Это правда, — тихо говорит мама, — но если жена не стыдится мужа, словно он домашнее животное, она перестает радовать его глаз и ему нравиться.
— Горе женщине, которая исхитряется понравиться своему мужу, — вздыхает Лиза. Понемногу она оставляет свой заносчивый тон и замашки мадам, превращаясь в надломленную старую еврейку.
— Лезть из кожи вон не стоит, — отвечает мама. — Нельзя хитрить с мужем, как с деревенским мужиком на рынке. Но умной быть не помешает. И даже если жена умнее, муж должен чувствовать, что умнее он.
