Сыр все еще стоял, выпучив на нее глаза, точно бульдог, перед которым положили фунт сырого мяса, но теперь, когда ее васильковые глаза попривыкли к полумраку, она всмотрелась в него и издала возглас, как это ни странно, выражающий одобрение.
– Мистер Чеддер! – воскликнула она. – Ну надо же! То-то мне показалось, что знакомое лицо. – Она еще раз пригляделась. – Вы ведь Д’Арси Чеддер, тот, что выступал за Оксфорд в гребных состязаниях?
Сыр безмолвно кивнул, по-видимому, не в силах произнести ни слова.
– Я так и подумала. Мне показали вас на выпускном балу. Но сейчас я вас с трудом узнала. У вас тогда были усы. Рада за вас, что их больше нет. Без усов вам гораздо лучше. Вообще я считаю, что усы – это что-то ужасное. Я всегда говорю, что мужчина, павший так низко, чтобы отпустить усы, способен даже отрастить бороду.
Этого я так оставить не мог.
– Есть усы и усы, – возразил я и покрутил свой личный ус. Но, видя, что она явно с недоумением спрашивает себя, кто этот стройный, приятный незнакомец, я ткнул пальцем себе в грудь и представился: – Вустер Бертрам, племянник миссис Трэверс, а она соответственно моя тетя. Могу ли я проводить вас к ней? Она, наверное, считает минуты.
Мисс Морхед с сомнением поджала губы, как будто предложенная мною программа действий не во всем отвечала идеалу.
– Д-да, пожалуй, я думаю, надо пойти поздороваться. Однако чего мне на самом деле хочется – это осмотреть дом и сад. Здесь так живописно.
Сыр, пунцовый как роза, частично вышел из ступора и невнятно сдавленно забормотал, словно человек с волчьей пастью, пытающийся декламировать стихотворение «Ганга Дин»[52]. Под конец у него даже получилось что-то осмысленное.
– Можно, я вам все тут покажу? – сипло спросил он.
– Буду очень рада.
Тут он поспешно сказал «Хо!» – будто спохватился, что не сказал этого раньше и теперь торопился исправить промах. Через мгновение они уже приступили к исполнению задуманного, а я, чувствуя себя Даниилом, выходящим через служебную дверь из львиного логова, удалился в свою комнату.
Как там было прохладно и покойно! Тетя Далия полагает, что гостей надо ублажать, предоставляя к их услугам всевозможные кресла и шезлонги, и шезлонг, в который я опустился, мягко принял меня в свои объятия. Скоро я ощутил приятную сонливость, усталые вежды сомкнулись. Я заснул.
Проснулся я спустя полчаса и сразу сильно вздрогнул. Потому что, освежив мозги сном, вспомнил про полицейскую дубинку.
Вскочив в ужасе, я выбежал из комнаты. Необходимо было как можно скорее вновь завладеть этим спасительным орудием. Хотя в первом раунде нашего поединка я и одержал над Сыром верх благодаря более совершенной работе ног и более точному чувству ринга, но ведь неизвестно, когда он раскачается на второй раунд. Временная неудача может ненадолго обескуражить Чеддера, но он по-прежнему мой лютый враг.
Свинчатка, как вы, надеюсь, помните, пролетела по воздуху, подобно падучей звезде, и приземлилась где-то у подножия дядиного сейфа. Туда я и помчался на окрыленных стопах. Вообразите же мой испуг, когда ее там не оказалось. В Бринкли-Корте постоянно что-то пропадает: садовые лестницы, полицейские дубинки, да мало ли что еще. Человеку остается только поднять руки вверх и обратить лицо к стене.
Я как раз и обратил лицо к стене, к той стене, в которую был встроен сейф. И при этом снова сильно вздрогнул.
Открывшегося мне зрелища вполне хватало на то, чтобы заставить человека вздрогнуть изо всех сил. Первые две или три секунды я просто не верил своим глазам. «Бертрам, – сказал я себе, – ты слишком перенапрягся. Ты просто окосел». Но нет. Я поморгал, протер глаза, но, когда я перестал моргать и тереть, то, что я увидел, осталось неизменным. Дверца сейфа была открыта.
Вот в такие мгновения Бертрам Вустер как раз и проявляет себя с самой наилучшей стороны, его холодный ум начинает работать как машина. Другие, увидев открытую дверцу сейфа, стали бы тратить драгоценное время на стояние с разинутым ртом и гадание, почему она открыта, да кто ее открыл, да почему тот, кто открыл, не закрыл за собой. Не то Бертрам. Поднесите ему что-нибудь на блюдечке, и он не будет мямлить и колебаться. Он действует. Я молниеносно сунул руку внутрь, торопливо пошарил в глубине, и все готово.
Там были ларчики с драгоценностями на каждой полке, и минуты две или три ушло на то, чтобы их открыть и исследовать содержимое, но жемчужное ожерелье имелось только одно, так что мне не пришлось испытывать муки выбора. Я мгновенно сунул его в карман брюк и помчался в логово тети Далии, как тот самый кролик, на которого я так походил во время недавнего близкого общения с Сыром. Она, по моим расчетам, должна была уже быть там, и я с удовольствием предвкушал, как сейчас принесу снова солнечный свет в жизнь этой достойной старушенции. При последней встрече она имела вид человека, очень даже нуждающегося в солнечном свете.
Тетю Далию я застал на означенном месте, она дымила сигаретой и продиралась по страницам очередной Агаты Кристи, но солнечного света я ей не принес, поскольку он у нее уже был. Меня потрясла перемена, происшедшая с ней с тех пор, как она понуро побрела к дяде Тому выяснять, наговорился ли он со Сподом про старинное серебро. Тогда, если помните, вид у нее был обреченный. Теперь же при взгляде на нее можно было заключить, что она изловила Синюю птицу. Она повернула мне навстречу лицо, сияющее, как сиденье брюк у автобусного водителя, и я бы не слишком удивился, заулюлюкай она победно на охотничий манер. У нее был вид тетки, нектаром вскормленной, вспоенной райским млеком[53], и я даже подумал, что, раз она так жизнерадостно настроена сейчас, до того, как услышала добрую новость, как бы она просто не лопнула от радости, когда я ей ее сообщу.
Однако поведать тете Далии хотя бы малую толику моей тайны, с которой я к ней явился, я не смог, ибо, как нередко случается, когда я беседую с этой женщиной, у меня не было возможности вставить ни слова. Едва я переступил порог, как с губ ее, точно летучие мыши из сарая, полетели тучи слов.
– Берти! – загудела она. – Я как раз хотела тебя видеть. Берти, мое золотце, я сражалась, как лев, и одержала победу! Помнишь псалом «Мидийские полки крадутся к нам со всех сторон»? И дальше там: «Восстань, христианин, и всех их сокруши!» Именно это я и сделала. Сейчас я расскажу тебе, как все было. У тебя глаза на лоб полезут.
– Послушайте, – попробовал было ввернуть я, но дальше этого слова дело не пошло. Она смяла меня, как паровой каток.
– Если помнишь, когда мы расстались недавно в холле, я была подавленна, расстроенна и растерянна, так как не могла добраться до Спода и шепнуть ему насчет «Сестер Юлейлии», и я побрела в коллекционную комнату, питая слабую надежду на то, что они там хотя бы на минуту умолкнут. Но оказалось, что Том все еще рассуждает, не переводя дыхания, и я уселась в углу на случай, если Спод рано или поздно все же вырвется на волю и я смогу обменяться с ним несколькими словами. Но Спод безропотно слушал, а Том знай себе разглагольствовал. Внезапно кости у меня размягчились, и вся эта коллекция поплыла перед глазами. Потому что Том без всякого предупреждения заговорил о жемчугах. «Может быть, хотите сейчас их посмотреть?» – говорит он Споду. А Спод ему: «Разумеется». «Они в сейфе, который в холле», – говорит Том. «Идемте», – отзывается Спод. И они пошли.
Она замолчала на миг, чтобы набрать воздуху, это время от времени бывает нужно даже ей.
– Послушайте… – снова попробовал вклиниться я. Но она, возобновив запас воздуха в легких, продолжила свой рассказ:
– Я думала, что не дойду даже до двери, тем более по длинному коридору в холл, но все-таки ноги меня вынесли. Нетвердо ступая, иду за ними по пятам, и худо-бедно добрела. Хотя сама не понимаю зачем. Наверно, у меня была смутная мысль, что мне надо присутствовать, когда Тому все откроется, и тут же, на месте, молить о прощении. Словом, пришла и стою, будто превратилась в соляной столп, точно Лотова жена.
Я вспомнил случай, о котором она говорила, мне досталась эта тема на экзамене у нас в закрытой школе, когда я получил приз за знание Священного Писания, но вы, наверно, не знаете, поэтому вкратце объясняю. Этой миссис Лот, не помню уж из-за чего, во время прогулки было не велено оборачиваться, а не то ее превратят в соляной столп, ну и она, конечно, сразу же обернулась, и по чистому совпадению вышло как раз так, что она и вправду превратилась в соляной столп.
Понимаете, какое безобразие творится? Просто не знаешь, на каком ты свете.
– Я жду, а время идет. Том вынул футляр, передает Споду, тот говорит: «Ах вот они где!» – или еще какую-то глупость в таком роде, и в этот миг, когда топор в руке провидения уже почти опустился, появляется Сеппингс, очевидно, засланный моим ангелом-хранителем, и сообщает, что Тома зовут к телефону. «Э? Что? Что?» – переспрашивает Том, как всегда, когда его зовут к телефону, и уходит, и Сеппингс за ним. Ф-ф-фуу! – перевела она дух.
