Мы будемъ переписываться, но я не должна показывать Кери писемъ ея: она высказала это, какъ непремѣнное желаніе. Она думаетъ, что „Кери милая дѣвушка, но вѣтренная“. И я дѣйствительно замѣчаю въ характерѣ Кери эту черту, составляющую въ немъ величайшій недостатокъ.
Кенни Дж. Доддъ, къ Томасу Потселю, Е. В.
Bonne. Милый Томъ,
Есть арабская поговорка, что если человѣкъ чувствуетъ себя счастливымъ, долженъ въ ту же минуту сѣсть и написать объ этомъ друзьямъ, потому-что, по всей вѣроятности, если пропуститъ онъ одну почту, прійдется ему писать ужь не то. Вижу, что въ этой пословицѣ много правды. Еслибъ, напримѣръ, я окончилъ и отослалъ письмо къ вамъ, которое началъ въ среду, вы прочитали бъ очень-радостныя извѣстія о вашемъ другѣ и его надеждахъ. Городъ казался мнѣ именно такимъ, какого нужно искать: тихій университетскій городокъ на берегу прекраснаго Рейна, пріютный, спокойный и въ то же время не какое-нибудь захолустье; далекіе, чудные виды кругомъ; тѣнистыя аллеи для полудня, для вечера прогулки по холмамъ, откуда превосходно смотрѣть на закатъ солнца; музеи, коллекціи для развлеченія на время ненастья, и такая простая жизнь, безъ всякихъ затѣй: видно, что живутъ небогатые, но разсудительные, умные люди.
Взглядъ этихъ людей, и застѣнчивый и гордый, показываетъ, что если они незнатны и небогаты, то сознаютъ въ себѣ другія, быть-можетъ, неменѣе-основательные права на людское почтеніе; и въ-самомъ-дѣлѣ такъ. Здѣсь живутъ люди, изъ числа первѣйшихъ, не только въ Германіи, но во всей Европѣ, и живутъ доходами, какіе получаетъ въ Лондонѣ послѣдній писецъ, и отдаютъ «бельэтажъ съ мебелью» какимъ-нибудь Доддамъ!
Я очень-сожалѣю, что не говорю понѣмецки, потому-что какъ-то чувствую, какъ превосходно мы съ ними пришлись бы другъ по другу. Не перетолкуйте моихъ словъ превратно, милый Томъ, будто-бы я замечталъ слишкомъ-высоко о своихъ дарованіяхъ, или вообразилъ себя ученымъ человѣкомъ. Не предполагаю въ тебѣ ничего такого; единственная умная вещь, какую сдѣлалъ со мной отецъ, то, что онъ взялъ меня изъ школы на четырнадцатомъ году, видя, что влагать въ меня латинскую и греческую мудрость то же, что сѣять ячмень на болотѣ: только бросать хорошее сѣмя на почву, которая не по немъ. Нѣтъ, я вамъ скажу, въ какомъ отношеніи сошлись бы мы съ этими нѣмцами. Они кажутся людьми мечтательными, залетаютъ мыслями высоко и широко; это оживило бы сухія, прозаическія мысли и тяжелые житейскіе взгляды человѣка, подобнаго мнѣ. Я не могъ бы разсуждать съ ними о классическихъ предметахъ и толковать о различіи греческихъ діалектовъ; но могъ бы неочень-глупо поговорить о различіи между нами и древними въ правительствѣ и въ жизни. Я не знатокъ въ книгахъ, но видывалъ довольно людей. Возвращаюсь однако къ прежнему.
Въ Боннѣ много хорошаго. Дешево жить; тихо, но не пустынно; нѣтъ никакого фанфаронства — вы понимаете, что я хочу сказать. Во всемъ городѣ не найдете ни одного тильбюри, ни одного свѣтскаго собранія. Не видывалъ здѣсь ни на комъ еще, кромѣ Джемса и нашего главнаго Оффиціанта, пестрыхъ жилетовъ и брильянтовыхъ запонокъ. Да, если необходимо жить за границею, нельзя, мнѣ кажется, выбрать лучшаго мѣста для поселенія! Мы жили въ нашей гостинницѣ очень-выгодно. Десятью фунтами въ недѣлю покрывались всѣ расходы, и затѣмъ ужь рѣшительно никакихъ сверхштатныхъ расходовъ; такъ-что, наконецъ, я начиналъ жить, какъ слѣдуетъ, и видѣлъ возможность разрѣшить мудреную задачу, надъ которой одинаково ломаютъ голову парламентскій ораторъ и деревенскій джентльменъ — уровнять расходы съ доходами.
Пять шесть фунтовъ въ недѣлю выходило у насъ еще на учителей нѣмецкаго языка, музыки и прочаго; я опредѣлилъ себѣ десять шиллинговъ еженедѣльно на «благоугожденія своей душѣ», какъ говорится: они ограничиваются трехкопеечнымъ вистомъ или партіею въ кегли съ профессоромъ восточныхъ языковъ. Даже вы, милый Томъ, несмотря на всю свою взыскательность, не нашли бы, за что побранить насъ. Конечно, все-таки я кредитовался на необходимыя суммы, потому — что подвиги наши въ Брюсселѣ обошлись очень-дорого и даже въ Люттихѣ оставили мы довольно денегъ. Доктора стараются о предотвращеніи полнокровія не только въ организмѣ, но и въ кошелькѣ. И вотъ, какъ я говорилъ, мое письмо, начатое въ среду, содержало всѣ эти подробности и, вѣроятно, заключалось бы лестнымъ отзывомъ о прилежныхъ занятіяхъ Джемса разными науками и такомъ же прилежаніи дочерей къ музыкѣ и шитью — работы, которыми современное простодушіе воображаетъ занять женскую голову, какъ будто-бы ноты и берлинская шерсть — философскій камень, хранящій отъ всѣхъ бѣдъ! Я могъ бы также прибавить, что мистриссъ Д. впала въ то расположеніе духа, которому она подвергается, когда нѣтъ случаевъ куралѣсить другимъ манеромъ: начала ханжить съ утра до ночи, и читать наставленія Бетти Коббъ и намъ; завела экономическіе обѣды и т. п. Я выносилъ это ради тишины.
Но вдругъ вѣтеръ перемѣнился и началъ бушевать съ противоположной стороны. Надобно вамъ сказать, Томъ, что передъ самымъ отъѣздомъ изъ Кёльна намъ случилось, познакомиться съ истинно-фешёнэбльной дамой — мистриссъ Горъ Гэмптонъ. Ей угрожала опасность остаться безъ пріюта на улицѣ, когда лордъ Джорджъ привелъ ее въ нашу комнату и рекомендовалъ. Она, что называется, «великолѣпная женщина»: высокая, стройная, черноглазая, ослѣпительной красоты, съ обворожительной улыбкой, съ голосомъ, который придаетъ прелесть каждому слову; кромѣ-того, у ней былъ удивительный тактъ какимъ-то непонятнымъ образомъ поправиться всѣмъ намъ, вовсе, повидимому, не стараясь о томъ.
Она говорила съ мистриссъ Д. о лондонскомъ фешёнэбльномъ свѣтѣ, какъ-будто онѣ четыре года выѣзжали вмѣстѣ: еще страннѣе, что мистриссъ Д. не замѣчала ни одного своего промаха въ этихъ экскурсіяхъ по terra incognita, землѣ, рѣшительно-невѣдомой для моей супруги. Вѣроятно, такой же успѣхъ имѣла она и у дочерей, и хоть ни слова почти не сказала съ Джемсомъ, но, вѣроятно, вознаграждала за то взглядами, потому-что онъ съ той поры ею только и бредилъ.
Я не говорилъ, чѣмъ она околдовала меня, потому-что, признаюсь вамъ, и я не уцѣлѣлъ; но, увѣряю васъ, самъ не знаю, какъ она обворожила. Я слишкомъ-старъ, чтобъ увлекаться прелестями; это шло бы ко мнѣ столько же, какъ лакированные сапоги или похищеніе невѣсты. Когда перевалится за пятьдесятъ, чувствуешь такіе ревматизмы и ломоту въ поясницѣ, что не до волокитства, и кромѣ-того, тайный голосъ вопіетъ: «не разъигрывай изъ себя дурака, Кенни Джемсъ!» и говоря по секрету, хорошо, когда не бываешь глухъ къ этому голосу.
И наконецъ, Томъ, только такіе молодцы, которые не влюблялись смолоду, врѣзываются no-уши въ пожилыхъ лѣтахъ. Кенни Додды и имъ подобные не такого сорта люди. Они знаютъ, что любовь и корь переносятся организмомъ тѣмъ раньше, тѣмъ легче, и потому начинаютъ спозаранку. Можетъ-быть, именно по сознанію обезпеченности въ этомъ отношеніи, чувствовалъ я себя столь непринужденнымъ съ вдовою, если она вдова, потому-что я, собственно говоря, еще не знаю, продолжаетъ ли существовать мистеръ Горъ Гэмптонъ, или оставилъ ей только память о своихъ добродѣтеляхъ.
Предоставляю вамъ угадывать, какого рода впечатлѣніе она произвела на меня; потому-что чѣмъ больше стараюсь объяснить это, тѣмъ непонятнѣе становлюсь. Но долженъ сказать одно: такія женщины пагуба для мужчинъ!
Мы собирались выѣхать изъ Кёльна въ Боннъ поутру, когда съ нею встрѣтились; но время прошло такъ пріятно, что мы отправились только вечеромъ, и то оторвались, можно сказать, черезъ силу; потому-что очаровательная вдова (буду называть ее вдовою, пока не представятся доказательства противнаго) ежеминутно болѣе овладѣвала нами.
Она осталась тамъ дожидаться какихъ-то адвокатовъ, или повѣренныхъ по дѣламъ, которые должны были привезти ей для подписи бумаги. И хотя лордъ Джорджъ чрезвычайно ее уговаривалъ ѣхать съ нами, потому-что до Бонна очень-недалеко, она осталась тверда и сказала, что «старикъ Фордейсъ большой церемонникъ, и разъ назначивъ ему для свиданія Кёльнъ, она скорѣе согласилась бы пріѣхать туда изъ Неаполя, нежели измѣнить уговору». Признаюсь вамъ, такая стойкость и непоколебимость очень мнѣ понравились; можетъ-быть, потому и люблю это качество, что его недостаетъ въ моихъ поступкахъ.
Во всю дорогу до Бонна мы только и говорили, что о ней, и разсужденія наши были тѣмъ свободнѣе, что лордъ Джорджъ остался до слѣдующаго утра въ Кёльнѣ. Во множествѣ пунктовъ мы были согласны: въ ея красотѣ, изяществѣ, граціозности и обворожительности ея манеръ, въ ея великосвѣтскости. Но мы не могли согласиться въ одномъ: мистриссъ Д., и дочери думали, что у ней есть мужъ; мы съ Джемсомъ стояли за то, что она вдова. На другой день пріѣхалъ лордъ Джорджъ; и хотя мы однимъ вопросомъ могли разрѣшить наши сомнѣнія, но Мери Анна остановила насъ, увѣряя, что не можетъ быть ничего въ мірѣ столь пошло-вульгарнаго, какъ выказывать незнаніе относительно семейства и родственныхъ отношеній лицъ аристократическаго круга. Если она есть въ «Книгѣ Перовъ», мы должны знать ее и все, до нея касающееся. Само-собою разумѣется, она какая-нибудь «Луиза-Августа, родилась въ тысячу-восемь-сотъ и такомъ-то; въ замужствѣ съ достопочтеннымъ Леопольдомъ Конье-Горъ-Гэмптономъ, третьимъ сыномъ, и такъ-далѣе». Однимъ словомъ, намъ должно было знать все ея родословное древо, отъ шишковатаго корня до послѣдней почки, и намъ же было стыдно, если мы ошибались въ его ботаническихъ признакахъ!
