— Снег, снег! … Вот хорошо-то! На санках будем кататься!… — весело кричали дети, приветствуя зиму, несшую им столько удовольствий.
Святой Мартин угостил их вкусными рогаликами. А после дня святого Мартина начинали щипать перья. Впрочем, дети больше любили, когда девушки собирались на посиделки, чтобы попрясть: тогда им давали больше воли. Когда же они усаживались на кухне вокруг длинного стола щипать перья и на столе вырастала пушистая гора, похожая на сугроб снега, бабушка отгоняла Адельку и мальчиков как можно дальше. Раз как-то Ян, принимавший участие в щипании перьев, умудрился упасть на эту груду: легко представить, какой был переполох! С тех пор бабушка говорила, что мелюзгу надо держать от стола подальше. Дети не могли ни побегать около стола, ни дунуть, ни широко открыть дверь без того, чтобы их не выбранили. Единственной отрадой в такие дни был жареный горох и сказки о разных страшилищах, разбойниках, блуждающих огоньках и леших. В долгие зимние вечера, когда девушки, щипавшие перья, и пряхи переходили из хаты в хату, а то и из деревни в деревню, часто начинались разговоры о том, как один испугался того, другой другого. И тут россказням конца не было… Ведь у каждого имелся про запас не один страшный случай. Крамоленские воры, обычно весной попадавшие в тюрьму, а зимой возвращавшиеся домой с новыми познаниями в воровском ремесле, тоже давали обильную пищу для разговоров. От крамоленских воров переходили на рассказы о ворах вообще, а затем наставал черед сказок о лесных разбойниках. Дети сидели не шелохнувшись, затаив дыхание; ни за что на свете не вышли бы они за дверь, так им было страшно! … Вот почему бабушка не любила таких разговоров. Но остановить их она была не в силах.
После Мартинова дня в местечке устраивалась зимняя ярмарка; Тереза отправлялась туда вместе с Беткой и Воршей и закупала посуду и разные вещи на целую зиму. Дети с нетерпением ждали возвращения матери, которая всегда приносила им игрушки и вкусные пряники. Бабушка ежегодно получала в подарок шерстяные чулки, домашние туфли и полдюжины моточков шнура для прялки с наклейкой «ярмарка».
Пряча их в ящик стола, бабушка говорила Яну:
– Кабы не ты, мне бы и одного хватило.
В этот раз Аделька получила деревянную доску, на которой была написана азбука.
– Завтра, когда придет учитель, можешь тоже начинать учиться, а то ведь тебе скучно сидеть одной. Если запомнила «Отче наш» и песенки, запомнишь и азбуку, — решила мать.
Девочка запрыгала от радости и принялась внимательно разглядывать написанные на доске буквы. Услужливый Вилем предложил показать ей гласные буквы, но Аделька спрятала доску за спину.
– Не хочу у тебя учиться! Ты не умеешь учить, как учитель!
– Что ж, я не сумею показать буквы, что ли? Да ведь я читаю книжки! … — воскликнул обиженный мальчик.
– В книжке совсем не такие буквы, — возражала Аделька.
– Э-э-эх! … До чего же ты глупа! … — всплеснул руками Вилем.
– Не хочу, — тряхнула головкой Аделька и пошла с доской поближе к свету.
Пока они вели ученый спор, Ян давал на кухне концерт Султану и Тирлу: играл на рожке и одновременно бил в барабан, принесенный матерью с ярмарки. Собакам, по-видимому, это было не по вкусу. Султан, задрав морду, лаял, а Тирл выл так громко, что мороз продирал по коже. Бабушка с дочерью убирали покупки в кладовую. Услыхав эту адскую музыку, старушка тотчас прибежала в кухню.
– Ну, так и есть! Опять этот бесенок! Экий непутевый мальчишка!… Ох, перестань же! Ян вынул рожок изо рта и, сделав вид, что не слышал слов бабушки, расхохотался.
– Посмотрите-ка, собаки прямо взбесились от моей музыки!
– Когда б собаки могли говорить, они сказали бы тебе, что такой рев приятно слушать только ослам. Понял? Сейчас же убери свою бандуру!… Право же, если ты не исправишься, я пожалуюсь святому Микулашу, и он тебе ничего не принесет, — грозила бабушка, указывая внуку на дверь и комнату.
– Хорош, нечего сказать!… А в народе еще говорили, что святой Микулаш накупил целый воз подарков и не поскупится для послушных детей … — вмешалась Ворша, услыхав за дверью бабушкины слова.
На следующий день, как только вошел учитель, явилась Аделька со своей дощечкой и заняла место рядом с другими. Девочка слушала очень внимательно и час спустя прибежала к бабушке с радостной вестью, что знает уже все буквы первого ряда. Она повторила все до одной, даже с теми прибаутками, которые учитель рассказывал, чтобы азбука лучше запоминалась. Мать и бабушка были ею очень довольны, в особенности когда оказалось, что девочка и на следующий день все помнит. Выученные буквы Аделька всякий раз показывала бабушке и то и дело требовала проверить, твердо ли она их знает. И случилось так, что бабушка сама выучила буквы, которые затвердила ее внучка.
– Ишь ты, вот не думала, не гадала выучиться азбуке, — говорила старушка, – ан на старости лет и пришлось. Правду говорят, кто хочет ладить с детьми, тот должен сам стать ребенком.
Однажды в горницу с криком ворвался Ян:
– Ребята, ребята, идите смотреть, бабушка прялку сняла с чердака!
– Эко диво, — с укором покачала головой мать, когда дети и даже Барунка бросились вон из комнаты.
Дива здесь, разумеется, не было; мать просто забыла, сколько радости вносит бабушкина прялка в жизнь ребят. Вместе с прялкой появлялись пряхи, а с ними чудесные сказки и веселые песни. Впрочем, мать не привлекало ничего такое; она охотнее сидела в своей комнатке и читала книги из замковой библиотеки. Когда же бабушка просила ее: «Расскажи нам, Терезка, ужо что-нибудь вычитанное из этих книжек», и она соглашалась, то эти истории, книжные, интересовали детей и других слушателей гораздо меньше, чем ее же рассказы о житье-бытье в Вене: последние нравились всем без исключения. «Как хорошо, должно быть, жить в таком городе!… Большего и пожелать нельзя …» — восторженно говорили пряхи, а дети думали: «Когда-то мы вырастем, чтобы поглядеть на все это!»
Но милее всего собравшимся, исключая опять же Терезку, были бабушкины сказки о принцессах с золотыми звездами во лбу, о рыцарях и принцах, обращенных во львов и собак или просто в камни, об орешках, в которые заключены богатые наряды, о золотых замках, о морях и обитающих в их глубинах русалках … Матери и в голову не приходило, что нередко, сидя у окна с чулком, задумавшаяся Барунка видела в заснеженной долине и на голых холмах волшебные сады, дворцы из драгоценных каменьев, огненных птиц и волшебниц с распущенными волосами, что замерзшая река превращается в ее воображении в синее, бурное море, на волнах которого качаются сирены в жемчужных раковинах. Султану, который, растянувшись, храпел на полу, и во сне не снилась честь, какую оказывали ему мальчуганы, не раз принимавшие его в минуту мечтаний за заколдованного принца. А как уютно становилось в горнице, когда смеркалось! Ворша закрывала ставни, в печи трещали сосновые поленья, посреди комнаты появлялся высокий деревянный светец с железными развилинами, куда втыкали горящую лучину. Вокруг него ставили скамейки и табуреты для прях; им же бабушка всегда припасала корзинку сушеных яблок и слив. С каким нетерпением ожидали дети той минуты, когда скрипнут двери и на пороге появятся девушки. Ведь на посиделках бабушка не начинала рассказывать до тех пор, пока не соберется вся компания. Днем она напевала рождественские песни.
Когда дети еще не знали бабушку хорошенько и не умели различать, в хорошем или дурном она настроении, они пытались тем или иным способом выклянчить у нее сказочку. Бабушка тотчас начинала рассказывать историю про пастуха: пригнал он триста овец к такому узенькому мостику, что овцы только по одной могли через него перейти на пастбище…«А теперь подождем, пока они перейдут …» — говорила бабушка и умолкала. Когда через минуту дети заявляли: «Бабушка, да они уже перешли!» — она возражала: «Ну нет, это вам только кажется, добрых два часа надо на то, чтобы они перебрались на другую сторону». И ребятишки уже понимали, что это значит. Иногда бабушка говорила так: «Ну, уж если вы непременно хотите, слушайте: представьте-ка себе, что у меня семьдесят семь карманов и в каждом кармане по сказке: с которого начинать?» - «Ну, хоть с десятого! …» - закричат дети. «Ладно, начнем с десятого, в десятом кармане вот какая сказка: жил-был царь, у царя был двор, на дворе кол, на колу мочало. Не начать ли сказочку сначала?…» И снова сказке конец! Но хуже всего было, когда бабушка начинала сказку про красную шапочку. Этой сказки и мальчики и девочки терпеть не могли и сейчас же убегали. Они знали, что если и дальше просить бабушку рассказать сказку, от нее ни словечка не добьешься… Убедившись, наконец, что бабушку не расшевелишь, они терпеливо ждали, пока соберутся пряхи. Раньше других являлась Кристла, за ней Мила. Цилька Кудрнова, Беткины и Воршины подружки; иногда приходила и мельничиха с Манчинкой и жена лесника. Раз в неделю Кристла приводила с собой молодую жену Томеша, за которой обыкновенно приходил он сам.
