— Да вот, — ответил майор. — Я не сомневаюсь, что он рассказал вам об одном нашем с ним небезынтересном разговоре. Он был так любезен, что обещал мне от имени вашей фирмы щедрое вознаграждение, если я соглашусь съездить в Россию и сделать вид, будто мне удалось открыть там несуществующие россыпи. В конце концов он вынудил меня указать ему, что определенные принципы, которым издревле привыкли следовать члены моего рода, — тут майор еще больше выпятил грудь, — не позволяют мне воспользоваться его выгодным предложением. После чего он, к сожалению, вышел из себя, мы оба погорячились и в результате расстались так поспешно, что я не успел дать ему понять, насколько он был неосторожен.
Коммерсант все еще сидел неподвижно и только постукивал по столу черной линейкой.
— Разумеется, — объяснил майор, — то, что я узнал об этом плане, пробудило во мне любопытство, и я с интересом стал следить за дальнейшим его развитием. Я видел, как некий джентльмен отбыл в Россию — его фамилия Лэнгуорти, если не ошибаюсь. Черт возьми, я знал одного Лэнгуорти — он служил в морской пехоте и каждое утро перед завтраком пил коньяк с кайенским перцем. А вы были с ним знакомы? Ну, конечно, откуда же… О чем, бишь, я говорил?
Гердлстон мрачно смотрел на своего посетителя, который взял понюшку табаку из черепаховой табакерки и тщательно стряхнул несколько табачных крошек, упавших на лацканы его сюртука.
— Да, — продолжал он. — Я видел, как Лэнгуорти уехал в Россию. А затем я узнал, что ваш сын отправился в Африку. Он очень энергичный молодой человек и, несомненно, там преуспеет. «Coelum, non animam mutant[6]», — как мы имели обыкновение говорить в Клонгоусе. Он всегда пробьется вперед, где бы он ни находился, если, конечно, будет остерегаться промахов вроде того, о котором мы сейчас говорим. Примерно в то же время я услышал, что фирма «Гердлстон и К°» произвела заем в размере тридцати пяти тысяч фунтов. Эти деньги, я полагаю, также отправились в Африку. Порядочная сумма для подобной игры; впрочем, неудачи было бы трудно ожидать, знай обо всем вы одни, но раз есть и другие…
— Другие?
— Ну, я, разумеется, — ответил майор. — Мне все известно, и я никак с вами не связан. Я мог бы уже сегодня вечером пойти к торговцам бриллиантами и сообщить им новость о предполагаемом падении цен, которая их очень удивит.
— Послушайте, майор Клаттербек! — воскликнул Гердлстон голосом, дрожавшим от сдерживаемой ярости. — Вам стал известен важный коммерческий секрет. Так к чему все эти недомолвки? С какой целью вы явились сюда сегодня? Чтó вам нужно?
— Отлично! — сказал майор, словно про себя, и улыбнулся еще более дружеской улыбкой. — Это по-деловому. Вот в чем ваша сила — вас, коммерсантов. Вы прямо переходите к сути и уж от нее не отступаете. И сейчас когда я гляжу на вас, мне невольно вспоминается ваш сын. Те же самые умнейшие глаза, то же самое бодрое выражение, та же отчаянная беззаботность и суховатый юмор…
— Ответите вы на мой вопрос или нет? — свирепо перебил его Гердлстон.
— И та же вспыльчивость, — невозмутимо продолжал майор. — Я забыл, дорогой сэр, о чем вы меня спросили.
— Что вам нужно?
— Ах да, конечно! Что мне нужно? — задумчиво повторил старый солдат. — Одни запросили бы больше, другие меньше. Кое-кто потребовал бы половину, но это значит перегнуть палку. Что вы скажете о тысяче фунтов? Да, мне кажется, мы можем остановиться на тысяче фунтов.
— Вам нужна тысяча фунтов?
— Черт побери, она была нужна мне всю мою жизнь! Разница в том, что теперь я ее получу.
— А за что?
— За молчание… за сохранение нейтралитета. Мы теперь все соучастники, и это будет честным разделением труда. Вы придумываете план, ваш сын его выполняет, я держу язык за зубами. Вы зарабатываете ваши десятки тысяч, я зарабатываю мою скромную тысчонку. И мы все получаем вознаграждение за наши труды.
— А если я не соглашусь?
— Но вы же согласитесь… Вы не можете не согласиться, — любезно возразил майор. — Черт побери, сэр, мы знакомы не так уж давно, но я слишком высокого о вас мнения, чтобы предположить, будто вы способны на подобную глупость. Если вы не согласитесь, ваша спекуляция лопнет. И это неизбежно. Мне будет крайне неприятно подвести под нее мину, но вам известно старинное присловье, что своя рубашка к телу ближе. И знания следует продавать там, где за них дадут больше всего.
Гердлстон погрузился в размышления, и его косматые брови совсем сошлись над беспокойными глазками.
— Вы сказали моему сыну, — произнес он наконец, — что принять участие в нашем предприятии вам не позволяет честь. Но вы считаете, что честь не является препятствием для того, чтобы с помощью сведений, вам доверенных, вымогать деньги?
— Дорогой сэр! — ответил майор, неодобрительно подняв ладонь. — Вы ставите меня перед крайне неприятной необходимостью изложить мою точку зрения прямо и без смягчений. Если бы я увидел человека, готового совершить убийство, я убил бы его, не моргнув и глазом. Если бы я увидел карманника, занятого своим ремеслом, я с удовольствием обчистил бы его карманы и счел бы это веселой шуткой. Ну, а это ваше дельце, скажем… э… несколько необычно, и если мой поступок также представляется вам несколько необычным, он все же извинителен. Нельзя бросать во всех камнями, мой милый, а потом удивляться, что и в вас кто-то бросил камень. Вы берете за горло торговцев алмазами, а я слегка прижимаю вас. Все честно и справедливо.
Коммерсант снова задумался.
— Предположим, мы согласимся купить ваше молчание за эту цену, — сказал он затем. — Но какая у нас будет гарантия, что вы не потребуете еще денег или все-таки не выдадите нашу тайну?
— Честь солдата и джентльмена, — ответил майор, вставая и прижимая к груди два пальца правой руки.
По бледным губам Гердлстона пробежала злая ус мешка, но он промолчал.
— Мы в вашей власти, — сухо начал он несколько секунд спустя, — и нам приходится принять ваши условия. Вы сказали, пятьсот фунтов?
— Тысяча, — весело поправил майор.
— Это очень большие деньги.
— Весьма! — охотно согласился ветеран.
— Хорошо, вы их получите. Я сообщу вам, когда, — и Гердлстон встал, показывая, что разговор окончен.
Майор ничего не ответил, а только снова оскалил свои белые зубы и постучал по чековой книжке мистера Гердлстона серебряным набалдашником своей трости.
— Как? Сейчас?
— Да, сейчас.
Они посмотрели друг другу в глаза, после чего коммерсант снова сел, выписал чек и бросил его своему собеседнику. Тот внимательно его оглядел, достал из недр грудного кармана пухлый маленький бумажник, аккуратно уложил в него драгоценный листок, а затем тщательно засунул бумажник назад в карман. Покончив с этим, он неторопливо взял свою щегольскую шляпу с загнутыми полями и блестящие лайковые перчатки, весело кивнул коммерсанту, который в ответ только нахмурился, и величественной походкой вышел из кабинета. В конторе он пожал руку Тому, с которым познакомился за несколько месяцев до этого, предложил ему, во-первых, угостить его любым количеством шампанского, во-вторых, сыграть с ним на бильярде по любым ему угодным ставкам, а в-третьих, поставить за него десятку на Эмилию на Оукских скачках из расчета семь к четырем (все три предложения Том по очереди с благодарностью отверг) и с поклоном удалился, а его улыбки, воротнички и гетры надолго запечатлелись в памяти клерков, почтительно на него взиравших.
Как бы беспристрастный судья ни оценил способ, с помощью которого майор Тобиас Клаттербек успешно выжал из фирмы «Гердлстон» тысячу фунтов, одно несомненно: закаленная совесть вышеупомянутого джентльмена ничуть его не укоряла. Наоборот, его душа была исполнена величайшего ликования. На протяжении каких-нибудь ста ярдов ему пришлось дважды остановиться и опереться на трость, чтобы оправиться от одышки, вызванной тщетными усилиями подавить радостные смешки, которые вырывались из самых глубин его обширной груди. Остановившись во второй раз, он с трудом засунул руку под лацкан сюртука, сидевшего на нем в обтяжку, долго извивался так, словно был намерен сбросить с себя одежду, как змея кожу, и наконец вновь извлек на свет божий пухлый бумажник. Из него он достал чек и с нежностью посмотрел на тонкий листок. Затем подозвал извозчика.
— Гоните в «Столичный и провинциальный банк»! — приказал он. (Ему пришло в голову, что ввиду непрочного положения фирмы будет лучше получить свои деньги елико возможно быстрее.)
В банке угрюмый кассир взял у майора чек и принялся его рассматривать, что продолжалось несколько дольше, чем того требовали обстоятельства. Прошло, правда, лишь две-три минуты, но майору они показались вечностью.
— Как вам угодно их получить? — спросил наконец кассир мрачным голосом. Человек не может не стать циником, если весь день он выдает другим людям сказочные богатства, в то время как его жена и шестеро детей чуть ли не голодают.
