— Пьеса, — вмешался мистер Трэвис, пробегаясь по клавиатуре, — так же хороша, как любая у Гилберта.
— О, будет тебе, Роли! — скромно запротестовал Отис.
— И даже лучше, — настаивал мистер Трэвис — Во-первых, она современная.
— Да, я старался сделать посовременнее, — пробормотал мистер Пилкингтон.
— И ты избежал ошибки Гилберта — излишней надуманности.
— Верно. Гилберт, действительно, грешил излишней фантазией, — признал Отис— А музыка, — продолжил он, в великодушном порыве отплатить добром за добро, — обладает мелодичностью Салливана, но ей присуща новизна ритма, очень индивидуальная. Музыка вам понравится.
— Судя по вашим словам, — любезно заметила Джилл, — комедия обречена на шумный успех.
— Мы очень на это надеемся, — с чувством заметил мистер Пилкингтон. — Мы считаем, что наступило время, когда публике требуется что-нибудь получше, понеожиданнее. Люди потихоньку устают от безмозглой ерунды и бравурных мелодий, которыми их потчуют людишки вроде Уоллиса Мэйсона и Джорджа Бивэна. Публике хочется блеска… Точно так же было во времена Гилберта и Салливана. Они начали писать, когда музыкальные спектакли опустились до ужасающей легковесности. Театр был отдан на откуп бурлескам самого дурацкого толка. Публика жаждала спектаклей классом повыше. То же самое и сегодня. Но менеджеры не желают этого понимать. «Роза Америки» много месяцев странствовала по Бродвею, стучась в разные двери.
— Ей следовало войти без стука. Вот как я, — заключила Джилл и встала. — Что же, очень любезно с вашей стороны, что взяли меня на работу, хотя и вошла я так бесцеремонно. Но я чувствовала, что нет толку дожидаться на лестничной площадке. Я так рада, что все уладилось. До свидания.
— До свидания, мисс Маринер. — Отис почтительно взял протянутую руку, — Репетиция ансамбля назначена на… когда, Роли?
— На 11 утра послезавтра.
— Я приду. До свидания, и большое вам спасибо. Молчание, воцарившееся в кабинете после ее ухода, нарушил Трэвис:
— Вот это красоточка!
Вздрогнув, Отис очнулся от мечтаний.
— Что ты сказал?
— Да девица эта… Какая красотка!
— Мисс Маринер, — ледяным тоном отчеканил Отис, — самая очаровательная, утонченная, воспитанная и прелестная девушка, если ты это имеешь в виду.
— Ну да! — подтвердил мистер Трэвис— Именно это самое!
2
Джилл вышла на 42-ю стрит, окидывая улицу взглядом победителя. Мало что переменилось в Нью-Йорке с тех пор, как она вошла в театр «Готэм», но город показался ей совсем иным. Час назад она была тут чужой, бесцельно плыла по его быстринам. Теперь она в Нью-Йорке своя, а Нью-Йорк — ее город. Она смело сразилась с ним и отвоевала у него средства к существованию. Теперь она шагала по улице бойко и беспечно. Адрес, который дала ей Нелли, отсылал на восточную сторону Пятой авеню. Джилл отправилась туда по 42-й стрит. Какая веселая и оживленная улица! Она и не бывала на таких прежде. Музыкой звучал для нее перестук поездов метро, когда она пересекала Шестую авеню, и ей нравилась бурлящая вокруг толпа.
Джилл дошагала до угла Пятой авеню, когда полисмен на перекрестке взмахнул жезлом, разрешая машинам двигаться в центр. И мимо нее покатился поток машин, забивавший дорогу, насколько видел глаз. Ехали они двойным рядом — красные лимузины, синие, розовато-лиловые, зеленые. Джилл стояла, пережидая, пока иссякнет их поток, и в это время мимо неё проплыл самый большущий, самый красный лимузин. Огромнейшее авто с полярным медведем у руля, и еще одним с ним рядом. А сзади вольготно раскинулся, устремив благожелательный взор на массивную леди в норковом манто, — дядя Крис!
На секунду он оказался так близко от Джилл, что если б не поднятое стекло, она до него могла бы дотронуться. Но тут медведь за рулем, углядев просвет в потоке транспорта, надавил на акселератор и ловко вильнул в него. И машина, быстро набрав скорость, исчезла.
Джилл испустила глубокий вздох. Жезл взмахнул снова. Она перешла дорогу и зашагала дальше на поиски нужного дома. Пять минут спустя ей пришло в голову, что девушка практичная и сообразительная обязательно бы запомнила номер лимузина.
Глава XI ЛЮБОВНЫЙ ЖАР МИСТЕРА ПИЛКИНГТОНА
1
Репетиции, музыкальных комедий — под это определение подпадают и «музыкальные фантазии» — начинаются обычно хаотично и беспорядочно в Брайант-холле, этом любопытном здании на Шестой авеню, сразу у 42-й стрит. Тут, в пыльном зале без ковра, вся мебель — несколько деревянных стульев да длинные деревянные скамейки, хор, или в случае «Розы Америки» — ансамбль, усаживается вокруг пианиста и старается с помощью дирижера затвердить слова и мелодии первого акта. Покончив с этим, они переходят к балетмейстеру — тот учит их нужным па, ансамблевым танцам и выходам на «бис», которых, как рассчитывает этот неисправимый оптимист, должно быть не меньше шести. Потом в хоровые номера вводятся главные герои. И наконец, расставшись с Брайант-холлом и кочуя из одного незанятого театра в другой, герои и хор репетируют вместе, повторяя весь спектакль снова и снова, до самого показа на предпремьерных гастролях.
Джилл на ранних стадиях репетиций показалось, будто она опять очутилась в школе. Ей вспомнилась ее первая учительница, которую дирижер несколько напоминал манерами и внешностью. Она наигрывала псалмы на пианино, ведя слабеньким сопрано ретиво орущую ораву ребятишек, каждый из которых старался, побуждаемый самолюбием, переорать ближайшего соседа.
В первое утро репетиция началась с появления мистера Зальцбурга, дирижера и концертмейстера, суетливого деловитого человечка с доброжелательными глазами за большими стеклами очков. Он, подпрыгивая, подошел к пианино, уселся и выдал громкий аккорд, своего рода сигнал горна, призывающий леди из углов, где они уютно устроились группками и шушукались. Процесс общения начался за десять минут до того — встреча тех, кто уже был знаком по предыдущим спектаклям, и быстрое знакомство их со своими подружками. С Нелли Брайант тепло поздоровалась хорошенькая рыженькая девушка, и Нелли тут же познакомила их. Звали ее Бэйб. Рядом с Бэйб сидела похожая на иву блондинка по имени Луис. Все четверо уселись на скамейку и завели беседу. Через минуту ряды их пополнились темноволосой девушкой с южным акцентом и еще одной блондинкой. Рядом сбивались другие компании, в зале точно щебетали скворцы. Особняком держались серьезные, безупречно одетые молодые люди; девушки не обращали на них ни малейшего внимания; с десяток таких подпирали стенку, с видом мужчин в бальном зале, которые не танцуют, а только смотрят.
Джилл больше слушала разговоры. Она чувствовала себя, будто в первый день в новой школе, — немного робела, желая стушеваться. Болтовня крутилась вокруг нарядов, мужчин, шоу-бизнеса именно в таком порядке. Вскоре один молодой человек небрежной походочкой пересек зал и, подойдя к девушкам, заметил, что денек-то выдался отличный. Приняли его, как показалось Джилл, несколько сдержанно, но потихоньку он ассимилировался в группе. Вскоре прибился и второй, напомнив девушке-иве, что они работали вместе в шоу «Ты — та самая». Его узнали и представили другим. Прием в компанию он вскоре оправдал, весьма правдоподобно изобразив бой котов. Через пять минут он уже обращался к южной девушке, а Джилл сообщил, что поступил в это шоу, только чтоб заполнить паузу перед премьерой другого, где у него шикарнейший номер с пением и танцами. Его он будет делать с одной малюткой в кабаре у Гезенхаймера.
В эту атмосферу, полную гармонии и дружелюбия, диссонансом вторгся резкий аккорд мистера Зальцбурга. Началось общее движение, к пианино придвигали стулья и скамейки. Мистер Зальцбург на минутку подзадержался, открыв огромную музыкальную папку и копаясь в ней точно терьер в крысиной норе, и разговоры зашелестели снова.
Наконец дирижер вынырнул из папки с руками, полными нот, и воззвал:
— Детьи! Де-тьи! Пожалуйста, не шумите, внимание на меня! — Он раздал ноты. — Акт первый. Вступительный хор. Я сыграю мелодию три — нет, четыре раза. Послушайте внимательно. Потом споем ее — ла-ла-ла! А после — споем со словами.
Он энергично ударил по желтым клавишам пианино, отозвавшемуся жалобным металлическим треньканьем. Наклонясь так, что очки его чуть не касались нот, он решительно заковылял вперед, изобразив мелодию, потом сыграл ее еще раз, вызвав сам себя на «бис», и бисировал. После чего, сняв очки, протер их. Последовала пауза.
— Иззи, — общительно шепнула девушка-ива, перегнувшись через Джилл к подружке южной девушки, блондинку— обещал мне брошку.
Общий всплеск интереса, девичьи головки сомкнулись теснее.
— Не может быть! Иззи?!
— Вот именно, Иззи!
— Ой-ой!
