— Мистер Финч, не говорите тёте Рейчел, не отправляйте меня назад, пожалуйста, сэр! Я опять убегу!…
— Тише, тише, сынок, — сказал Аттикус. — Никто тебя никуда не отправит, разве что в постель, да поскорее. Я только пойду скажу мисс Рейчел, что ты здесь, и попрошу разрешения оставить тебя у нас ночевать — ты ведь не против, верно? И сделай милость, верни хоть часть территории округа по принадлежности — эрозия почвы и так стала истинным бедствием.
Дилл, раскрыв рот, посмотрел ему вслед.
— Это он шутит, — объяснила я. — Он хочет сказать — выкупайся. Видишь, я же говорила, он не станет к тебе приставать.
Джим стоял в углу, тихий, пристыженный — так ему и надо, предателю!
— Я не мог ему не сказать, Дилл, — выговорил он. — Нельзя же удрать из дому за триста миль, и чтоб мать ничего не знала.
Мы вышли, не ответив ему ни слова.
Дилл ел, ел, ел… У него маковой росинки во рту не было со вчерашнего вечера. Все свои деньги он истратил на билет, сел в поезд — это ему было не впервой, — преспокойно болтал с кондуктором (тот его давно уже знал); но у него не хватило смелости прибегнуть к правилу, которое существует для детей, когда они едут далеко одни: если потеряешь деньги, кондуктор даст тебе на обед, а в конце пути твой отец вернёт ему долг.
Дилл уплёл всё, что оставалось от ужина, и полез в буфет за банкой тушёнки с бобами, и тут в прихожей послышался голос мисс Рейчел:
— О боже милостивый!
Дилл прямо затрясся, как заяц.
Он мужественно терпел, пока гремело: «Ну погоди, вот отвезу тебя домой! Родители с ума сходят, волнуются!»; спокойно выслушал затем «Это всё в тебе кровь Харрисов сказывается!»; улыбнулся снисходительному «Так и быть, переночуй сегодня здесь, Дилл» и, когда его, наконец, удостоили объятием и поцелуем, ответил тем же.
Аттикус сдвинул очки на лоб и крепко потёр лицо ладонью.
— Ваш отец устал, — сказала тётя Александра (кажется, она целую вечность не промолвила ни словечка. Она всё время была тут, но, верно, просто онемела от изумления). — Вам пора спать, дети.
Мы ушли, а они остались в столовой. Аттикус всё ещё утирал платком щёки и лоб.
— Насилия, драки, беглецы, — услышали мы его смеющийся голос. — Что-то будет через час…
Похоже, всё обошлось как нельзя лучше, и мы с Диллом решили — будем вежливы с Джимом. И потом, Диллу ведь придётся спать у него в комнате, так что не стоит объявлять ему бойкот.
Я надела пижаму, почитала немного, и вдруг оказалось — у меня глаза сами закрываются. Дилла с Джимом не было слышно; я погасила лампу на столике и у Джима под дверью тоже не увидела полоски света.
Наверно, я спала долго — когда меня ткнули в бок, всё в комнате чуть освещала заходившая луна.
— Подвинься, Глазастик.
— Он думал, он не может не сказать, — пробормотала я. — Ты уж на него не злись.
Дилл забрался в постель.
— А я и не злюсь, — сказал он. — Просто хочу спать тут, с тобой. Ты проснулась?
К этому времени я проснулась по крайней мере наполовину.
— Ты это почему? — лениво спросила я.
Никакого ответа.
— Я говорю, ты почему удрал из дому? Он правда такой злой?
— Н-не-ет…
— А помнишь, ты писал — будете мастерить лодку? Не смастерили?
— Ничего мы не мастерили. Он только обещал.
Я приподнялась на локте и в полутьме поглядела на Дилла.
— Из-за этого ещё не стоило удирать. Большие много чего обещают, а не делают…
— Да нет, я не потому… просто им не до меня.
Никогда ещё я не слыхала, чтобы из дому бегали по такой чудной причине.
— Как так?
— Ну, они всё время куда-то уходят, а когда вернутся домой, всё равно сидят в комнате одни.
— И что они там делают?
— Да ничего, просто сидят и читают… А я им совсем не нужен.
Я приткнула подушку к спинке кровати и села.
— Знаешь что, Дилл? Я сегодня сама хотела сбежать, потому что наши все были тут. Они нам тоже не всё время нужны…
Дилл устало вздохнул.
— Спокойной ночи… а знаешь, Аттикуса целыми днями нет дома, а вечером часто тоже, то он в законодательном собрании, то уж не знаю где… они нам тоже не всё время нужны, Дилл, если они всё время тут, так и делать ничего нельзя.
— Да я не потому.
Дилл начал объяснять, и я подумала, что бы у меня была за жизнь, будь Джим другой, даже не такой, как стал теперь; или вдруг бы Аттикусу не надо было всё время, чтоб я была тут, и помогала ему, и советовала, — что тогда? Да нет, он без меня дня прожить не может. Кэлпурния и та не может без меня обойтись. Я им нужна.
— Дилл, ты что-то не то говоришь… твоим без тебя не обойтись. Просто они, наверно, на тебя злятся. Вот я тебе скажу, что делать…
В темноте Дилл опять заговорил упрямо:
— Нет, ты пойми, я тебе вот что хочу сказать: им и в самом деле куда лучше без меня, и ничем я им не помогаю. Они не злые. И покупают мне всё, что я захочу. А потом говорят — ну вот, на тебе и иди играй. У меня уже полна комната всего. Только и слышно — вот тебе книжка, иди читай. — Дилл старался говорить басом. — Что ты за мальчик? Другие мальчики бегают, играют в бейсбол, а не сидят дома и не надоедают взрослым. — Тут Дилл опять заговорил своим обыкновенным голосом. — Нет, они не злые. Они меня и целуют, и обнимают, и говорят спокойной ночи, и доброе утро, и до свиданья, и что они меня любят… Знаешь, Глазастик, пускай у нас будет ребёнок.
— А где его взять?
Дилл слышал, что есть один человек и у него лодка, он уходит на вёслах к какому-то острову, где всегда туман, и там сколько угодно маленьких детей, и можно заказать ему привезти ребёночка…
— Вот и неправда. Тётя говорит, бог кидает их прямо через каминную трубу, да, по-моему, она так и сказала.
(На этот раз тётя говорила как-то не очень разборчиво.)
— Нет, всё не так. Детей рождают друг от друга. Но у этого человека с лодкой тоже можно взять… у него на острове их сколько хочешь, только надо их разбудить, он как дунет, они сразу оживают…
Дилл опять замечтался. Он всегда придумывал необыкновенное. Он успевал прочесть две книги, пока я читала одну, но всё равно больше любил сам сочинять какие-то удивительные истории. Он считал с быстротой молнии, решал задачки на сложение и вычитание, но больше любил какой-то свой туманный мир, где младенцы спят и только ждут, чтобы их собирали, как цветы, рано поутру. Он всё говорил, говорил и совсем убаюкал сам себя и меня тоже, мне уже мерещился тихий остров в тумане — и вдруг смутно привиделся унылый дом с неприветливыми побуревшими дверями.
— Дилл…
— М-м?
— Как по-твоему, отчего Страшила Рэдли не сбежал из дому?
Дилл протяжно вздохнул и повернулся на бок. И сказал через плечо:
— Может, ему некуда бежать…
Много было телефонных звонков, много речей в защиту преступника, потом от его матери пришло длинное письмо с прощением, и, наконец, порешили, что Дилл останется. Неделю мы прожили спокойно. После этого мы, кажется, уже не знали покоя. Всё стало как в страшном сне.
Это началось однажды вечером после ужина. Дилл ещё был у нас; тётя Александра сидела в своём кресле в углу, Аттикус — в своём; мы с Джимом растянулись на полу и читали. Неделя прошла мирно: я слушалась тётю; Джим, хоть и стал уже слишком большой для нашего домика на платане, помогал нам с Диллом мастерить для него новую верёвочную лестницу; Дилл придумал новый верный способ выманить Страшилу Рэдли из дому и самим остаться целыми и невредимыми: надо просто насыпать лимонных леденцов по дорожке от чёрного хода Рэдли до калитки, и он сам пойдёт по ней, как муравей. В дверь постучали. Джим пошёл открывать, потом вернулся и сказал, что это мистер Гек Тейт.
— Так пригласи его войти, — сказал Аттикус.
— Я уже приглашал. Там во дворе ещё какие-то люди, они хотят, чтоб ты вышел к ним.
В Мейкомбе взрослые остаются за дверью только в двух случаях: если в доме покойник и если замешана политика.
Я подумала, кто же это умер? Мы с Джимом пошли было к дверям, но Аттикус крикнул:
— Сидите дома!
Джим погасил свет в гостиной и прижался носом к стеклу. Тётя Александра запротестовала.
— Одну секунду, тётя, — сказал он, — я только посмотрю, кто там пришёл.
Мы с Диллом стали смотреть в другое окно. Аттикуса окружили какие-то люди. Кажется, они говорили все разом.
— …завтра переведём его в окружную тюрьму, — говорил мистер Тейт. — Я вовсе не хочу никаких неприятностей, но не могу поручиться, что их не будет…
— Не глупите, Гек, — сказал Аттикус. — Мы не где-нибудь, а в Мейкомбе.
— …говорю, мне просто неспокойно.
— Гек, мы для того и получили отсрочку, чтобы не надо было ни о чём беспокоиться, — сказал Аттикус. — Сегодня суббота. Суд, вероятно, состоится в понедельник. Неужели вы не можете подержать его здесь одну ночь? Навряд ли кто-нибудь в Мейкомбе поставит мне в вину, что я не отказываюсь от клиента, все знают — времена сейчас тяжёлые.
Все вдруг развеселились, но сейчас же затихли, потому что мистер Линк Диз сказал:
