он, засим развернулся и радостно потопал себе прочь по дороге.
* * *
Мак Канн оглядел труп.
— Похоронить бы нам его, — мрачно произнес он.
Достал из повозки лопату с коротким черенком и выкопал на обочине яму.
В ту яму положили они Бриана О Бриана.
— Погодите-ка, — сказал Мак Канн. — Не годится с ним вот так прощаться.
Сунул руку в карман и достал монетку.
— Пусть будет при нем что-то — путь у него неблизкий.
Поднял он руку О Бриана, силком разжал ему стиснутый кулак и положил туда серебряный трехпенсовик, затем вновь сложил пальцы в кулак и опустил ему на грудь.
Обернули лицо покойного газетой и закидали Бриана из рода Брианов глиной, утоптали ее хорошенько, а когда уходили, над землей потекли сумерки, и крупная звезда глянула мирно сквозь серые просторы.
Шли весь вечер.
Сумерки надвинулись, и в полусонном полусвете мир разлегся покойно.
Оказались они в равнинном краю, что шептался травой; не осталось низеньких холмов, что вздымались и опадали и вздымались вновь; почти не осталось деревьев; там и сям на просторе качала неспешными ветвями береза и тихонько шумела в безмолвии; там и сям топорщилось одинокой зеленью жесткое деревце, а вокруг него тянулся прочь и прочь в безвидность нескончаемый горизонт.
Царила тишина, тишина глубокая, и над всем этим дремал вечерний сумрак, обволакивал и нарастал.
Сколь медленными вуалями углублялась тьма! — нежная пряха свивала тонкие паутины и опускала мягкие покровы с небес на прах земной; мимолетно мигали звезды, сигналя крошечными вспышками, собираясь яркими легионами в одинокие скопления, а тоненький серп луны возникал из-за облака и замирал в отдалении знаком золота.
Но безмолвная красота небес и безмолвное погружение в сон земли никак не воздействовали на одного из наших путников.
Мак Канну было не по себе. Угрюм он был и раздражителен, метался от Айлин Ни Кули к дочери и обратно к Айлин Ни Кули, но доволен не был ни с той, ни с другой.
Ангелы брели за повозкой и разговаривали между собой; неспешный рокот их голосов плыл над дорогой, из того гула доносились слова «Бог», «Красота» и «Любовь» и звенели в воздухе то и дело, подобно заклинаниям.
Айлин Ни Кули шла слева от осла. Шагала тенью без черт, шаль затеняла ей лицо, а ум Айлин двигался внутри нее и для нее самой.
Мак Канн с Мэри шли справа от осла, и Патси непрестанно поглядывал на дочку, исподтишка, лукаво.
Тронул ее за локоть.
— Мэри, — прошептал он, — мне надо с тобой потолковать.
Она отозвалась голосом, тихим в близости:
— Да и мне с тобой надо.
— Что сказать хочешь?
— Хочу знать, где ты достал деньги, какие я увидела у тебя в руке, когда ты хоронил того человека.
— Это я и собираюсь тебе поведать, — прошептал он. — Слушай меня — и нишкни.
— Слушаю тебя, — сказала Мэри.
— Что нам за дело до вон тех ребят сзади? — разгоряченно зашептал Патси. — Они нам никто, и я от них устал.
— Ну ты скажешь тоже! — молвила она.
— Вот как поступим. Нынче ночью распрягать осла не станем, и когда они хорошенько уснут, тихонько уйдем сами, а их тут оставим. Айлин Ни Кули пойдет с нами, и к утру мы уже будем далеко.
Нипочем не поступлю так, — сказала Мэри.
Он метнул в нее искру ярости.
— Поступишь, как я велю, нахалка ты эдакая, — или тебе же хуже будет! — пригрозил он лютым шепотом.
— Не поступлю! — зашипела она в ответ. — Говорю тебе: не стану!
— Да чтоб тебя!.. — воскликнул Патси.
Мэри напустилась на него, шепча столь же свирепо:
— Что ты вытворил с ними? Что вытворил ты с ними, раз хочешь сбежать от них в ночи?
— Не распускай язык, ах ты!..
— Где тебя носило полтора дня? Откуда взял деньги, что я видела у тебя в руке, когда хоронили того человека?
Патси с трудом взял себя в руки; облизал сухие губы.
— Тебя не обдуришь, аланна, расскажу тебе правду. — Осторожно оглянулся на остальных, глубоко погруженных в беседу. — Вот что я сделал. Я добрался к тому месту у Ард-Мартина [29] где мы зарыли их вещи, и выкопал их.
— Ой! — вымолвила Мэри.
— Выкопал и забрал — и продал одному человеку за деньги.
— Ой! — вымолвила Мэри.
— Они проданы, слыхала? И на попятную не пойдешь, а потому сделай насчет осла так, как я тебе сказал, и двинемся дальше своей дорогой.
— Не поступлю я так, — прошептала Мэри, едва ль не утратив дар речи от ярости.
Мак Канн сунулся к ней лицом вплотную, лыбясь, как умалишенный.
— Не станешь?! — сказал он. — А что ты можешь супротив отца своего?
— Пойду до самого места с ними, — отчеканила она.
— Ты пойдешь со мной нынче ночью.
— Не пойду, — резко сказала она.
— Пойдешь со мной нынче ночью.
— Не пойду! — заорала она.
От ее крика все подбежали к ней.
— Что-то случилось? — спросил Арт.
— Она просто смеется над байкой, какую я ей рассказал, — объяснил Патси. — Подгони-ка осла, Мэри а гра, а то он плетется, словно засыпает.
Келтия смотрел на Мак Канна так пристально, с такой суровой серьезностью в глазах, что кровь у Патси превратилась в воду, и он едва устоял на ногах. Впервые за всю жизнь почуял Мак Канн, что такое страх.
— Завтра, — произнес Келтия, — мы вас оставим, а потому дай нам покоя в эту нашу последнюю совместную ночь.
— Так точно, — произнес Патси, — пусть этой ночью, как никакой другой, будет нам уютно.
Отвернулся он, силясь изобразить беспечность, и двинулся к голове осла.
— Идем, Мэри, — сказал он.
Айлин Ни Кули пошла рядом.
— Что с тобой такое, Падрагь? — спросила она.
— Ничегошеньки, Айлин, просто оставь меня на минутку, есть у нас с дочкой разговор.
— Можешь рассчитывать на меня, Падрагь.
— Не знаю, могу или нет, — свирепо пробормотал он. — Помолчи десять минут, ради Бога.
Несколько унылых мгновений шли они молча. Патси облизнул губы.
— Что собираешься делать, Мэри?
— Не знаю, — отозвалась она. — Кому ты продал те вещи?
— Продал человеку, который живет там рядом, — богатому человеку из большого дома.
— Там всего один большой дом.
— Он самый.
Мэри помолчала.
— Если собираешься им доложить, — проговорил отец, — дай мне два часа форы нынче ночью, пока я не уберусь подальше, а дальше можешь говорить — и будь ты проклята.
— Послушай меня! — сказала дочь.
— Слушаю.
— Сделать тут можно только одно — и сделать это нужно немедля: иди к тому богатому человеку и забери из его дома вещи да
