Полубоги - Джеймс Стивенс

Мак Канн потер большим пальцем подбородок — словно напильником заскребли. Голос его, когда он отозвался, переменился.

— Ей-же-ей! — сказал. — Экая ты потешница, — сказал задумчиво. Прикрыл рот рукой и задумчиво уставился на дорогу.

— Поступишь так? — спросила Мэри.

Он тяжко опустил руку ей на плечо.

— Поступлю — и ума не приложу, чего это я сам до такого не додумался, бо так и надо поступить.

Теперь настроение поменялось: вновь воцарился мир — или предтеча его; вновь Мак Канн излучал сдержанное счастье — как раньше, глядел он по сторонам без опаски, а на дочь свою взирал с цинической добротою, ему свойственной. Топали дальше еще сколько-то, собираясь с мыслями.

— Мы уже достаточно близко от того дома, чтоб быть от него далеко, если есть нам причины на то, чтоб быть от него далеко, — промолвил Мак Канн, — а потому предлагаю так: давайте останемся здесь ночевать, а поутру двинемся дальше.

— Ладно, — сказала Мэри, — давайте остановимся здесь.

Отец отвел осла на обочину дороги и там его остановил.

— Поспим, — крикнул он остальному отряду, и все на то согласились.

— Распрягу животину, — сказала Мэри, не сводя глаз с отца.

Он отозвался сердечно:

— Зачем это? Пусть пасется да найдет себе что-нибудь поесть, как и все мы.

— Тут нет воды, — пожаловался он минуту спустя. — Что животине делать? А мы сами?

— У меня две бутыли воды в повозке, — молвила Мэри.

— И еще одна маленькая у меня в кармане, — отозвался Патси, — значит, у нас все ладно.

Осла распрягли, и он сразу влез ногами в мокрую траву. Стоял там, не принимаясь за еду, но начал, когда эта мысль пришла ему в голову.

Жаровню растопили, на землю бросили мешки, и все расселись вокруг огня на привычных местах и поели. После покурили и коротко пообщались, а затем улеглись, накрылись мешками и крепко заснули.

— Поутру просыпаться придется рано, — сказал напоследок Патси, — бо вы же торопитесь за своими пожитками. — С этими словами он тоже растянулся рядом с прочими во весь рост.

* * *

Когда прошел первый безмолвный час, Мэри осторожно поднялась и на цыпочках подошла к отцу. Встала рядом, он скинул с себя мешковину и поднялся сам, и они прошли чуть дальше по дороге.

— Так, — сказала Мэри, — давай делай что обещал.

— Сделаю, — отозвался он.

— И возвращайся как можно скорее.

— Отсюда туда и обратно — путь. Вернусь утром, но могу задержаться.

— Закопай пожитки так, как было.

— Хорошо.

Он сделал шаг прочь.

— Отец! — тихонько позвала Мэри.

Повернулся к ней.

— Чего еще тебе надо? — нетерпеливо спросил он.

Она обняла его за шею.

— Какого это беса ты творишь? — потрясенно проговорил он и попытался вырваться.

Но она не сказала больше ни слова, и через миг он сам обнял ее, хмыкнув, и прижал к себе.

— Пошел я, — молвил он и, двигаясь против тьмы, исчез.

Полминуты шаги еще были слышны, а затем мрак укрыл его.

Мэри вернулась на свое место у жаровни. Вытянулась рядом с Айлин Ни Кули и лежа уставилась на подвижные облака.

А через несколько минут уснула, хотя никакой тяжести век не ощутила.

Никто не бодрствовал.

В жаровне поглядывало из белого торфяного пепла тусклое пламя; земля, казалось, затаила дыханье — так тихо было; облака висели неподвижно каждое на своем месте; одинокое дерево неподалеку сложило раскидистые ветки в темноту и не подавало ни звука.

Ничто не шевелилось во всем мире, кроме осла — он медленно поднимал голову и вновь ронял ее; ноги утонули в траве, и был он тих, как сама земля.

И тут появился я и заговорил с ослом тихонько во тьме.

— Ослик, — молвил я, — как твои дела?

— Все очень хорошо, — ответил осел.

— Ослик, — продолжил я, — скажи мне, о чем ты раздумываешь, когда устремляешь взор в пустоту и подолгу туда смотришь?

— Я раздумываю, — ответил осел, — о моих товарищах, а иногда и посматриваю на них.

— Кто же твои товарищи?

— Прошлой ночью я видел, как через холм шагают циклопы; было их сорок, и каждый сорока футов ростом; у каждого по одному глазу во лбу, и смотрели они ими; смотрели они ими так, как смотрит в щель огонь, и видели они хорошо.

— Откуда ты знаешь, что видели они хорошо?

— Один углядел меня и кликнул остальных; они ждать не стали, а он помедлил; взял меня на руки и погладил по голове, а затем поставил на землю и ушел, и через десять шагов перешагнул гору.

— Славно было на то поглядеть!

— Славно глядеть на то.

— Расскажи мне, что еще ты видел.

— Я видел семь девушек на лугу, они играли вместе; когда устали играть, легли на траву и уснули; я подобрался поближе и улегся рядом с ними в траве, и долго смотрел на них, но они, проснувшись, рассеялись в воздухе, словно дымок.

Я видел воинство дивных — шагало оно в долине среди холмов; широкие шелковые стяги плыли над их головами; кто-то нес долгий меч, а кто-то — музыкальный инструмент, были и те, кто нес в руках золотое яблоко, а еще — серебряные лилии и кубки из тяжкого серебра; они были красивы и горделивы и вышагивали браво; шли мимо меня три веселых часа, пока я стоял на склоне холма.

Я видел троих кентавров, скакавших по лесу; они скакали вокруг меня, вопя и размахивая руками; один оперся локтями о мою спину, и они разговаривали о некоем месте посреди леса; кидались в меня пучками травы, а затем двинулись по узкой тропе в чащу и удалились прочь.

Я видел стадо диких ослов на равнине; люди подкрадывались к ним в высокой траве, но ослы вдруг помчались и прикончили людей копытами и зубами; я скакал среди них полночи, но вспомнил о Мэри Ни Кахан, а вспомнив о ней, оставил товарищей и галопом помчал домой.

— На все это славно было глядеть!

— Славно было глядеть на все это.

— Прощай, ослик, — сказал я.

— Прощай и ты, — сказал он.

Тут он улегся в траву, закрыл глаза, а я отвернулся и уселся на корточках возле жаровни — смотрел на людей, как они спят, и частенько вглядывался в темноту, не шевельнется ли что, пока не забрезжил свет.

Недолго Мак Канн шагал во тьме, но, когда отошел от лагеря достаточно, припустил бегом.

Времени до утренней зари, чтобы провернуть все,