* *
То ли оттого, что портфель был неравномерно нагружен, то ли Баранов поставил его криво, но саквояж сначала накренился, а затем повалился ничком и цокнул замками по асфальту. Баранов перевёл на него отсутствующий взгляд.
Портфель был, что называется, видавший виды. На нём оставили свои следы все этапы барановской жизни. Если углубиться в изучение его нутра, то многое стало бы известно о его бессменном владельце. На подкладке первого отделения выделялись чернильные пятна. Они относились к периоду, когда модно было писать чернильными ручками. В то время у тщеславного Баранова имелся собственный паркер, который ему на день рождения преподнесли сотрудники. Консервативный, быстро и навсегда привыкающий к вещам Баранов таскал с собой любимую ручку везде и всюду. Он писал ею за рабочим столом в лаборатории, вечером с учениками, дома по ночам, когда корпел над диссертацией. Не изменял любимице и подписывая конверты, и заполняя квитанции.
Но однажды от практически круглосуточного использования паркер дал трещину. Это пустячное событие вызвало у Баранова настоящий шок. Он представить себе не мог, как будет обходиться без привычного пера. Ему казалось, что именно с появлением паркера его разрозненные, неоформленные мысли стали ложиться на бумагу более упорядоченными, чёткими, структурированными. Смешно, но он действительно опасался, что не сможет писать другими ручками так же хорошо, как писал этой. Вдруг у новых перьев не окажется того лёгкого скольжения по бумаге, будет не та толщина линии, и это отразится на его тонко организованном мыслительном процессе. Авторучка стала для суеверного Баранова своеобразным амулетом и талисманом одновременно.
Раньше паркер всё время находился во внутреннем кармане пиджака. Но трещина росла день ото дня, и, чтобы не запачкать одежду, Баранов переложил ручку в специальное отделение портфеля. Там однажды она выплеснула остатки содержимого на подкладку, после чего – с тоской и даже скорбью – была торжественно отправлена на помойку. Удивительно, что при своей агонии перо не залило чернилами ни одной книги, ни одного важного документа. Интеллигентное изделие, ничего не скажешь.
На портфеле выделялись два замка, причём один из них выглядел явно моложе другого. Застёгивались они на внешних карманах, где Баранов имел обыкновение хранить всякие мелочи, как нужные, так и совершенно бесполезные. Тут лежали огрызки ластиков, телефонные карточки, просроченные проездные билеты, визитки, записки с напоминаниями о встречах и многое, многое другое.
С течением жизни обширные внутренности коричневого любимца постепенно наполнялись периодикой, скомканными черновиками, потрёпанными главами никак не желающей складываться диссертации. Содержимое дополняли брошюры, пособия и методические материалы, призванные помочь в репетиторском труде.
Долго распухал коричневокожий товарищ от обилия интересов своего владельца, пока однажды, распираемый энергией барановских замыслов, один из замков не выдержал напряжения и не отскочил. При этом второй замок, видимо, из солидарности с первым, тут же подло расстегнулся. Значительная часть содержимого портфеля рассыпалась прямо в грязном подземном переходе, ведущем к станции метро. Единственный раз в жизни саквояж позорно выставил своё переполненное нутро на постороннее обозрение. Заветные барановские мысли разлетелись белыми голубями, расселись по недочищённым ступеням, смешались с зимней снежно-коричневой кашей.
Портфель смиренно пережил обеих барановских жён. Он хорошо помнил томительные минуты ожидания Катерины, когда неугомонный Баранов, вышагивая вокруг назначенного места встречи взад-вперёд, бил им в нетерпении по фонарным столбам, стенам домов и собственным коленкам. На коричневых боках понимающего и всепрощающего собрата остались глубокие царапины как неопровержимые свидетельства влюблённости очарованного хозяина.
Пришлись на век барановского портфеля и хмурые дни. В угрюмую эпоху правления Тамары из-за постоянной экономии средств деньги на обеды и ужины не выдавались. Положенное довольствие надо было получать каждое утро сухим пайком. В результате к научными журналам и трудам ежедневно добавлялись бутерброды с дешёвой колбасой и прочая снедь. Тогда в чреве портфеля с философским девизом «Knowledge is power» («Знание – сила») с обложки одноимённого журнала соседствовала этикетка «Масса нетто 126 грамм» с пачки печенья фабрики «Большевик».
В тот период интеллигентный, солидный портфель мучительно стеснялся отвратительного букета запахов из своего второго отделения, носящего временное название «продуктовое». Происхождение нескольких масляных пятен в нём никак не было связано с поглощаемой Барановым колбасой – по той простой причине, что ни в Баранове, ни в колбасе, которую он тогда безропотно потреблял, не было ни грамма жира. Приметные следы оставила пара призовых бутербродов с сыром и маслом. Эти произведения Тамариного кулинарного искусства появились в коричневых недрах после получения Барановым квартальной премии, сделавшей его на короткий срок зажиточным. К сожалению, они были забыты заработавшимся счастливым обладателем на продолжительное время.
Портфель оказался самым верным и надёжным другом, он послушно сопровождал Баранова во всех перипетиях его жизни. Именно портфелю доверялись личные тайны и реликвии уходящей молодости. После драматического разрыва с Катериной ему была вручена на хранение их любовная переписка, которую Баранов носил из дома на работу и обратно, проводил с ней все выходные и праздничные дни. Когда буря чувств постепенно улеглась, пачка писем перекочевала на дно нижнего ящика в письменном столе.
Портфель время от времени удовлетворённо пухнул от переизбытка барановских мыслей – они излагались нервным, неровным, плохо читаемым почерком, какой бывает нередко у врачей, изощрённо шифрующих диагнозы от дотошных пациентов. Оба обширных отделения были плотно набиты скомканными листами, покрытыми арабесками и иероглифами безвестного алфавита.
Встречались в жизни портфеля периоды и похуже. После очередного творческого кризиса, настигавшего владельца, из него изымались все рукописи, удалялись научные журналы и переводные статьи. Он становился худым и плоским, каким был много лет назад на полке в универмаге, правда, теперь с одутловатыми, обвисшими за годы боками. Порой верный оруженосец подолгу таскал в себе только свежие выпуски непрочитанных «Московского комсомольца» и «Аргументов и фактов».
Портфель жил со своим владельцем единой жизнью, деля с ним все радости и горести. В хорошие времена он красовался на почётном месте у письменного стола, был вычищен и призывно блестел жёлтыми замками, словно открытыми немигающими глазами. В худшие, – заляпанный плохо смывающейся, липкой московской грязью, стоял неприкаянный в коридоре за дверью, на полу.
Он многое мог бы рассказать о жизни Баранова, гораздо лучше и подробнее, чем все знакомые с его хозяином граждане. Но по природе своей портфель был молчалив и скрытен. И потому светлые, во многом наивные порывы барановской души не стали достоянием ни широкой общественности, ни близких людей.
Себялюбивую Катерину всегда больше интересовала она сама – её творческие планы, карьера, внешность. Она уделяла лишь поверхностное внимание тому, что вертелось вокруг неё, – словно мелким спутникам, вращающимся вокруг основной планеты. Когда спустя много лет
