Баранов увидел лучезарную Катерину по телевизору, то с трудом узнал её. Эта незнакомая Катерина в своём женском расцвете была великолепна, обворожительна и возбуждающе сексуальна. Тёмно-зелёный деловой костюм идеально гармонировал с цветом глаз и неброским, аккуратным макияжем. Стильная причёска в наилучшем свете представляла крупные черты лица. Такая родная – и в то же время абсолютно чужая и далёкая женщина, красавица-мечта, сошедшая с обложки глянцевого журнала.
А внимание приземлённой Тамары исчерпывалось бесконечными проблемами быта. Тут уж не до душевных мужниных переживаний. Надо было как-то выкарабкиваться, вставать на ноги, поднимать семью, заботиться о подрастающей дочери. До откровенных бесед и признаний дело у них никогда не доходило.
С многочисленными друзьями Баранов пил пиво, радовался победам наших спортсменов, как положено, поругивал устройство страны, слегка касался внешней политики и экономики. Но в любом случае аккуратно обходил болевые темы отношений с женщинами и семейные дела. С коллегами он держался всегда корректно и вежливо, можно даже сказать, вёл себя услужливо, но при этом сохранял дистанцию, обсуждая исключительно научные проблемы и профессиональные вопросы.
Только преданный портфель знал о пристрастии Баранова к литературе и поэзии. Он посещал с хозяином музеи и вернисажи, концертные залы и театры. Он знал всех сослуживцев, товарищей и партнёров по преферансу, помнил всех женщин, с которыми Баранов когда-либо встречался. Но он берёг доверенные ему секреты настолько надёжно, что даже теперь, когда серьёзно захворавший Баранов был, можно сказать, на волосок от смерти, никто ничего не узнал о его бедах. Да и зачем бы портфелю афишировать тяготы и недомогания владельца, выставлять их напоказ. Не то время. У всех хватает своих забот.
* * *
Баранов с усилием поднял с пыльного асфальта портфель, в знак благодарности тщательно и нежно протёр ладонью запачкавшееся место и аккуратно прислонил старого друга к гранитной ограде.
Итог сегодняшних размышлений оказался малоутешительным: в преддверье грядущего пятидесятилетия близких-то у Баранова больше нет. Если долгие годы ещё сохранялись какие-то наивные иллюзии, то сейчас, после трёх страшных больничных месяцев, когда пришлось балансировать на грани жизни и смерти почти без надежды на благополучный исход, всё разрушилось окончательно. Обидно, что произошло это именно теперь, можно сказать, на закате. Пока жизнь петляла и скакала по кочкам да ухабам, пестрила и цвела разными красками, не находилось однозначного ответа на такой, казалось бы, простой вопрос: а есть ли у тебя настоящие друзья?
Зато на этот вопрос легко ответило ежевечернее томительное ожидание в палате. Никто не навестил Баранова в больнице, не поинтересовался его здоровьем. В часы посещений каждый раз, когда открывалась дверь, больной с надеждой поворачивался в сторону входящего, но очередной визитёр в накинутом на плечи белом халате и с пакетом в руке проходил не к его койке. Баранов хмурился, в сердцах жестоко ругал себя за наивное ожидание, отворачивался и, подперев кулаком голову, утыкался в книгу. А при очередном скрипе двери за спиной всё равно вздрагивал и порывисто оборачивался, прерывая чтение.
Стыдно признаваться даже самому себе, но Баранов каждый день до самой выписки готовился к приёму долгожданного посетителя. За полчаса до заветного времени он начинал суетиться: прибирал и протирал и без того чистую тумбочку, раскладывал и заново перекладывал лежащие стопкой книги, расправлял постель. Поглядывал на часы, чтобы успеть к сроку. Но, увы, никого так и не дождался.
От осознания собственного одиночества Баранов даже почувствовал некоторое облегчение. Груз сомнений рухнул, словно после изнурительного пути у него забрали часть тяжёлой ноши. Хоть плечи были натёрты лямками, а спина привычно сутулилась от избыточной нагрузки, но всё равно двигаться стало намного проще. Придя к окончательному выводу, Баранов поднял с земли любимый потёртый портфель и всё так же неторопливо отправился дальше.
«Эх, жалко, выпить нельзя, да, собственно, и не с кем. Сейчас в самый раз бы отпраздновать своё возвращение в ряды бодрых и здравствующих», – в голову настырно лезли непривычные, странные мысли. «Закурить бы сейчас», – ещё одно искушение, призывно пульсирующее в мозгу. Странно, он ведь никогда раньше не курил, не пробовал и не тянуло. Даже в студенческие годы, когда все баловались сигаретами, пытаясь показать свою взрослость, он без труда смог избежать знакомства с никотином. А тут почему-то возникла неожиданная жгучая потребность. Откуда? С чего бы это?
Баранову вдруг так захотелось вальяжно усесться на ближайшей скамейке, забросив ногу на ногу, подставить лицо ласковому солнцу и вынуть новенькую, блестящую полиэтиленом красно-белую пачку. Разделить упаковку по линии разрыва на две части, откинуть крышку, вынуть хрустящую, играющую на солнце фольгу, достать из пачки сигарету, помять её легонько пальцами, чиркнуть спичкой по шершавому боку коробка, прикурить, сладко причмокивая, глубоко затянуться, просмаковать короткую никотинную паузу и наконец задымить, выпуская изо рта пахучую сизую струйку. Сидеть долго, не двигаясь, устремив затуманенный взгляд в пространство, ни на чём особо не фокусируясь. Безвольно бросить руки, лишь изредка лениво подносить к губам уменьшающийся окурок, боясь его затушить, словно вместе с ним пропадёт особая чудесная атмосфера безвременья и созерцания.
Будто подслушав его мысли, торопясь и часто дыша, откуда-то сзади подбежал мужчина в полурасстёгнутой клетчатой сорочке с заметными кругами пота под мышками.
– Друг, закурить не найдётся? – ещё издали выкрикнул лысоватый гражданин привычную фразу.
«Долго, видно, бежал, – съехидничал Баранов, хмуро глядя на заискивающую улыбку незнакомца. – Вон как разалелся, так и пышет жаром. Тоже ещё «стрелок» великовозрастный нашёлся».
– Да разве мы с тобой друзья! – неожиданно для себя самого Баранов грубо огрызнулся, смерил мужчину злобным взглядом поверх очков.
– Ты что? – оторопел от неожиданности прохожий и даже отступил на полшага назад, опасаясь необъяснимого с его точки зрения гнева.
– Не курю я, вот что! – раздражённо бросил Баранов. Он резко отвернулся и быстрой, нежданно упругой походкой зашагал дальше, стуча по бедру подпрыгивающим в такт портфелем.
– Так бы сразу и сказал! – пробурчал незадачливый проситель и, пожав в недоумении плечами, тоже заспешил прочь.
«Ну вот, обидел ни за что ни про что случайного человека, – подумал Баранов, когда оказался снова в одиночестве, и перешёл на умеренный спокойный шаг, чтобы отдышаться. – Зачем-то нагрубил ему. Самому плохо, так давай, значит, и другим направо-налево поганить настроение? Псих! Лечиться нужно было лучше, тогда, может, не раздражался бы, не хандрил, всё пришло бы в норму, встало на привычные места».
«А может, и не стоило вовсе ложиться в эту чёртову больницу. Может, вообще не нужна была мне эта госпитализация. Бог бы с ними, с болячками. Лечись, не лечись, всё равно от них никуда не деться. Старые раны на теле
