Правда, для мисс Доротеи свет был омрачен необходимостью скрывать ото всех то, что на самом деле Дороти не сирота и ее отец жив. Недалеко от усадьбы жили мистер Как-меня-зовут и его таинственный жилец, который никому не показывался на глаза и лишь время от времени, в надвинутой на самые глаза шляпе, ходил к плоскому камню и прятал под него письма.
Ни маленькая Дороти, ни ее дед не подозревали, что во время верховых прогулок по лесам и полям из-за деревьев за ними с тоской и любовью жадно наблюдает какой-то человек и что, когда они проезжают мимо, загорелый простоватый фермер сжимает кулаки от бессильного чувства зависти и восхищения. Среди приятных волнений и счастья настоящей жизни маленькая Дороти совсем позабыла о мистере Как-меня-зовут, и так как была вполне уверена, что ее отец блаженствует на небе, совсем не тревожилась о судьбе «своего дорогого папы».
Однако приближалось неотвратимое событие, о котором не подозревали ни хозяева Сторма, ни жители фермы Хоум. Его ускорил случай. Однажды в октябре Дороти наконец решила осуществить свою давнишнюю мечту и разыграть в лицах сценку «Совушка и Киска». К этому времени она могла вполне распоряжаться сэром Роджером, тем более что и она, и дед отлично знали стихи.
Во время верховой прогулки Дороти с увлечением уговаривала деда дать спектакль перед тетей Доротеей. Живо обсуждая предстоящий праздник, они остановились под большим дубом, чтобы укрыться от мимолетного осеннего дождя. Была середина октября, дерево теряло листья, однако их еще много оставалось на искривленных ветвях, так что старик и девочка не вымокли.
— Дедуля, милый, — начала Дороти, — мы сыграем это сегодня вечером, правда?
— Да, моя прелесть, — согласился сэр Роджер. — Если тебе этого хочется, мне все равно.
— Конечно, мне этого хочется, — сказала Дороти. — Ты должен быть ко мне очень, очень мил, ведь ты знаешь, ты моя собственная, собственная совушка, а я твоя киска. Я все придумала, дедуля, особенно относительно танцев. Сегодня обязательно выйдет луна. Карбури мне сказал, что ночь будет лунная.
— Дороти, я не хотел бы, чтобы ты так много говорила со слугами. Маленькие девочки из хорошего общества этого не делают.
— Мне очень жаль, но я совсем не девочка из хорошего общества.
Из-за большого дерева послышался какой-то подозрительный звук, но сэр Роджер не расслышал его. Только Чистое Сердце насторожила уши.
— Извини, дедушка, но с Карбури я буду разговаривать всегда. Пожалуйста, не мешай мне, потому что, видишь ли, я его люблю.
— Я не хочу этого, — повторил сэр Роджер.
— Очень жаль. Но я не могу иначе. А все-таки сегодня будет чудесная полная луна, и мы с тобой, «совушка и киска», выйдем из балконной двери гостиной и будем танцевать «при свете луны».
— Киска, ты что-то совсем не жалеешь свою совушку, — посетовал сэр Роджер, — октябрьские ночи бывают холодны.
— Но мы же будем танцевать быстрый танец, — заметила Дороти, — и держаться за руки. Нам будет так хорошо, что мы и не почувствуем холода. Ну, дедуля, поедем дальше, солнце вышло. О, как приятно представлять себе, что будет сегодня вечером!
Они двинулись дальше, а из-за дерева, пошатываясь, вышел нетрезвый человек с пунцовым лицом, искаженным непереносимой тоской. Спотыкаясь, чуть не падая, побрел он к ферме Хоум. Бардвел был дома и сидел на кухне у очага. В старинном камине горел яркий огонь. Бардвел любил проводить здесь осенние дни, ведь полевые работы были окончены, урожай собран.
— Ну, — спросил он, когда вошел Сезиджер, — где вас опять носило?
Роджер бросился на стоявший рядом стул, закрыл лицо руками и горько зарыдал.
— Я уеду, так нужно.
— Зачем вам уезжать? — удивился Бардвел. — Вы же хотели жить неподалеку от дочери. Почему бы вам не остаться здесь?
— Я не могу дольше выносить этого.
— Что случилось? Что-нибудь новое?
— Да, новое. Дело в том, что я не могу больше терпеть. Я согласен выносить многое, но… не это. Сегодня вечером я пойду посмотреть на нее в последний раз.
— Что-что? Смотреть на малышку? Вы что, с ума сошли? — рассердился Бардвел.
— Она меня не увидит. Если хотите, можете пойти со мной. А не хотите, так оставайтесь дома!
— Я не пойду, — отказался Бардвел. — Иначе могу не совладать с собой. И вам не советую.
— Вы можете остаться дома или идти, как вам будет угодно, — повторил молодой Сезиджер. — Я же пойду в Сторм. Хочу в последний раз увидеть старую усадьбу, дом, где я родился. До отца мне дела нет. Но он всей душой привязался к малышке. Я и не сомневался в этом. Сегодня вечером в Сторме будет нечто особенное. Я хочу увидеть это, и непременно увижу. Главное, что она счастлива, он ее любит. И я завтра же уеду.
— А что же прикажете делать мне? — спросил Бардвел. — Что мне-то делать? Тоже уезжать отсюда? Неужели я должен перестать интересоваться малышкой? Неужели мне никогда не придется сказать ей, кто я?
— Вы можете поступать, как вам угодно, но на вашем месте я ничего не говорил бы ей.
— Мне больно думать, что она никогда не узнает, кто я, — промолвил Бардвел.
— О чем вы говорите? Ведь она не ваша дочь.
— Она моя внучка, и я люблю ее не менее сильно, чем вы. Ведь она портрет моей единственной дочери, которой больше нет. Она ее дитя. Мне невыносимо думать, что она будет жить у него, любить его, не зная своего другого деда.
— Я слишком дурной человек, чтобы иметь на нее какие-нибудь права, — сказал Сезиджер. — Я не могу перестать пить виски, в этом мое несчастье. И если бы у меня было достаточно денег, я не сомневаюсь, что, конечно, начал бы опять играть.
— Ах вы, несчастный! — сказал Бардвел с глубоким презрением. — Несчастный, хотя вы и Сезиджер из Сторма.
— Я не в силах измениться, — проговорил Роджер. — Но я хочу увидеть ее в последний раз. Сегодня мне повезло. Они проезжали по роще и остановились переждать дождь в двух шагах от меня. Я слышал каждое их слово. Они были рядом и болтали друг с другом. Я слышал ее нежный голосок, провожал их взглядом, когда они поехали дальше. Клянусь Богом небесным, я не знаю, как сдержался, чтобы не окликнуть ее. Но сдержался. Он любит мою девочку и все сделает ради нее. Она будет хозяйкой Сторма. Не вмешивайтесь, Бардвел. Сжальтесь над несчастным конченым человеком. Я был причиной гибели вашей дочери, но я любил ее, любил искренне. Не вмешивайтесь же теперь.
— Вы слишком многого от меня требуете, — горько усмехнулся Бардвел. — Я столько раз смотрел на девочку, что привязался к ней всем сердцем. Вы собираетесь уехать, а подумали о своей сестре? Что будет с ней? Ведь она посвящена в ваши планы и будет с ума сходить, если вы исчезнете.
— Я положу еще одно письмо под плоский камень и предупрежу, что уезжаю.
— Но как же вы уедете без денег?
— Дайте мне пять фунтов, ради Бога, и я как-нибудь уеду. Мне будет полезно уехать и взяться за тяжелую работу, чтобы прокормить себя.
— Боже ты мой! И это говорит настоящий наследник Сторма! Послушайте, Роджер, я тоже богатый человек. Кому я оставлю мои деньги? Давайте лучше будем жить вместе, мне хочется этого.
— Мы не можем здесь оставаться. По крайней мере, я не могу, — уточнил Сезиджер. — Я приехал, чтобы увидеть, как пойдет дело. Все устроилось лучше, чем я смел надеяться. Она заставила этого жестокого человека быть добрым, как ангел небесный. Она покорила его своим удивительным обращением, своей прелестью, добротой, любовью и приветливостью.
— Все это она унаследовала от моей дочери, — с горечью сказал Бардвел. — А между тем вы собираетесь бросить меня одного, как ненужную вещь.
— Нет-нет, вы очень помогли мне. Я не смог бы осуществить свой план без вас, Бардвел. Прошу вас, доведите начатое до конца: не говорите ей, кто вы.
— Я тоскую по ней, — сказал Бардвел. — Иногда я сам не понимаю, что делаю. Вы сыграли со мной жестокую шутку, Сезиджер, уговорив поселиться на ферме Хоум. Мне было бы легче, если бы я никогда не видел внучку.
— Я составляю несчастье и мучение для каждого, кто делается мне близким, лучше бы я никогда не родился!
— Не говорите этого, — прервал его Бардвел, — ведь вы отец прелестного благословенного ребенка.
Роджер, закрыв лицо руками, дрожал всем телом.
— Я не понимаю, почему, имея такое сокровище, такого ребенка, вы продолжаете скатываться в пропасть? — продолжал Бардвел. — Почему вас тянет пить виски, играть, вести дурную жизнь?
Сезиджер выпрямился во весь свой немалый рост.
— Знаете, как она назвала лошадь? — внезапно спросил он.
— Откуда мне знать?
— Чистое Сердце! Теперь ответьте: слышали ли вы за всю свою жизнь такую кличку для лошади?
— Никогда. Не могу даже представить, откуда она взяла такое название.
— А я могу, — проговорил Роджер. — Бог видит, могу. Когда я в последний раз разговаривал с ней, то попросил молить Бога, чтобы Он дал мне чистое сердце. И теперь мое бедное дитя уверено, что Господь исполнил мое желание и что я блаженствую на небесах. А разве я на небе? Нет, вся моя жизнь — сплошное мучение.
