«Нарушение дыхания», — пробилась профессиональная мысль. К руке подходила трубка, и через нее от банки лилась в вену кровь. К ноге также шли трубки и тоже что-то переливалось. Время от времени сестры подходили и вкалывали иглу в ножную трубку. Рядом с головным концом кровати стоял наготове аппарат искусственного дыхания.
Впечатление, что она живет, только пока все это в работе. Отключи — и выключится жизнь. В общем, так оно и было бы.
Потом он узнал, что трахеотомию сделали сегодня утром, когда внезапно присоединилось расстройство дыхания. Врача в этот момент поблизости не было, и великолепно вышколенные сестры этого центра мгновенно и не растерявшись выполнили эту сугубо врачебную манипуляцию, вернее, операцию.
Все это произвело на Начальника сногсшибательное впечатление. Он вспоминал аналогичные картинки у себя в отделении, которые никогда не действовали на него таким образом. Это естественно.
При нем она на мгновение пришла в сознание и, по-видимому, узнала его. Она попыталась что-то сказать, но воздух шел по трубке, а не через гортань, и звук не образовывался. Он прикрыл пальцем трубку, воздух пошел через голосовые связки, и мать прохрипела: «Зачем мучения?» Он убрал палец, а мать закрыла глаза. Наверное, опять потеряла сознание. А может, и нет.
В разговоре с заведующим он пытался объяснить, что мать его вполне сознательно хотела покончить с собой, показывал ее письмо и сомневался в нравственном характере столь отчаянной борьбы за ее жизнь.
— Девочки-сестры, конечно, молодцы, герои, но все же надо понимать, где проявлять свое блестящее проворство, а где его умерить.
Заведующий оправдывался, говорил, что это работа их и они приучены делать ее максимально честно.
— Но у них вполне достаточно цивилизованности для рассуждений.
— Но они же отвечают за жизнь. Они должны оправдаться в каждом сделанном движении, и особенно в не сделанном.
— Во всем должен быть здравый смысл. Вы, бога ради, не подумайте, что у меня претензии какие-нибудь. Я так — абстрактно.
— Я понимаю, но у нас законы, нас проверяют. Вы все это и сами отлично знаете. И раз «Скорая» привезла — мы работаем.
Через две недели, уже после похорон, он положил мужа той жепщины, что требовала скорой операции, ссылаясь на медицинскую этику. Он все соблюл, он положил, он оперировал.
И вот опять они шли к метро той же командой и опять разговаривали. И опять плавный ход их то замедлялся, то убыстрялся, и когда они расстались с Начальником на одной из пересадок и он поехал дальше один к своему дому, один из приятных ему помощников сказал другому:
— Лицо у него пожухло, как весенний сугроб, такие бывают у раковых больных.
— Кто тут хирург?
— Я.
— Вы со мной летите?
— Если со мной летите вы, то я.
Женщина с очень веселым лицом оправдала впечатление и засмеялась. Начальник засмеялся тоже.
— Ну да, я ваш извозчик, вы меня понимаете, — и опять засмеялась. — Пойдемте. Вон наш самолетик.
— А как он называется?
— «Як-12а». В областях наших, здесь, только такими и пользуется санавиация. Сейчас я открою дверь с вашей стороны.
— У вас — как в обычных машинах: залез водитель в кабину, открыл дверь с другой стороны.
— А какая разница?
И оба засмеялись. Она потому, что, судя по ее лицу, вообще часто смеялась, а он был в несколько приподнятом состоянии от этого экстрарядового для профессора вылета, и оттого, что самолет будет вести молодая женщина, и что в самолете они будут только двое.
— У вас тут как в «Волге», нет, как в «Москвиче». Поменьше, чем «Волга». Где мне сидеть? Сзади или рядом?
— Где хотите.
— Можно впереди тоже?
— Конечно. Как в машине, — опять засмеялись.
— А пульт у вас все же помогучее, чем в машине.
— Это кажется только. Сейчас поставим шпиона.
— Это что?
— Фиксирует высоту, записывает. Чтоб мы не лихачествовали.
— А вы тоже можете?
— Могу, наверное. Никогда не пробовала. Я редко по санавиации летаю. Просто в прошлый раз ваш хирург, московский, летел на вызов со студенткой, так один наш летчик, от радости, что ли, стал такие кренделя выписывать, что с перепугу решили меня в этот раз послать.
— А он что, со студентками на вызовы летает?
— Всегда, когда летает, берет их.
— Я ему выдам…
— Помогите, доктор. Сил не хватает шприц протянуть, продуть.
— А это зачем? У вас и наверху сил не хватит? — Опять посмеялись.
— Нет, это в полете не нужно. На земле только. Продул. Сил хватило.
— А что, нельзя ему студентов с собой брать? Вы ему начальник? Вы профессор?
— Профессор. Начальник ему. Студентов-то, может, и можно брать, да зачем? Мало ли что. Отвечай тогда за них, да и за него тоже.
— А они, наверное, много узнают на срочных вылетах. Они здесь на практике?
— Да. Летняя практика у них. В областных городах и деревнях.
— А вы тоже на практике с ними?
— Я проверять приехал.
— А почему летите вы? Очень сложный случай?
— Да нет. Я как раз был тут, когда вызвали, ну и захотелось мне. Так просто. И посмотреть интересно, и пооперировать в деревенских условиях. А то помрешь и не узнаешь, как это бывает.
— А вы правда московский профессор?
— Святой крест.
— Первый раз вижу живого профессора. Они не знают, в эскадрильи, что летит профессор, а то бы меня не пустили.
— Почему?
— Командир бы полетел.
— А вы что, недавно летаете?
— Не бойтесь. Уже десять лет.
— А я и не боюсь.
— У нас профессор московский я уж и не знаю, летел когда или нет.
— Шумит сильно. Я вас лучше слышу, чем себя.
— Привыкнете… А вы из Москвы никогда не летали по таким же делам?
— Летал. Но не срочно. На обычном самолете пассажирском.
— Сейчас не могу говорить. Подождите.
Летчица надела ларингофон на горло и стала что-то шептать и, наверное, слушать в наушники, надетые ею тоже. Он не слышал слов из-за шума. Говорить надо в ухо — тогда слышно. Он стал осматриваться. «За окном термометр. Ух ты, как сзади траву пригибает ветер от мотора. Пошли! Пошли. Быстро как. Уже деревья под нами. Смешно. Нет, пожалуй, страшно. Поворачиваем. Фу, до чего неприятно лететь боком. Прямо».
— Ну все, теперь прямой путь до самого места.
— А там тоже аэродром?
— В том месте хорошее поле, специальное. А есть места, где с подбором летать приходится.
— Это как?
— С лёта подбираем поле. Чтоб поровнее и чтоб трава невысокая. А то в клевере, например, знаете как можно запутаться и опрокинуться при посадке.
— А это что за рычаг у меня?
— А самолет учебный. Здесь инструктор сидит. Хотите попробовать?
— Конечно.
— Возьмите рычаг на себя.
— Ух ты черт! Как вверх пошел.
— Вы очень резко взяли.
— Откуда ж я знал?
— Да это не страшно. Я-то свой рычаг не отпускаю. Откройте, пожалуйста, окошко, профессор, руку немножко высуньте. Не дождь?
— Рука сухая. А сколько лететь?
— Минут тридцать пять.
— А далеко от поля идти? Куда там, знаете?
— Да они с машиной приедут за вами. Им же позвонили в больницу. А мы, когда прилетим, сделаем два круга над больницей.
Дальше Начальник стал разглядывать, смотреть вниз и больше молчал. Он смотрел на странно выглядевшие лоскутками поля, на остатки окопов, на быстро бегущую по земле тень самолета. Все-таки трудновато было говорить. Шумно.
— Вон больница под нами.
— Двухэтажная?
— Городок. Не деревня же. А вон и поле наше. Видите, к нему машина подъезжает санитарная. Это за вами. Вас ждать?
— Не знаю. А как у вас принято?
— Минут сорок или час если — ждать можно. А если два или больше — лучше звоните, я опять прилечу.
— Два часа-то я наверняка там пробуду. К студентам надо зайти, посмотреть, как живут, даже если не придется оперировать. Здесь тоже наши студенты есть. Пожалуй, мы лучше позвоним.
— Вы только помните, чтоб мы до восьми часов могли уже сесть. А то темно будет.
— А если не успею?
— Заночуете. Завтра прилетим. Ну, выходите. Можно.
— Спасибо большое. Счастливого вам полета.
— Позвоните чуть загодя. Как увидите, что дело к концу идет, так и звоните. Будьте здоровы. Счастливо вам оперировать.
— До свидания. Спасибо. — Он выскочил из самолета, захлопнул дверь и пошел к санитарной машине. Навстречу шли двое мужчин в белых халатах. Начальник повернулся назад. Самолет начал двигаться. Летчица помахала рукой, он ответил, самолет оторвался и пошел домой.
— Здравствуйте, профессор. Я зав хирургическим отделением, а это наш главный врач. — Начальник пожал руки обоим. — Вы нас простите, что побеспокоили, но мы не знали, что полетите вы. Мы б никогда…
— Да бросьте. Я же сам захотел. Вы-то при чем?
— Вы знаете, профессор, случай, по которому мы вызвали, оказывается, не стоит того. Нам удалось в конце концов выйти из положения самим. Но у нас вот какая просьба. У нас лежит жена главного врача нашего, — главный врач поклонился, — с тяжелым приступом холецистита. Вы ее не посмотрите? Может, даже соперируете, если надо? У нас впечатление, что без операции сейчас уже не обойтись. С одной стороны, сами понимаете, каково оперировать жену своего начальника. — Все улыбнулись. — А с другой стороны, хочется посмотреть на работу московского профессора. Когда такое еще может выпасть!
