Оливер был благовоспитанный господин лет за тридцать, огромного роста и приятной наружности. По примеру многих состоятельных молодых людей своего времени, он видел смысл жизни в том, чтобы извлечь из нее как можно больше наслаждений. «Люди из сил выбиваются, — имел он обыкновение говорить, один валит деревья, другой выводит скот, сдирает с него шкуру, дубит ее, и вот соединенными усилиями столяров, дубильщиков, обойщиков и многих других в конце концов получается кожаное кресло. Кто-то же должен сидеть в нем и наслаждаться его удобством. Я и есть этот «кто-то».
Итак, Оливер Брент прибыл, увидел, повеселился. Именно такой он и представлял себе свою Венецию в Техасе.
Затем он обсудил деловое положение с Перри и Сиднеем. Даже отказавшись от культурных притязаний, продолжать деятельность акционерной компании «Венеция» довольно затруднительно. Основное условие — всадить в предприятие еще порядочные деньги, а также изъять Лидо из-под контроля Орсони.
Оливера Венеция уже перестала забавлять, в сущности, ему совсем не улыбалось вкладывать в нее дополнительные средства. Но он не желал высказывать это напрямик и потому заявил компаньонам, что продумает все как следует. Что касается маркиза, то Оливер всю дорогу предвкушал удовольствие задать ему перцу и с готовностью обещал компаньонам избавить акционерную компанию «Венеция» от опасного итальянца.
Оливер искренне благоволил к маркизу. Тот был его наставником во многих областях цивилизованного наслаждения жизнью. Но он оказался дорогим наставником. Потому-то Оливер, в последний раз уплатив его долги, охотно сплавил его из Европы. А теперь, видите ли, у маркиза хватило наглости облапошить его и здесь. Однако Оливер Брент не любил ходить в дураках. Уж кто-кто, а он умеет взять человека в оборот. И не замедлит доказать это его сиятельству.
Так как оба питали взаимное расположение и насквозь видели друг друга, разговор состоялся в самом дружелюбном тоне. Оба сидели и курили, положа ногу на ногу.
— Вы самый обворожительный и беспардонный плут, какого мне доводилось встречать, — добродушно начал Оливер. — Прямо диву даешься, как ловко вы обштопали нашу акционерную компанию. Ни единой лазейки нам не оставили.
— Да, я как будто недурно справился, — со скромной гордостью признал маркиз.
— Вы сейчас, очевидно, при деньгах, неплохо было бы вам откупить у меня палаццо Орсони, — предложил Оливер.
— А на что оно мне нужно? — возразил маркиз.
— Как же, голубчик! Вы так жалостно скулили, что с кровью сердца отрываете от себя жилище предков. За кровь своего сердца вы заломили сто тысяч лир, — напомнил Оливер.
— Рана успела зарубцеваться, — заметил маркиз.
— Палаццо ваше оказалось настоящей рухлядью, — пояснил Оливер.
— Зато оно насквозь пропитано историей, — отпарировал маркиз.
— Кстати, вы сплавили того Тициана, которого хотели навязать мне? осведомился Оливер.
— Нет, здесь не верят слову дворянина, — вздохнул маркиз. — Я представлял веские свидетельства, доказывал, что, по нашему устному семейному преданию, мой прадед Джакомо Орсони самолично заказал картину великому мастеру и уплатил за нее шесть тысяч скуди. Свое свидетельство я заверил нотариально. И что же? У меня хотели купить не картину, а свидетельство.
Оливер задумался.
— А почему вы при въезде не нашли нужным полностью оплатить пошлину, исходя из предположительной стоимости картины? — спросил он. — Здесь это было бы лучшим доказательством ее подлинности.
— Не такой я дурак, — возмутился маркиз.
— Но и не такой ловкач, каким я вас считал, — приветливо и даже с оттенком сожаления сказал Оливер. — Потому что теперь у меня на руках все козыри против вас.
Маркиз не понял.
Оливер пояснил:
— После того как вы официально поручились за подлинность своего Тициана, вам следовало уплатить за него пошлину. У нас на это смотрят очень строго.
— Какой вздор! — вспылил маркиз. — Это же грошовая мазня.
— Если по клятвенному заверению маркиза Орсони картина была заказана его предком Тициану, значит, она не может быть грошовой мазней, наставительно заявил Оливер. — Таможенные власти даже слушать об этом не станут.
— А кто докажет, что я искренне верил в подлинность картины? — не сдавался маркиз.
— Я, — приветливо сказал Оливер. — В свое время, пытаясь всучить мне эту мазню, вы меня тоже снабдили нотариальным свидетельством. Вот оно.
У маркиза потухла сигарета. Но он очень скоро овладел собой.
— Я вас недооценивал, Оливер, — с уважением отозвался он. Затем закурил новую сигарету и спросил: — Чего вы от меня требуете?
— Только одного: чтобы вы оставили в покое здешних моих дружков и бросили делать делишки со своими земляками, — заявил Оливер. — Я не прочь захватить вас с собой в Европу, мне там веселее с вами, маркиз, а узнал я вас достаточно хорошо, чтобы впредь наслаждаться вашим обществом без чрезмерных затрат.
Они дружили не со вчерашнего дня и потому столковались очень быстро.
Оливер пробыл в Венеции порядочный срок и уже собирался уезжать послезавтра, а все еще ни разу не видел Глории. Она хворала, у нее был насморк, а когда она бывала не в форме, то никому, кроме Перри, не желала показываться.
Но вот настал вожделенный миг. Глория поправилась и устроила вечер в честь мистера Брента.
Оливер причалил в гондоле к лестнице из поддельного мрамора у поддельного палаццо Перри Паладина. Ухмыляясь, вышел Оливер из гондолы, ухмыляясь, поднялся по лестнице.
Увидел Глорию. Она восседала в роскошном зеленом вечернем туалете, тяжелыми, пышными складками ниспадавшем до земли, ее синие глаза с ленивым любопытством смотрели ему навстречу из-под черных как смоль волос, красивый крупный рот улыбался глубокомысленно и загадочно. Cheese, думала она. А с губ Оливера сошла ухмылка, складочки вокруг серых глаз расправились, вся его долговязая фигура распрямилась. «И этот попался», подумала Глория.
Зато маркиз был несколько озадачен, почему Глория в этот вечер уделяет ему так мало внимания. Но все переменилось, когда он сообщил ей, что его миссия здесь окончена, появление Оливера воскресило в нем тоску по родительскому палаццо и по Старому Свету, а посему он намерен послезавтра вместе с Оливером уехать отсюда навсегда. Она призадумалась, да так глубоко, что перестала улыбаться. Она даже заговорила.
— Как жалко, — сказала она.
Но в течение вечера она вновь стала дарить половину, даже больше половины внимания Оливеру Бренту. Перри это отметил, Перри вспомнил, что маркиз послезавтра покидает Америку, Перри мысленно потер руки, и лицо его озарилось сиянием, как после особо успешной сделки.
Но перед уходом Оливер заявил, что намерен продлить свое пребывание примерно на недельку. Он выпишет свою яхту и отправится в Нью-Йорк морским путем.
Эту последнюю неделю Глория дарила треть своего времени маркизу, а две трети — Оливеру Бренту.
Известие о том, что маркиз слагает с себя заведование Лидо и покидает страну, произвело в венецианской колонии настоящий переворот. Еще раньше, несмотря на деспотический гнет маркиза, многие поселенцы окончательно избрали техасскую Венецию своей родиной, между венецианцами и аборигенами заключались браки, а детишки, привезенные из-за океана, лучше говорили по-английски, чем по-итальянски. Теперь же, узнав, что управлять Лидо впредь будут Перри и Сидней Браун без посредничества маркиза, почти все разом решили прочно обосноваться здесь.
Художник Калла также воспользовался пребыванием Оливера, чтобы посоветоваться с ним. Оливер осмотрел картины художника, приветливо выслушал его злобную ругань, похлопал его по плечу и высказал свое мнение:
— Все, что вы настряпали, — дикий бред. Продолжайте в том же духе.
Но Энрико Калла не был расположен продолжать в том же духе. Напротив, он хотел назад, в Европу. В его соглашении с Оливером было оговорено, что весь срок проживания в Америке он получает от Оливера ежемесячное пособие, а за это все им здесь написанное становится собственностью Оливера. Но нет, не желает он, чтобы этот молодчик похлопывал его по плечу. До каких пор его будет обжуливать эдакий вот сноб, который норовит извлечь из других не только удовольствие и наслаждение, а вдобавок еще и выгоду.
Впрочем, это было лишь внешним поводом к его решению. Перед Кэтлин он открыто высказал свои истинные чувства. По сути, ему здесь больше нечего делать. «Новое» оказалось совсем иным, чем он ожидал. Даже внутренне этот материк слишком еще разбросан и необжит, слишком еще незрел, чтобы творить искусство. Но кое-что Калла все-таки вынес из своего путешествия. Во всем здесь куда больше свежей силы, чем по ту сторону океана; кажется, он и сам позаимствовал частицу этой силы, так что может строить дальше на старой основе без боязни впасть в шаблон. И еще вот что вынес он отсюда, — в общем, не поедет ли она с ним в Европу. В общем, вот оно какое дело…
