На широком простодушном лице Кэтлин выразилась радость, сожаление, борьба. Да, Энрико полон жизни, и к тому же он настоящий художник. Когда он что-нибудь объяснял ей, то, при всей его распущенности в языке и манерах, она сразу улавливала, что восчувствовать «идеал» куда труднее, чем представлялось им с Перри. Зато, должно быть, этот идеал сулит неслыханное счастье. У нее был большой соблазн сказать: «Хорошо, Энрико, я поеду с тобой».
Но тут она вспомнила Перри. Нелегко будет Перри переориентироваться на Лидо. И с ее стороны было не по-дружески именно сейчас оставить его одного или все равно что одного, — Глория плохой товарищ в беде.
— Мне очень лестно, Энрико, что вы хотите увезти меня с собой, отвечала она. — Но мое место здесь, как ваше там, за океаном.
Калла разразился проклятиями и ругательствами, обозвал ее дурой, а всю ее страну — дурацкой, но она осталась при своем решении.
Тут прибыла яхта. Оливер Брент отплыл на ней, так и не сказав окончательно, думает ли он вкладывать дополнительные средства в акционерную компанию «Венеция (Техас)». С ним вместе отплывали маркиз Орсони и Калла.
Перри и Сидней проводили отъезжающих до причала, Когда Перри возвратился домой, он обнаружил, что Глория тем временем тоже успела уехать. В оставленной записке она была немногословной, как всегда: «Прощай навеки».
Перри тупо смотрел на эти два слова. Ему представлялась Глория в тот миг, когда она явилась ему в туристическом агентстве «Синдбад», синяя юбка плотно облегала ее бедра, крепкая детская пятерня высоко подымала пышный волан. Так плыла она перед ним, уплывала все дальше, становилась все меньше, а он стоял на месте и не мог бежать за ней следом. Долго, как прикованный, стоял он перед осколками своей мечты.
Вскоре пришло письмо от одного из нью-йоркских адвокатов, относительно формальностей развода. Миссис Глория Паладин, говорилось в бумаге, собирается отплыть в Европу на «Манхэттене». С той же почтой пришло письмо от Оливера Брента. Он сообщал, что отправляется в Европу на «Манхэттене» и готов выделить дополнительные средства в акционерную компанию «Венеция (Техас)».
— Благодарю покорно, — проворчал Перри. Он отнюдь не собирается брать деньги как выкуп за Глорию.
Однако, не возьми он денег от Оливера, погибнут и вложения Сиднея.
Три дня бродил он мрачный и молчаливый, о предложении Оливера он ни словом не обмолвился с компаньонами. Наконец он заговорил с Кэтлин. Она тоже нашла, что брать деньги нельзя.
— Но твой отец потребует, чтобы мы взяли деньги, — угрюмо вымолвил Перри.
Кэтлин задумалась. И вдруг решила:
— Мы попросту ничего ему не скажем.
Перри возмутился.
— Разве, ты не понимаешь, что это просто нечестно?
— Понимаю, — подтвердила Кэтлин.
— Понимаешь ты, — продолжал Перри почти что с угрозой, — что это даже преступно?
— Понимаю, — подтвердила Кэтлин.
Он смотрел на нее долго, испытующе, и она выдержала его взгляд.
— Да ты прямо молодчага, — выпалил он и хлопнул ее по плечу.
— Пожалуйста, без телячьих нежностей, — оборвала она. — Надо действовать. Надо складывать пожитки и ликвидировать Венецию.
— Что? — вознегодовал Перри. — Ликвидировать Венецию? Даже не подумаю. Венеция будет существовать, — упрямо заявил он.
— Ты совсем спятил, — не менее запальчиво возразила она, — а средства где ты возьмешь?
— Уж как-нибудь раздобуду, — сурово заявил Перри, — в лепешку расшибусь, а Венецию не брошу.
— Подумаешь, что такое твоя Венеция? — фыркнула Кэтлин. — Сосиски да баркаролы, и больше ничего.
— Не смей охаивать мою Венецию! — гневно оборвал Перри. — Она есть, она моя, и я ее не брошу.
— Твоя Венеция? — тоже сердито и агрессивно фыркнула Кэтлин. — Твоя? Нет, Глории! Сам же долбил об этом без конца.
— Не брошу, — упорствовал Перри, — сохраню мою Венецию. Теперь тем более — без Глории. Я им покажу, этим проходимцам, — расходился он.
Кэтлин вглядывалась в его лицо — оно осунулось и ожесточилось.
— Ты упрям, как бес, Перри, — заметила она. — Твое упорство граничит с глупостью, — но в лице ее уже не было гнева, а голос явно дрожал.
Перри не мог понять, выражают ли ее слова одобрение или насмешку. Все равно ему это было приятно.
— Ну, значит, я глуп, — ответил он, но куда уж менее агрессивно. — Мой дед говаривал, бывало: «Кто в двадцать лет не красив, в тридцать не силен, в сорок не умен, а в пятьдесят не богат — тому не бывать им вовек!» У меня еще есть время, чтобы поумнеть, а чтобы разбогатеть, и подавно. — Так как она рассмеялась, он добавил: — Конечно, это дается нелегко. Вдвоем было бы куда проще, как по-твоему, Кэтлин? — И он взял ее руку.
Кэтлин не отняла руки.
— Ты думаешь, из этого будет толк? — спросила она. — Так сразу? Без увлечения? — И опять в ее голосе послышалась дрожь и неуверенность.
— Чушь! — решительно заявил Перри. — Если женщина своим видом окрыляет человека, а потом, когда в ней нуждаешься, так ее нет, — это совсем не дело. Женщина должна быть помощницей.
— Только помощницей? — осведомилась Кэтлин.
— Ах, брось ты это, — отмахнулся Перри. — Я не Эмерсон. Только мне без всякой философии ясно, что мы созданы друг для друга. Хочешь ты мне помочь? — спросил он снова почти что повелительно, и лицо его осунулось и стало напряженным, как во время сложных деловых переговоров.
— Конечно, хочу, дуралей. Это ты мог получить раньше и дешевле.
Они решили пожениться, как только будет оформлен развод с Глорией, и отныне Перри стал ездить на тандеме с Кэтлин.
Предложение Оливера утаили от Сиднея, деньги добыли на зверских условиях. Откупили права у итальянцев. Умножили число увеселительных заведений. Построили уютные дачки на одну семью.
Трудиться пришлось вовсю, зато в назначенный годичный срок первый этап был завершен. Место культурного центра Венеция (Техас) заняла другая Венеция (Техас) — город красот и развлечений.
На второй год была намечена постройка казино. В соглашении с подрядчиком имелась на предмет выбора объектов очень выгодная оговорка. Однако же город красот и развлечений еле-еле держался на воде и затевать новые предприятия было небезопасно.
Когда срок заключения договора на постройку подходил к концу, Перри обратился за советом к Кэтлин:
— Решиться или нет? Строить или не строить казино?
— Это дело счастья.
Перри подписал наряд.
Начали рыть фундамент для казино. Наступил срок первого крупного платежа, затем второго. Перри плохо спалось в эти ночи.
Но, вынимая грунт, рабочие докопались до воды с радужными переливами и непонятным запахом.
Перри взволновался, ни слова не сказал компаньонам и привлек специалистов. Сам он окончательно потерял сон. Начали пробное бурение. Нашли нефть. На обширном пространстве нашли нефть.
Сияя от радости, Перри с благодарностью смотрел на Кэтлин.
— Ты подала мне эту мысль, — промолвил он. — Ты посоветовала мне положиться на мое счастье.
Нефть смыла Венецию (Техас), город красот и развлечений.
Но и разбогатев, Перри не перестал вспоминать пресловутый плакат: «Венеция ждет вас».
Они с Кэтлин поехали в Венецию (Италия).
В гостинице «Даниелли» портье спросил их, не хотели бы они нанять хоть и дорогого, но в высшей степени занимательного гида, некоего маркиза Орсони. Это подлинный маркиз, его предки дали Венецианской республике двух дожей. Затем он настоятельно рекомендует им пообедать в траттории на Лидо, — ее владелец тот же маркиз, кстати, маркиза Глория отлично говорит по-английски.
Но мистер и миссис Перри Паладин предпочли осматривать город Венецию без гида. Перри был в клетчатых штанах до колен, в клетчатом дорожном картузе и в пледе, подзорная труба висела у него через плечо, из кармана торчал путеводитель. Кэтлин тоже была в широченном пледе и в соломенной шляпе с вуалью, которая развевалась на ветру.
Они проезжали мимо дворцов в стиле Ренессанс, на самом деле построенных в эпоху Ренессанса из всамделишнего мрамора. Все это было великолепно, но гораздо мрачнее, чем им представлялось, и не так оживленно, На всем была печать обветшалого и даже обшарпанного величия.
Кэтлин до глубины души волновало все виденное.
А Перри чувствовал себя здесь очень неуютно. В угрюмой задумчивости бродил он по городу. И на четвертый день сказал Кэтлин:
— Если не возражаешь, мы завтра уедем. Конечно, все это очень величественно и грандиозно, но что-то мне здесь действует на нервы. — Видя ее удивление, он пояснил: — Какой-то здесь застой и мертвечина. Это город для лентяев. На меня он нагоняет хандру. Я хочу домой. Знаешь, что я надумал, — признался он. — Я брошу нефть и вернусь к земельным участкам. Но больше не буду строить ни Венеции, ни Севилий. Буду строить обыкновенные загородные поселки для нынешних и будущих дачников. И знаешь, кого я возьму себе в помощники? Калла — живописца. Он форменный психопат, но у него бывают разумные мысли. В нем есть то, что нам не мешает позаимствовать у Европы. Его стоит взять с собой в Америку.
