В доме Тересины становилось тесно. Кухня была завалена всяческой снедью. Заднее крыльцо тонуло в овощах.
По всей Тортилья-Флэт стоял запах продуктового склада.
Друзья носились по городу, совершая одно тайное похищение чужого имущества за другим, и подолгу беседовали с Тересиной, обсуждая дальнейшие планы.
Сперва Тересина с ума сходила от радости при виде такого количества еды, а кроме того, ей очень льстило подобное внимание. Но через неделю в ее душу закрались некоторые сомнения. У младенца начались желудочные колики, у Эрни болел живот, лицо Альфреде пошло красными пятнами. Ползунки и карапузы хныкали не переставая. Тересине было очень неловко объяснять друзьям то, что объяснить было необходимо. Несколько дней она собиралась с духом, и за это время в дом прибыли пятьдесят фунтов сельдерея и ящик дынь. Дольше откладывать было нельзя.
Соседи уже неодобрительно поднимали брови, встречаясь с ней.
Она пригласила всех друзей Дэнни к себе на кухню и сообщила им о своих тревогах с большим тактом и осторожностью, чтобы не обидеть их.
– Зелень и фрукты детям вредны, — объяснила она. — От молока у малышей начинается несварение, когда их отнимают от груди. — Она показала на заплаканных красных детей. — Видите, они все больны. Они едят то, что им вредно.
– А что им полезно? — спросил Пилон.
– Бобы, — ответила она. — На бобы можно положиться, они остаются у человека в животе.
Друзья молча ушли домой. Они притворялись сами перед собой, будто это их огорчило, но они знали, что их энтузиазм уже несколько дней как остыл.
В доме Дэнни они стали держать совет.
О дальнейшем не следует рассказывать в некоторых сферах, ибо обвинение может оказаться серьезным.
Полночь давно миновала, когда четыре темные фигуры, которые останутся безымянными, крадучись пробежали по улицам города. Четыре смутные тени пробрались на железнодорожный склад «Вестерн Уэрхаус компани». Ночной сторож говорил потом, что он слышал какие-то звуки, внимательно все осмотрел, но ничего не обнаружил. Он не мог объяснить, каким образом это случилось, — как был взломан замок и открыта дверь склада. Только четыре человека знают, что сторож в ту ночь спал непробудным сном, но они его не выдадут.
Вскоре четыре тени покинули склад, но теперь они сгибались под тяжестью ноши. Было слышно, как тени пыхтят и отдуваются.
В три часа утра Тересину разбудил звук открывшейся задней двери.
– Кто там? — закричала она.
Ответа не было, но она услышала четыре глухих удара, от которых содрогнулся дом. Она зажгла свечу и поспешила босиком на кухню. Там у стены стояли четыре стофунтовых мешка с розовыми бобами.
Тересина кинулась обратно в комнату и разбудила мать.
– Чудо! — кричала она. — Иди на кухню и посмотри!
Вьеха пристыженно смотрела на четыре крутобоких мешка.
– Подлая я грешница! — запричитала она. — О пресвятая матерь, сжалься над старой дурой. Каждый месяц до дня моей смерти ты будешь получать по свече.
В доме Дэнни четверо друзей блаженно вытянулись на своих постелях. Есть ли подушка лучше чистой совести?
Они проспали чуть ля не до вечера, ибо долг их был исполнен.
А Тересина по хорошо известным ей признакам поняла, что у нее опять будет ребенок. И, насыпая в кастрюлю новые бобы, она от нечего делать прикинула, кто из друзей Дэнни к этому причастен.
Глава XIV
О приятной жизни в доме Данни, о дареном поросенке, о страданиях Верзилы Боба и об отвергнутой любви вьехо Раванно
Пайсано Тортилья-Флэт не пользовались часами — ни стенными, ни наручными. Порой кто-либо из друзей вдруг становился обладателем часов, но лишь на тот срок, который требовался, чтобы выменять на них что-нибудь по-настоящему полезное. В доме Дэнни часы уважались, но только как средство обмена. А для собственных нужд друзья могли пользоваться огромными золотыми часами — солнцем. Эти часы были куда лучше наручных или карманных, и гораздо надежнее — ведь их никак нельзя было снести к Торрелли.
Летом, когда стрелки механических часов подходят к семи, вставать бывает очень приятно, но что толку, когда они указывают тот же час зимой? Насколько удобнее солнце! И летом и зимой самая пора вставать наступает только тогда, когда оно, выплыв из-за соснового леса, щедрыми лучами заливает крыльцо. Это тот час, когда руки твои уже не дрожат, а в животе еще не щемит от голода. Пират и его собаки спали в большой комнате, в своем теплом и уютном углу. Пилон, и Пабло, и Хесус Мария, и Дэнни, и Большой Джо Португалец располагались в спальне. Хотя Дэнни был добр и щедр, он никому не позволял спать на своей кровати. Большой Джо раза два пытался улечься на ней, но получил удар палкой по пяткам, так что даже он научился уважать неприкосновенность этой кровати.
Друзья спали на полу, и постели их отличались большим своеобразием. Пабло кутался в три сшитых вместе овчины. Хесус Мария отходил ко сну, засунув руки в рукава одного старого пальто, а ноги — в рукава другого. Пилон заворачивался в обрывок ковра. Большой Джо чаще всего свертывался калачиком, как собака, и спал одетым.
Большой Джо был неспособен долго владеть каким-либо имуществом, но зато умел поистине гениально обменять любую попавшую ему в руки вещь на вино. Так они и спали, порой довольно звучно, но всегда сладко. Как-то холодной ночью Большой Джо попробовал одолжить одну из собак Пирата, чтобы согреть ноги, но был сильно искусан, ибо собаки Пирата никому не желали одалживаться.
На окнах не было занавесок, но щедрая природа украсила стекла паутиной, пылью и следами дождевых капель.
– Надо бы вымыть окошко водой с мылом, — как-то заметил Дэнни.
Острый ум Пилона немедленно взялся за разрешение этой задачи, но она оказалась слишком легкой для него. Она была недостойна талантов Пилона.
– Тогда в комнате станет светлее, — сказал он. — Если у нас тут будет светло, мы будем меньше времени проводить на свежем воздухе. А ночью, когда свежий воздух вреден, нам свет не нужен.
Дэнни покинул поле боя, ибо если одно только упоминание о его планах вызвало столь быструю и уничтожающую критику, то какими сокрушительными логическими аргументами грозит попытка настаивать на них? Окно осталось в прежнем виде, и по мере того как паутина обогащалась все большим количеством сухих оболочек тех мух, которые напитали семейство паука своей кровью, а на слой пыли ложился новый слой, спальня погружалась в приятный полумрак, позволявший спокойно спать там даже в самый ясный и солнечный полдень.
Друзья спали сладко, но когда по утрам солнечные лучи ударяли в окошко и, не сумев проникнуть внутрь, превращали пыль в серебро, а мушиные трупы — в маленькие радуги, друзья просыпались, потягивались и начинали искать свои башмаки. Они знали, что на крыльце уже тепло, раз солнце постучалось в окошко.
Просыпались они не сразу и не вскакивали с постелей, не сотрясали свой организм каким-либо резким движением. Нет, они восставали от сна так же мягко и незаметно, как мыльный пузырь отрывается от соломинки. Еще не совсем проснувшись, они брели в овраг. Постепенно их воля выкристаллизовывалась из раствора дремоты. Они затапливали печку, кипятили чай, наливали его в банки из-под варенья, а затем усаживались на залитом солнцем крыльце. Пронизанные солнцем мухи вились над их головами, образуя сияющие нимбы. Жизнь вокруг них постепенно обретала форму, повторяя вчерашний день и предвещая завтрашний.
Беседа завязывалась медленно, ибо каждый бережно лелеял последнюю сладость еще не развеявшегося сна. А потом наступали долгие часы интеллектуального общения. Приподымались крыши, обозревалась внутренность домов, обсуждались мотивы поступков, рассказывались всяческие происшествия. Для начала их мысли обращались обычно к Корнелии Руис, ибо поистине редко выпадали дни или ночи, когда с Корнелией не приключалось чего-нибудь интересного. А ведь почти из всякого происшествия можно извлечь полезное назидание.
Сосновая хвоя поблескивала в солнечных лучах. От земли исходил приятный сухой запах. Кастильская роза овеивала мир ароматом своих цветов. Это были лучшие часы в жизни друзей Дэнни. Борьба за существование отступала куда-то далеко. Они судили своих ближних, но судили их не во имя морали, а просто из любопытства. Узнав какойнибудь интересный случай, каждый приберегал рассказ о нем до этих часов. Большие шоколадные бабочки кружили над розовым кустом, опускались на цветы и долго сидели, медленно взмахивая крыльями, словно выкачивали нектар с их помощью.
– Я видел Альберта Расмуссена, — сказал Дэнни. — Он выходил из дома Корнелии. У этой Корнелии вечные скандалы. Каждый день какой-нибудь скандал.
