– Отец приехал и привез из Бердичева мачеху.
– Поздравляю! – вставила жена учителя. – Желаю вам в будущем приносить более радостные вести!
Учитель отпустил детей раньше времени.
Дома дети застали всю родню – дядю Пиню с сыновьями, тетю Хану с дочерьми. Гости сидели вокруг стола, пили чай, делали вид, что закусывают пряниками и вареньем, курили и перекидывались незначительными фразами, между которыми не было никакой связи, так как сидящие не слушали друг друга. Каждый был погружен в свои мысли, и все вместе разглядывали мачеху, оценивали «находку», которую отец привез из Бердичева, и, кажется, были довольны. Женщина эта своим видом внушала уважение, казалась неглупой, а главное – приветливой, ласковой, с добрым сердцем. Так из-за чего же было столько шума и зачем все пугали детей мачехой!
Только позже, спустя неделю-другую, она показала себя во всей силе своего бурного темперамента, во всем великолепии своего языка, языка бердичевской мачехи, с ее безостановочной, богатой, цветистой речью. К каждому слову мачеха прибавляла проклятие, часто в рифму, притом вполне добродушно. Например, к слову есть – ели б тебя черви! Пить – выпили б тебя пиявки! Кричать – кричать тебе от зубов! Шить – сшить бы вам саван! Пойти – пошел бы ты в преисподнюю! Стоять – стоять тебе столбом! Сидеть – сидеть бы вам в ранах и болячках! Лежать – лежать бы вам в земле! Говорить – говорить бы вам в бреду! Молчать – замолчать бы вам навеки! Сказать – сказать бы о тебе все худшее! Иметь – иметь бы тебе все язвы! Не иметь – не иметь тебе в жизни добра! Носить – носил бы тебя черт на плечах! Вносить – вносить бы тебя больного! Выносить – выносить бы тебя мертвого! Уносить – унесли б тебя на кладбище!
Или взять, к примеру, такое невинное слово, как «писать». Так вот вам: – Чтоб тебе рецепты писали! Записать – чтоб тебя в мертвецы записали! Вписать – сумасшедшего выписать – тебя вписать!
Когда она бывала в ударе, слова, которые попадали ей на язык, вертелись, вились и текли, как масло, – без остановки, одним дыханием, как у хорошего кантора перечисление десяти сыновей Амана:
– Чтоб тебя схватило, творец небесный, чтоб тебе и болячки, и колики, и ломота, и сухота, и чесотка, и сухотка, и чахотка, чтоб тебя кусало, и чесало, и трясло, и растрясло, и вытрясло, и перетрясло, боже милостивый, отец небесный, святой и милосердный!
Герой этой биографии должен признаться, что немалое количество проклятий и острых словечек в своих произведениях он позаимствовал из лексикона мачехи. Но еще в юные годы, когда он и понятия не имел, что значит сочинять, и ему даже не снилось, что когда-либо он станет писателем, ему вздумалось шутки ради записать все ругательства, которых он наслышался от мачехи, собрать их воедино и составить нечто вроде словаря. Он не поленился и стал собирать эти слова, а когда их собралось немалое количество, рассортировал их по алфавиту; попотев две ночи подряд, Шолом составил довольно любопытный словарь, который он здесь восстанавливает по памяти. Вот он:
А. – Аман, Асмодей.
Б. – Банда, банная шайка, банщик, бездельник, белка, богадельня, богоотступник, болван, босяк, бревно.
В. – Веник, вонючка, вор, врун, выкрест, въедливая тварь.
Г. – Глотатель картошки, глупая морда, голодранец, грязное животное, гультяй, гусак в ермолке, гундосый.
Д. – Девка, деркач, дикарь, доносчик, дурень, дылда, дьявол.
Ж. – Жадюга, жулик.
3. – Зазнайка, заика, затяжная болезнь, злодей, злосчастье, змея.
И. – Идиот, идол, изверг, извозчик.
К. – Калека несчастная, карманник, картежник, каскетка, каторжник, кислица, кишка бездонная, клоп, красавчик, крещеная голова, кусок сала.
Л. – Лабазник, лакомка, лгун, лежебока, лентяй, лепешка, лоботряс, лодырь, лошадиная морда.
М. – Медвежий поводырь, меламед, мешок половы, морской кот, мудрец во полуночи, мясо для сиденья.
Н. – Надутый пузырь, нахал, негодяй, несчастье, неудачник, никудышный, ничтожество, нищий, нудник.
О. – Обжора, обезьяна, обманщик, объедало, осел, отъявленный дурак, отщепенец.
П. – Паршивец, паскудник, пипернотер, пискун, побирушка, подхалим, попрошайка, портач, приблудный пес, припадочный, приставала, притворщик, пролаза, проповедник, пугало, пупок, пустоголовый, пятно, праведник в шубе.
Р. – Разбойник, редька, рыжий.
С. – Сапожник, свинья, свистун, сволочь, скрытый праведник, слепая курица, собака из собак, собачник, сопляк, сорванец, сплетник, стрелок из палки, сын дятла.
Т. – Татарин, торба, трефная кишка,[45] трубочист, тряпье, турецкий перец.
У. – Упрямец, урод.
Ф. – Фальшивый человек, фляскодрига, фонарный стрелок.
X. – Хаим-Янкл, холера, хромой портняжка.
Ц. – Царская морда.
Ч. – Червивый, череп пробитый, чесотка.
Ш. – Шапочник, шарлатан, шепелявый, шлепанец, Вляхтич.
Это было, можно сказать, первое произведение, которое сочинил будущий Шолом-Алейхем, и назвал он его «Лексикон мачехи». С этим произведением получилась история, которая могла бы кончиться весьма печально.
Так как слова в лексиконе должны были быть расположены строго по алфавиту, то автору пришлось немало попотеть, несколько раз переписать его. Отец, видно, заметил, что парнишка над чем-то усиленно трудится. Как-то ночью отец подошел к нему, заглянул через плечо и затем, взяв рукопись, перечитал ее всю, от первой до последней буквы; мало того, он еще показал ее мачехе. И произошло чудо. Трудно сказать, случилось ли это в хорошую минуту, когда мачеха была в добром расположении духа, или ей неловко было сердиться, но на нее неожиданно напал безудержный смех. Она так громко хохотала и даже взвизгивала порой, что казалось, будто с ней вот-вот случится удар. Больше всего ей понравились слова «пупок» и «каскетка». «Пупком» у нее назывался не кто иной, как герой этого жизнеописания, а «каскеткой» она обозвала одного из старших ребят по случаю того, что он надел новую фуражку.
Кто же мог предвидеть этот смех? Разумеется, составитель лексикона в душе поблагодарил бога-избавителя за то, что все разрешилось так благополучно.
Заезжий дом. – Зазывание постояльцев. – Снова мечты о кладе.
Знаете ли вы, что такое «заезжий дом»? Заезжий дом это не постоялый двор и не гостиница, а нечто среднее между ними или то и другое вместе. Постоялый двор или тот род гостиницы, который содержал Нохум Рабинович в Переяславе и который служил для него источником существования, был заезжим домом в самом точном смысле этого слова. Обширный двор с огромными сараями для лошадей и телег, а в самом доме – большущие комнаты с кроватями для приезжих. В комнатах большей частью стояло по нескольку кроватей, и постоялец обычно снимал не комнату, а койку. Разве что заедет какая-нибудь важная персона, какой-нибудь расфуфыренный богач. Такие, впрочем, заезжали редко, и именовались они «жирными» гостями. Большинство же постояльцев были «коечники». Эти не требовали отдельных самоваров и особого обслуживания. В зал вносили огромный самовар, каждый из постояльцев имел свой чайник и свою щепотку чая – наливайте себе, сыны Израиля, и пейте сколько душе угодно! Приятно было видеть, как по утрам и вечерам целая куча людей сидит за столом в заезжем доме Рабиновича, пьет чай и разговаривает – галдят все разом и курят так, что дым стоит, хоть ножом режь. А говорят они обо всем на свете. Один говорит о ярмарке – это ярмарочный торговец. Другой о пшенице – это перекупщик хлеба. Третий говорит о врачах – это человек больной, он кашляет. Вдруг кто-то заводит разговор о канторах – это любитель пения. Еще один забрался в уголок и, раскачиваясь, молится вслух бабьим голоском. Сам же хозяин, реб Нохум Рабинович, человек, как нам уже известно, слабого здоровья, в подбитом кошачьим мехом халате, с круглой ермолкой на голове и с толстой папиросой в зубах, сидит среди гостей во главе стола и слушает всех сразу, но только одним ухом, ибо другим ухом он невольно прислушивается к словоизвержению мачехи, которая натощак сводит счеты со своими пасынками, щедро наделяя каждого «благословениями» и угощая одного кулаком в бок, другого – подзатыльником, третьего – тычет ногой прямо в живот. Она требует, чтоб один качал ее ребенка, второй пошел с ней на рынок и помог нести корзинку, а третий – убрался бы просто к черту… И дети повинуются, делают все, что им велят, потому что времена плохие, доходы падают. В хедер мальчики ходят только на полдня, а во вторую половину дня помогают отцу, чем могут: кто занят по дому, кто, сидя на лавочке у ворот, зазывает проезжих извозчиков: «Сюда заезжайте, сюда!»
Конечно, на лавочке у ворот куда приятней, чем в доме, в этом аду, с мачехой, тягостной, как изгнание. Сидеть на лавочке у ворот даже и не работа. Это скорее забава, удовольствие, особенно летом, когда извозчики мчатся с гиком, свистом, щелкая кнутами. Они едут с пристани с пассажирами, стараясь обогнать друг друга, и поднимают такую пыль, что пассажиров в повозках даже не разглядишь в лицо. Но то, что они везут пассажиров, хорошо видно. Вот почему все мальчишки и слуги из заезжих домов с веселым криком бросаются навстречу извозчику:
