Подумав два дня и две ночи, костюковский помещик отдал Тимошке приказ запрячь телегу, потому что, с наступлением четвертой недели поста, зима, разбросав остатки своих снегов по глубоким рвам и оврагам, бежала к северу, предоставив дороги покровительству капитан-исправников.
— Лизаветса Парфеновна, — отвечал Дениска, низко кланяясь.
— А Пелагея Власьевна здесь?
— И Пелагея Власьевна у нас.
— Ах, канальство! — проговорил сквозь зубы штаб-ротмистр, приостановясь у дверей залы, — да что мне в самом деле? — прибавил он, махнув решительно рукою и толкнув ногою дверь, вошел.
В зале нашел Петр Авдеевич одного городничего, поклонился ему и объявил, что желал бы поговорить с ним наедине.
— Какие же, помилуйте, секреты могут быть между нами, Петр Авдеич? — иронически заметил хозяин. — Мы так далеки стали друг другу, что можем, кажется, обойтись без всяких тайных разговоров.
— Обстоятельства, почтеннейший Тихон Парфеньич, были причиною долгого моего отсутствия, — сказал штаб-ротмистр, запинаясь.
— Я и не в претензии, сударь, поверьте.
— Что же касается до чувств моих, — сказал Петр Авдеевич, — то смею доложить, чувства пребывают те же.
— И до чувств мне дела нет никакого, то есть ни малейшего дела; ежели же нужда вам до меня, Петр Авдеич, то я, по службе и обязанности, к услугам вашим. Что угодно?
Городничий указал гостю на стул и уселся сам, взявшись за бока.
— Никто не подслушает нас здесь? — спросил гость.
— Некому-с и не для чего-с; в доме, кроме своих, никого нет.
— В таком случае, Тихон Парфеньич, я должен сказать вам, что имею действительно большую нужду.
— Во мне-с?
— В вас, Тихон Парфеньич.
— Странно! — но извольте говорить, я слушаю.
— Мне нужны деньги,
— Как-с?
— Мне нужно денег, Тихон Парфеньич, и очень много денег, — повторил штаб-ротмистр.
— Какое же мне до этого дело? — помилуйте.
— Я предполагал, что они есть у вас.
— У меня-с?
— Да-с
— А ежели есть, то сам живу, и не один. Все покупное; без денег, как вам известно, не проживешь нигде.
— Но, может быть, есть лишние.
— Лишние-с?
— Да-с.
— Как лишние? разве бывают у кого лишние деньги? — спросил с насмешкою городничий.
— Я хотел сказать, Тихон Парфеньич, что, может быть, есть у вас свободные капиталы, которые то есть в Приказе приносят малые очень проценты[137], то я мог бы предложить вам большие.
— Денег моих никто не считал, позвольте вам сказать, сударь, и куда бы ни клал я их, до того нет никому никакого дела.
— Вы напрасно сердитесь, Тихон Парфеньич.
— Я не сержусь, а крайне удивляюсь вашему, милостивый государь, предложению и не постигаю, чем я подал повод…
— Угодно вам меня выслушать до конца?
— И так давно слушаю, кажется.
— Тихон Парфеньич, — сказал штаб-ротмистр, вставая, — обстоятельства мои требуют, чтобы я был к светлому празднику в Петербурге; для поездки этой нужны деньги, которых у меня нет. Предлагаю вам в залог Костюково: на нем есть казенный долг, но нет ни недоимок, ни частных взысканий. Согласны ли вы дать мне по шестидесяти рублей ассигнациями за душу, всего семь тысяч двести рублей? Я сию минуту совершаю акт. Согласны ли?
— Помилуйте, да где же мне взять такой куш! — воскликнул городничий. Но слова эти уже произнес он другим тоном. — Мне, сударь, денег мыши не таскают.
— Стало, не согласны?
— Кто говорит: не согласен? и рад бы, то есть совершенно рад. Имение ваше знаю коротко, денег этих оно стоит, но, но…
— Простите же меня, что обеспокоил вас.
— Позвольте! вот что можно бы попробовать, сударь, ежели только вам будет не противно… у меня, побожусь, нет ни алтына, Петр Авдеич, вы сами знаете.
— Я ничего не знаю, Тихон Парфеньич.
— Ну, не вы, знают другие; а у сестры Лизаветы Парфеновны не попытаться ли…
— Мне все равно…
— Хотите я спрошу?
— Сделайте одолжение!
— Так посидите же здесь, а я мигом возвращусь, и будьте уверены, что только для вас, единственно для вас, беру эти хлопоты на себя, сударь.
Штаб-ротмистр отвечал на уверение хозяина сухим поклоном и, проводив глазами городничего до дверей гостиной, принялся бить пальцами зорю на оконном стекле. Отсутствие городничего было непродолжительно, а когда он возвратился в залу, лицо его приняло озабоченное выражение.
— Какой ответ несете вы мне? — спросил штаб-ротмистр. — Ежели отказ, то, сделайте милость, не томите меня, Тихон Парфеньич!
— Отказ, сударь, не отказ, а в деле таком поспешность не годится, — отвечал городничий. — Сестра не сказала нет…
— Стало, да?
— Не сказала и да; а вот, изволите видеть, ей бы, то есть, желательно было бы знать, на какую потребу понадобилась вам такая сумма?
— Это мое дело.
— Согласен, сударь, но Лизавете Парфеновне как-то привольнее было бы, если бы деньги, вами просимые, пошли на пользу вашу; хотя вы, почтеннейший, и забыли нас, — прибавил, улыбаясь, городничий, — но не менее того все-таки мы думаем, что Петр Авдеич нам не чужой человек.
— От полноты сердца благодарю Лизавету Парфеновну за участие, но тайн моих, Тихон Парфеньич, объяснить не могу, тем более что тайны эти принадлежат не мне одному…
— Понимаю-с.
— Понимаете или нет, дело ваше; я, по крайней мере, не сказал ни слова.
— Скромность — вещь похвальная, Петр Авдеич, в особенности когда в тайнах участвует важная особа.
— Я молчу, Тихон Парфеньич.
— Я не проговорюсь, сударь, будьте благонадежны, а слухами земля полнится; поговоривали и о жеребчике, и о Костюкове, и о прочем другом.
— Рта не зажмешь!
— И не нужно, сударь, когда молва не касается чести; честь при вас, и великая честь отбить у тысячи соперников такую особу, какова графиня Наталья Александровна.
— Тихон Парфеньич, — перебил, не без внутреннего и весьма заметного удовольствия, штаб-ротмистр, — вы, как благородный человек, подтвердите, при случае, что все вами высказанное не было никогда говорено собственно мною.
— Следовательно, Петр Авдеич, слухи-то наши не без оснований.
— Я все-таки молчу.
— Напрасно, сударь, право, напрасно; не вовсе же мы чужие и, что бы ни поверили вы нам, сумеем сохранить в тайне.
— Но что же могу я поверить?
— Мало ли что, а за доверие люди добрые заплатили бы не глупым советом, сударь. Слова нет, вы и умный человек, да молодой: седые волосы иногда стоят рассудка! А кто поручится, что дружеское мнение не пригодится, хоть в Петербурге, например; нам не в диковинку столица: не раз, сударь, бывали в ней и живали.
— Как, Тихон Парфеньич, вы были в Петербурге? — спросил с живостию штаб-ротмистр.
— Еще бы не быть; да Петербург знаком мне, как мой город.
— Как я рад! — воскликнул Петр Авдеевич.
— В Петербурге, сударь, — продолжал городничий, — свежему человеку нельзя сказать, чтоб ловко было сначала: запутаешься в нем как раз без знакомых. А у вас есть знакомые там, Петр Авдеич?…
— Одна графиня.
— Оно хорошо, даже очень хорошо — не спорю, но, может быть, покажется вам не то чтобы ловко остановиться у нее в доме.
— Разумеется, нет.
— Следовательно, хоть первую ночь, а придется переночевать в трактире каком-нибудь.
— И первую, и вторую, и неделю придется, коли не более.
— А долго намереваетесь пробыть в столице?
— Я? да, таки долговато, — отвечал с самодовольною улыбкою Петр Авдеезич.
— Из этого, сударь, и заключить не трудно, — заметил, улыбаясь, городничий, — что слухи не ложны, и скоро вам на Костюково глядеть не захочется. И то сказать: село-то Графское ничуть не хуже, а с такою женушкою, как ее сиятельство, и в селе Графском навряд ли соскучишься жить. Эх, Петр Авдеич! ну, что пользы морочить добрых людей! Расскажите попросту, свадьба ведь скоро?…
— Тихон Парфеньич, ну, на что вам?…
— Мне? как на что? Порадоваться за старого приятеля да предложить ему услуги по силам.
— Ну, ну, положим, что скоро, — отвечал, смеясь, штаб-ротмистр.
— На Фоминой, небось…
— Ну, на Фоминой; потом же что?…
— А на Фоминой[138], так торопиться действительно нужно, и деньжонок призапасти не мешает…
— Как же не торопиться, посудите сами, Тихон Парфеньич! шила в мешке не утаишь, и скрывать, почтеннейший, не для чего; по правде сказать, коли уже все знают… только, сделайте милость, то есть не разглашайте; знаете, нехорошо заблаговременно.
— Предателем не был и не буду.
— Кто говорит о предательстве, почтеннейший, так, чтобы не сболтнуть.
— Болтают нетрезвые, сударь.
— Боже упаси меня полагать такое, Тихон Парфеньич.
— А не полагаете, так к делу: право, пора — сестра ждет решительного чего-нибудь; деньги у ней готовы, закладной в суде не замешкают; только вот что, Петр Авдеич…
