Под утро я проснулась оттого, что мне снился сон - нестрашный, но очень странный. Там было зеленое озерцо – вода ярко-зеленая, неестественного цвета, - и я пыталась перебраться на другой берег. Казалось, там неглубоко, но ступив в воду, я начала тонуть и перепрыгнула на ближайшую кочку, и на другую, и на третью. Так я перепрыгивала и не утопала, но я знала, что если остановлюсь – тут же уйду на дно. Вязкой тины там не было, вода была холодной и ледяной. Кто-то на том берегу ожидал меня – какой-то мужчина; я думала, что Джимми, но тот человек на него не был похож. Я проснулась, когда была еще далеко от него и от спасительного берега.
Было пять часов утра, но засыпать не хотелось – я боялась, что опять все это увижу. Сны у меня бывали и пострашнее, но этот был неуютный. Обычно мне снится что-то очевидное, сразу ясно, что к чему, - но тут… Я откинулась на подушки, закрыла глаза, и снова ощутила холод воды под ногами - страх, что я утону - и радость, что выпрыгнула из воды; и все вокруг – вода, небо - словно светится едким зеленоватым светом - и какая-то тень ждет меня там, на скале, на другом берегу. К чему это все - я просто не могла понять.
В теле все сильней ощущалась усталость, от этого я постепенно расслабилась, и мне вспомнился вчерашний вечер. Тепло растеклось внутри меня, уютное тепло. Вчера, на самом деле, я этого не ощутила - все было слишком быстро, резко и отчаянно. Мы не могли потом полежать рядом и что-то почувствовать. А вчера я пришла домой взбудораженная и слишком уставшая. И вот теперь, лежа в постели, я вспомнила его, стала представлять, как бы все у нас было, если бы мы никуда не спешили.
Когда мы с Джимми перестали спать вместе, это был ужас - я на стенку лезла. Но потом смирилась, и мое тело, как я думала, тоже. Но вчера стало ясно, насколько мне этого не хватало - не только душевного тепла, но и физической близости.
Я по-прежнему не могла понять, как это случилось. Дэвид мне нравился – он был приятный парень, – но я толком его не знала; и как же я очутилась с ним на полу, и даже не могла подождать, пока мы где-то уединимся? Я тихо лежала, пока сквозь занавески не забрезжил рассвет, и тогда уснула.
Днем позвонила Никки.
— Ну и чего там у вас с Дэвидом?
— Погоди, перейду в другую комнату, тут телевизор мешает. — Я перенесла телефон в спальню и сказала, понизив голос. — Никки, если честно, я сейчас не могу говорить, Энн Мари дома.
— То есть, мне ждать дозавтра, чтобы узнать все смачные подробности? Не знаю, что вы там вчера вытворяли, но когда Алан вернулся – надо было видеть его лицо.
— Ладно тебе… А ты как вчера? Мне показалось, у тебя с Аланом что-то наметилось.
— Не знаю. Обещал позвонить на этой неделе. Он паренек ничего. Правда, не в моем вкусе. Ну что, завтра нам надо качественно потрепаться. Как думаешь, старик Андерсон отпустит нас на ланч в одно время?
— В понедельник? Даже не мечтай. Может, зайдем выпить кофе после работы? Только недолго.
— Ладно, давай. Но только надолго – я знать хочу все.
* * *
— Ну, выкладывай. — Никки устроилась на большом кожаном диване и приготовилась слушать.
— Да нечего особенно рассказывать.
— Ладно, давай.
— Нет, правда. Ну, мы переспали…
— Да ты чо! Давай, выкладывай подробности.
Я посмотрела на нее не без удивления. Неужели она полагала, что я выдам подробный отчет? Мы с Никки вместе работали несколько месяцев, и я хорошо к ней относилась, но мы не настолько друзья. Разговор как у подростков - к такому я не привыкла.
— Какие подробности?
Она подняла свой кофе и отпила из чашки:
— Ну, полагаю, вы не посуду на кухне мыли.
Я улыбнулась:
— Вообще-то, полы протирали.
— Ах ты… грязная швабра! — Никки ткнула меня пальцем.
Я помешала кофе и отпила.
— Когда вы с ним увидитесь?
— В пятницу иду к нему в гости, он сегодня мне написал.
— Вот видишь. Он сильно тобой увлекся — это ясно.
— Откуда ты знаешь?
— Ты бы видела, как он на тебя смотрит. Красавчик, тебе повезло.
— Никки, можно тебя кое о чем попросить?
— Разумеется.
— Пожалуйста, пока никому ничего не рассказывай. Просто я не знаю, что из этого выйдет, - может, ничего не выйдет…
— Ну вот, начинается…
— Мне не хочется… У нас еще с Джимми отношения непонятные, и я пока не хочу, чтобы кто-то об этом узнал.
— Но вы ведь разошлись, так? Он же в Центр этот переселился.
— Ну да.
— Ты имеешь право на личное счастье.
— Да, но Энн Мари… боюсь, она будет переживать. Если ничего у нас не выйдет, зачем ей эти переживания.
— А если выйдет?
— Тогда буду думать, как и когда ей об этом сказать.
После бабушкиных похорон она засела у меня в голове. «Salve Regina». Постоянно всплывала в памяти – как зуд, который не уймешь, пока не почешешься. Приходилось петь, чтобы не мучиться. И я пела в душе, и у себя комнате, и даже где-то на людях вдруг понимала, что пою. В субботу после похорон я стояла у окна в гостях у Ниши, глядела на улицу и напевала, даже этого не сознавая, пока Ниша не сказала:
— Забавно, у меня она тоже вертится в голове, с тех пор, как ты спела на похоронах. И, правда, приставучая.
— Вот-вот, я ее все время пою.
— Красивая. Научишь?
Я спела строчку за строчкой, и Ниша повторила за мной.
Потом мы медленно пропели вместе.
— А что слова означают?
— «Славься, Царица, Матерь милосердия, наша жизнь, отрада и надежда, славься».
— На латыни лучше.
— Согласна. Меня бабушка научила. Она говорила, что на латыни все лучше, — раньше мессу целиком служили на латыни.
— Раньше все было лучше, если верить моей маме. Кроме товаров «Marks & Spenser», конечно. А знаешь, — произнесла Ниша, перебирая диски, — хорошо бы спеть ее на два голоса.
— Что спеть?
— «Salve Regina». Вот спой еще раз.
Я пропела от начала до конца, а Ниша подпевала, повторяя «salve» и «regina» то высоко, то низко. Местами звучало складно, местами нет; но допев, мы молча посмотрели друг на друга.
И Ниша сказала:
— Эй, мы только что сочинили песню.
— Похоже на то.
— Энн Мари, а ты на той неделе смотрела «Freeplay» ?
— Не смотрела, ведущего терпеть не могу.
— Согласна, он полный придурок, но просто там объявили конкурс на лучшую запись, и я думала об этом всю неделю.
— А ты не говорила.
— Ну, у тебя же бабушка, и… в любом случае, я правда не представляю, что мы могли бы записать.
— А что требуется?
— Я записала на видео — пойдем, посмотрим. Там все объясняют.
Передача – так, рядовой тележурнальчик для подростков, ведущий - полный кретин, и обычно я это не смотрю. Он восседал на пуфике в окружении какой-то ребятни. «На сегодня у нас почти все, - сообщил он. - Но под занавес я еще раз напомню условия конкурса. Диск должен быть записан на домашнем компьютере, а не в профессиональной студии. Главные вокалисты или музыканты на 31 мая должны быть не старше 16 лет. Однако, можно брать сэмплы из других записей, не нарушая прав собственности.
И помните: если качество записи не на высоте – не переживайте, оно нас волнует. Нас интересует качество музыки и подача. Десять победителей мы запишем в профессиональной студии, и по итогам будет выпущен альбом. А запись победителя выйдет на сингле. Итак, за дело! Ваши работы должны оказаться у нас до 31-го мая».
Замелькали титры. Я все смотрела экран.
— Что скажешь? — спросила Ниша.
Минутку я молчала, думала. Потом ответила:
— Смотри, как делает Гарприт: он берет куски разных записей, сэмплирует, соединяет. Как думаешь, если бы мы спели, и может, отрывочки еще разные добавили, он мог бы свести нашу запись?
— Почему бы нет. Надо только его убедить, что это в его интересах. Но успех в таком конкурсе и для него был бы важен. Ему, на самом деле, твой голос нравится, и мой тоже, хоть он в жизни не сознается, потому что я его сестра.
— Эх, вот было бы здорово. — Я посмотрела на диск Мадонны. На обложке она такая классная, смотрит прямо в камеру. А вдруг однажды вот так же будем смотреть и мы с Нишей?
— А с чем ее можно соединить? — задумалась Ниша. — То есть, «Salve Regina» мы берем за основу, но надо сделать еще уйму наложений.
— А Гарприт как работает? Просто отслушивает кучу записей?
— Да, и иногда еще добавляет слова и фразы на пенджаби, сэмплирует и накладывает на дорожку.
— Давай, что ли, начнем слушать диски и посмотрим, что найдется. Жаль, нельзя одолжить аппаратуру у Гарприта.
— Об этом даже не заикайся. Давай для начала разберемся вот с этими дисками. Если мы четко объясним Гарприту, что мы придумали, он, скорей всего, нас послушает. А если придем к нему и скажем, что просто хотим сделать запись, он ответит: «Глупенькие девочки-припевочки, катитесь куда подальше».
Но все оказалось куда труднее, чем можно себе представить. Когда слышишь чью-то вещь – какого-нибудь Фэт Бой Слима, - то кажется, все страшно просто: соединил кусочки разных записей, нашел где-то в компьютере фоновую тему, и греби деньги лопатой. Помню, как папа возмущался, глядя в телек:
