— Я хотел бы струиться водой по твоему телу, обволакивать тебя, промочить до нитки, заполнить все твое существо, кипеть внутри, словно в железном котле, покрытом глазурью. Пусть не будет больше ночей, кроме этой, других женщин в мире, кроме тебя, иного жара, чем тот, что снедает меня сейчас, донья Инес, душа моя!
Как только девушка произнесла «донья Инес, душа моя», графиня донья Инес вздрогнула, пораженная. Она вскочила, бросилась между гробом мертвеца и Алькантарой и стала рвать кружева на груди — как сейчас, кажется, вижу ее.
— Он говорил «донья Инес»? — спрашивала дама у Алькантары.
— Да, — отвечала та, — и чем лучше было ему со мной, тем чаще звал он меня так.
И тогда сеньора, босая и с распущенными волосами, принялась плакать, кричать и стенать. По ее выходило — он с ума по ней сходил и звал других «донья Инес», не чая добиться ее расположения. «О, он умер из-за меня! Я — его вдова! Несчастный любил меня и посылал мне песни со щеглами!» Я помалкивала: мы с Родольфито покончили дело миром, и я уже уговорилась встречаться с одним скотником. А донья Инес давай нападать на Алькантару: да если она просила у Родольфито соловья с его грустными песнями, тот немедля присылал чудную птицу, да если б она захотела, все звонкоголосые птахи нашего грешного мира оказались бы в ее власти. Вдова воспользовалась случаем и сказала сеньоре, что, коль уж она так любила портного, не мешало бы добавить семь эскудо на похороны по первому разряду — их как раз не хватало. Тут такой поднялся крик! Донья Инес захотела остаться с покойником наедине и оплакать его по-благородному. Она гладила гроб, обращаясь к Родольфито: «Твой соловей, что умел рыдать, нашел меня! О прекрасный маркиз, о мой солнечный рыцарь со сверкающими шпорами, о предрассветный ветер, о моя книга, в которой сотня чудесных страниц, о хрустальный флакон с благовониями! Из воска моего сердца отливала я слова, ласкавшие твой слух! О, руки твои, покрытые поцелуями в полночный час, как садился ты на коня, мой маршал! О, гончар, что лепил изящные кувшины моих снов! О, разбился навеки мой драгоценный кубок! О, любовь моя, любовь моя!» И давай целовать гроб — золотые косы распустились, локоны струятся по плечам. Мы все разревелись: такого красивого плача никому из нас слышать не доводилось. Я думаю, плакала она так неспроста, — закончила свой рассказ Лирия. — И никакого сумасшествия тут нет, а просто между ними что-то было.
— И портного похоронили? — спросил Эвмон.
— Я осталась с моим скотником, а вдова с Алькантарой на рассвете, когда сеньора принцесса уснула, потихоньку вынесли гроб. Экономка дала им денег для похорон по первому разряду.
— Вдруг потом выяснится, что он был переодетым графом, — сказала она им.
В последнем акте своей пьесы Филон Младший повествовал о последних днях одиночества и отчаяния доньи Инес и назвал его так:
СЦЕНА I
Действие происходит в саду замка Пасо-де-Вальверде летним днем. Война герцогств идет к концу. В начале интермедии в саду разговаривают Модеста и нищий.
Модеста. Чем ты недоволен? Разве милосердие в мире иссякло?
Нищий. Иногда хлеб внушает мне отвращение.
Модеста. Но хлеб, любой хлеб — свят.
Нищий. С тех пор как в герцогствах начался мятеж, люди стали бояться бедняков. Они дают нам даже больше хлеба, чем раньше, но часто плюют на него прежде, чем протянуть тебе.
Модеста. В нашем царстве никто не плюет на хлеб, да и плевок никогда не упадет на него. Мир бы перевернулся, если бы так случилось!
Нищий. Не принесешь ли мне кувшинчик вина?
Модеста. Не плюнуть ли туда сначала?
Нищий. Ты еще вовсе недурна собой, и такой плевок может дорого обойтись тебе ночью.
Модеста. Не так уж ты и слеп, как я погляжу, и порядочный плут к тому же! (Модеста уходит за вином для нищего.)
СЦЕНА II
Входит донья Инес, одетая в траур. В руках у нее, как всегда, цветок.
Донья Инес. Зачем ты просишь милостыню под окном? Ведь ты — здоровый и крепкий мужчина.
Нищий. Мне нужен повод, чтобы двигаться, поэтому я и хожу побираться. Так я хожу целыми днями и прошу милостыню, а не будь этого, лежал бы целыми днями на солнышке и мечтал.
Донья Инес. Ты много мечтаешь?
Нищий. Всякий день и почти каждый час. Мне это вовсе не трудно! Я даже вижу все, о чем мечтаю, не хуже, чем наяву. Иногда хочется протянуть руку и потрогать свой сон, который кажется совсем близко.
Донья Инес. О чем ты грезишь?
Нищий. Например, о том, как я приезжаю в Толедо или Дамаск, меня приветствует его высочество, столы накрывают белыми скатертями и подают мне жаркое на блюде. А еще мне видится на моих плечах плащ из тонкой шерсти.
Донья Инес. Случалось ли тебе мечтать о женщинах?
Нищий. О двух сразу.
Донья Инес. Они здешние?
Нищий. Да нет, их вовсе нет на свете. Они двоюродные сестры. То есть я их так зову, потому что раньше видел в мечтах их тетку, которой тоже на самом деле нет. Мне чудится одна девушка помоложе, а другая постарше и посмуглее. Я ухаживаю за обеими и никак не могу решиться; говорю с ними, говорю, пока не засыпаю.
Донья Инес. А что еще тебе грезится?
Нищий. Не смейся — мне видится, как меня коронуют.
Донья Инес. И на тебе королевское платье?
Нищий. Да, и шляпа с перьями, как у Эгиста. Меня носят в паланкине по всему графству, а над моей головой подвешен бурдюк с вином.
Донья Инес. А я не являюсь тебе в мечтах? Ты столько раз провожал меня взглядом!
Нищий. Я запомнил, как однажды ты сидела у окна в зеленой блузе с глубоким вырезом. Ты еще потом помахала кому-то платком на прощание. Не знаю, кто это мог быть, но, наверное, он ехал верхом и скакал очень быстро — вскоре на него залаяли собаки в домах у переправы.
Донья Инес. И ты не видел, как он выходил?
Нищий. Нет, я лишь услышал лай.
Донья Инес. Ты видел, как он вышел!
Нищий. Никого я не видел; я смотрел на тебя, разглядывал тебя снизу из оврага, а потом накрыл голову своей вельветовой курткой и погрузился в мечты. Дело было в мае.
Донья Инес. Да, это было в мае. Он провел со мной всю ночь. Я не давала ему сомкнуть уста своими поцелуями. А потом его нашли в лесной чаще, когда в сентябре поехали срубить могучий дуб, чтобы сделать ярмо. В голове его торчал серп, а нагую грудь растерзал волк.
Нищий. Волк? Скорее то была крыса, там в сельве водятся такие вечно голодные твари, шкурки у них пятнистые. Я хотел как-то сделать из них шарф, но мне бы понадобилось штук десять или двенадцать.
Входит Модеста с кувшином вина.
СЦЕНА III
Донья Инес. Это он, Модеста! Это был он!
Модеста. Кто, мадам?
Донья Инес. Убийца!
Нищий. Какая ерунда! Да я и блоху не прихлопну, лишь бы не прогнать сон.
Донья Инес. Он убил афинянина! Того, который послал мне свой портрет, нарисованный на бокале, того, что нашли убитым в лесу!
Модеста. В жизни ничего о таком не слышала!
Донья Инес. Как, ты не слыхала, что его убили? Кто убивает моих возлюбленных? Куда они исчезают? Как же мне выйти замуж, ублажать дорогого супруга, рожать детей, если кто-то убивает мою любовь, стоит только ей зародиться? Нет, я не буду рожать детей! Малыши могут стать похожими на отца и отнять у него мою любовь, а она должна быть особой, до гроба — как в театре. Разве смогу я ложиться в постель с отцом моих детей?
Нищий. Для меня это все чересчур туманно. По мне, так что одна сестра, что другая — один черт. Правда, смуглянка вышла у меня поздоровее.
Модеста. Никто не убивает твоих любимых, золотко! Ты просто мало спала сегодня, моя королева.
Донья Инес. Нет, убивают! Все завидуют мне, а я всегда остаюсь одна, словно соломинка в бурном море. Разве могу я одна вместить столько любви? Каждый, кто приходит сюда, влюбляется в меня, каждый зовет меня в ночи. «Мы скрываемся от ужасов войны!» — говорят они. Но это неправда — войны нет, все просто выдумывают ее, чтобы прийти ко мне и поплакать, положа голову на мои руки. (Она подходит к нищему и протягивает ему руки.) Поцелуй их! Не бойся! (Отдергивает руки.) Нет, нет, не целуй! Ты — убийца, ты убил, у тебя кровь в глазах!
Модеста. Я всегда считала его честным человеком!
Нищий. Мои родные — порядочные люди. Они держат почтовых лошадей в герцогствах, можешь спросить о семье Онофре. Я, правда, давно рассорился с ними и ушел из дома, но бык со звездочкой на лбу до сих пор мой.
