— Какого торга, товарищ командир?
— Давай порассуждаем вместе. Ты сказал матросу: если сделаешь то-то, получишь отпуск. А если он не выполнит задания?
— Тогда не получит отпуск.
— Как у тебя все просто! — рассмеялся Якоб. — И это все? Подумай, не оставил ли ты матросу лазейку для невыполнения поставленной задачи. Одно дело, когда ты отдаешь приказ, и совсем другое — когда ставишь условие: выполнишь — поедешь домой, не выполнишь — не поедешь. Разве это не торг?
— Опять я ошибся, — огорчился Пуку.
— Ладно, не делай из этого трагедию, хотя напрасно ты не послушался моего совета: надо было, чтобы матрос сам попросил разрешения съездить домой.
— Я хотел успокоить его, — вздохнул Пуку.
— Один французский генерал говорил, что с помощью жесткости можно управлять человеком, но нельзя приблизить его к себе. Жесткость и требовательность — не одно и то же. Можно быть твердым и взыскательным, но при этом не повышать голоса, не подавлять человека. Иногда я задумываюсь, правильно ли веду себя с сыном. Бывает, ругаю, даже кричу на него, но в такие минуты стараюсь одернуть себя, сдержать, понимая, что это неверный путь. Мы забываем об особенностях психологии подростка, юноши. Молодым людям свойственно обостренное чувство независимости, и всякое грубое давление расценивается ими как посягательство на личное достоинство, вызывая внутренний, а порой не только внутренний, протест. Иногда они не желают следовать даже добрым советам из ложного страха показаться несамостоятельными. А кто такие наши солдаты? Это юноши, только что вышедшие из детства. Им еще нет и двадцати, а они думают, что все уже знают, не сознавая, как много предстоит им еще постичь в жизни…
— Так что же делать с отпуском Штефанеску?
— Сделай вид, что забыл об этом. И не надо смешивать отпуск с заданием, которое ты ему дал. Это разные вещи. После того как он закончит осмотр кабелей, тщательно проверь его работу. Если он выполнит ее добросовестно — похвали, но не заговаривай об отпуске, пока матрос сам не напомнит тебе об этом. Это должно немного сбить с него спесь. Он уже однажды отказался от твоего предложения, пусть пеняет на себя. За амбициозность всегда приходится расплачиваться, она ничего, кроме вреда, не приносит.
Якоб успокаивающе улыбнулся, давая понять, что разговор окончен. Нуку тоже попытался изобразить на лице улыбку, однако на душе у него было невесело.
— И помни, что на корабле не один Штефанеску, — добавил командир. — Все матросы должны в равной степени чувствовать твою заботу о себе.
— Понял, — чуть слышно проговорил Нуку. — Я не забуду об этом, товарищ командир.
Ион Джеорджеску-Салчия сидел за письменным столом и работал над новым рассказом. Кроме мира его героев, для Джеорджеску-Салчии сейчас ничего не существовало. Он не замечал привычно окружавших его вещей. Будто не было ни этой чернильницы с высохшими чернилами и фигуркой румынского солдата, ни портрета Хемингуэя, вырезанного из журнала «Пари-Матч» и вставленного в рамку, ни пледа с длинными кистями, небрежно брошенного на кресло и придающего комнате художественный беспорядок, ни желтого пятна в углу потолка, оставшегося после проливных дождей еще с прошлого года.
Ион Джеорджеску-Салчия в эти минуты ощущал себя штабным капитаном, находящимся в походной палатке. Где-то вдалеке бухали орудия. Раненые просили воды. Кто-то красным карандашом нарисовал на топографической карте две жирные линии, напоминающие контуры сердца. Вошел обессиленный нарочный, размахивая пакетом с пометкой: «Командиру. Лично. Срочно». А вокруг запах дыма и горелой травы… Капитан, отпивая из фляги солоноватую теплую воду, писал в блокноте, лежавшем у него на коленях, письмо невесте…
Фразы получались красивые, но неубедительные, и Джеорджеску-Салчия в сердцах отбросил ручку. Исчезла палатка, запах дыма… В углу комнаты на потолке опять проступило желтое пятно, а Хемингуэй смотрел с портрета сурово и насмешливо. Ничего не получалось. Чтобы написать трогательное письмо, надо любить, иначе он не сможет подыскать сокровенных и убедительных слов для своего персонажа. Кто же подходит на роль невесты? Паула? Но она теперь его не волновала. Только ли теперь? Так кого же считать прототипом невесты, любимой, желанной, которая где-то далеко ждет его? Где та единственная, за возможность увидеть которую хотелось бы отдать все? Да, не испытав любви, писать о ней нельзя. Без нее литература погибнет. Если самому испытать, что такое настоящая любовь, то эти переживания станут ценным документом для воссоздания душевного состояния героя. А что может написать о взаимоотношениях любящих человек, не познавший любви?
Творческие муки учителя прервал короткий робкий звонок в дверь. Не оставалось сомнения, что это дедушка Эдуард Пуйкэ. «Черт бы его побрал! — разочарованно вздохнул Джеорджеску-Салчия. — Не открою дверь. Хоть раз пусть оставит меня в покое… Дописать бы пару фраз. А если он видит свет в щель под дверью?» Джеорджеску-Салчия недовольно поднялся из-за стола и направился к двери:
— Добрый день, дедушка Эдуард.
— Не помешал я вам? Работаете?
— Нет, ничего. У меня как раз перерыв. Пожалуйста, проходите.
— Мне очень жаль, если я нарушил минуты вдохновения.
Старик любил прикинуться побитой собачкой, чтобы вызвать жалость к себе. Правила приличия, конечно, заставляют людей скрывать свои чувства, следовать определенным нормам поведения. Но почему ему понадобилось прийти именно сегодня?
— Ладно, приду в следующий раз, когда у вас будет время… — продолжал извиняться старик.
— Что вы, дедушка Эдуард! Проходите в комнату. Я же сказал, что мне надо немного отвлечься. Только извините за беспорядок. Я когда сажусь за работу…
— Не объясняйте. Я вас понимаю: в молодости я тоже баловался стихами, — заверил бывший лаборант, быстро прошмыгнув в комнату. — Клянусь, я не стал бы вас беспокоить, если бы знал, что вы…
Учителя раздражало упорное стремление старика казаться скромным. Он, очевидно, не понимал, что излишество и здесь, как во всем другом, лишь портит дело. И в этот миг Джеорджеску-Салчия наконец понял, как надо завершить рассказ. Вероятно, момент переключения внимания действительно пошел ему на пользу…
В ответ на свое письмо капитан получает весточку, в которой невеста сообщает, что приедет навестить его через пару дней. Однако ночью, во время атаки, его ранят. И вот — ирония судьбы! — на вокзале встречаются два поезда: в одном капитан эвакуируется в госпиталь, в другом его невеста едет к нему на фронт. Но ни тот, ни другая об этом не догадываются. Девушка возвращается, так и не встретив любимого. А капитан задается вопросом: кому же нужны эти войны? Джеорджеску-Салчия решил закончить рассказ сегодня же, чтобы завтра отправить его в журнал. Вот только уйдет этот надоедливый дедушка Эдуард…
— Все один, все один, — понимающе кивал старик, окидывая взглядом комнату, которую Паула называла гостиной.
— Что поделаешь! Не искать же мне невесту. На роль молодого жениха я уже не гожусь.
— О чем вы говорите! В вашем-то возрасте? Было бы мне сейчас сорок лет…
— Не сорок, а сорок пять, — поправил сквозь зубы Джеорджеску-Салчия.
— В былые времена мужчина, который на что-то в жизни рассчитывал, раньше сорока лет о женитьбе и не помышлял, — продолжал дедушка Эдуард. — Сначала надо было завоевать имя, положение в адвокатуре, в коммерческом деле или купить участок земли, и только после этого можно было подыскивать себе невесту — молодую, красивую, из хорошей семьи, с приличным приданым…
— Те времена давно прошли, — усмехнулся Джеорджеску-Салчия. — В наши дни люди по-другому смотрят на подобные вещи. Когда мне исполнилось двадцать пять лет, моя мать стала давить на меня: что, мол, я думаю, так можно и холостяком остаться, а какого положения может добиться в обществе неженатый человек, да и внуков ей, как всякой матери, хочется понянчить… Вот и познакомила меня с Паулой.
— О, барышня Паула! — с восхищением произнес старик. — Жаль, что… мда… Вот это, брат, женщина! От нее всегда пахло духами, и выглядела она так, словно на бал собралась. Мне ни разу не доводилось видеть, чтобы она вышла в подъезд в халате…
— Я всегда сожалел, что она не работала.
— Какая глупость! — воскликнул бывший лаборант. — Настоящая хозяйка должна вести дом, растить детей — так было издавна заведено в румынских семьях.
— А если у нее не было детей?
Джеорджеску-Салчия позабавило, что своим вопросом он поставил старика в затруднительное положение, хотя вовсе не испытывал желания вступать с ним в спор, убеждать, доказывать, что предназначение современной женщины не может быть ограничено рамками дома с неизменным штопаньем носков и изготовлением розового шербета.
