— Говорите, Дживс. Просите все, чего пожелаете. И полцарства в придачу.
— Если бы вы могли расстаться с вашей тирольской шляпой, сэр…
Мне давно следовало понять, куда он клонит. Овечье перханье должно было меня насторожить. Но я потерял бдительность, и этот удар чуть не сбил меня с ног. В первую минуту я, признаться, даже пошатнулся.
— Не кажется ли вам, что вы зашли слишком далеко?
— Я лишь внес предложение, сэр.
Я снял шляпу и остановил на ней свой взгляд. В лучах утреннего солнца она вся заиграла — такая голубая, с розовым пером.
— Вы отдаете себе отчет в том, что разбиваете мне сердце?
— Мне очень жаль, сэр.
Я вздохнул. Но, как известно, Вустеры умеют держать удар.
— Хорошо, Дживс. Так и быть.
Я отдал ему шляпу. Ну прямо родной отец, который скрепя сердце выбрасывает из саней любимое дитя, чтобы отвлечь бегущую за ним по пятам волчью стаю, — так принято, я слышал, поступать зимой в России. Но что поделаешь?
— Дживс, вы намерены сжечь мою тирольскую шляпу?
— Отнюдь, сэр. Я подарю ее мистеру Баттерфилду. Он считает, что она ему поможет в деле обольщения.
— В каком деле?
— Мистер Баттерфилд ухаживает за одной вдовой из здешней деревни, сэр.
Признаться, я был удивлен.
— Но ведь ему прошлым летом исполнилось сто четыре года!
— Да, сэр, годами он стар, но…
— Молод душою?
— Совершенно верно, сэр.
Сердце у меня растаяло. Я больше не думал о себе. Мне пришло в голову, что, к сожалению, приходится уезжать, не оставив Баттерфилду чаевые. Так пусть шляпа послужит ему возмещением убытка.
— Хорошо, Дживс, вручите ему эту шляпу. И пожелайте ему от меня удачи в сердечных делах.
— Непременно так и сделаю. Благодарю вас, сэр.
— Не за что, Дживс.
Перевод с английского А. Балясникова
Редактор И. Бернштейн, Ю. Жукова
Дживс поставил скворчащую яичницу с беконом на стол, и мы с Реджинальдом Сельдингом — по прозвищу Селедка — схватили вилки и ножи и принялись с жадностью уплетать завтрак. Сельдинг — мой друг с незапамятных времен, нас с ним связывают неизгладимые воспоминания, вроде бы так их принято именовать. Много лет назад, в нежном возрасте, мы вместе отбывали срок в Малверн-Хаусе в Брамли-он-Си — приготовительной школе, руководимой непревзойденнейшим злодеем всех времен и народов, магистром гуманитарных наук Обри Апджоном, и частенько ждали вместе в кабинете Апджона, когда он влепит нам полдюжины горячих тростью, которая, по известному выражению, кусает, как змей, и жалит, как аспид.[42] Так что мы привязаны друг к другу как два старых вояки, сражавшихся плечом к плечу в день святого Криспина,[43] если только я не перепутал этого Криспина с кем-то еще.
Мы мигом очистили тарелки, залили горячий бекон укрепляющим дух и тело кофе, и я уже потянулся за мармеладом, но тут услышал верещание телефона в холле. Я поднялся из-за стола и снял трубку.
— Резиденция Бертрама Вустера, — произнес я. — Вустер у аппарата. А, привет, — добавил я, ибо голос, гудевший на другом конце провода, принадлежал миссис Томас Портарлингтон Траверс из «Бринкли-Корта», Маркет-Снодсбери, под Дройтвичем, или, говоря проще, моей обожаемой тетушке Далии. — Сердечно приветствую вас, дражайшая родственница, — сказал я. Я действительно был рад ее звонку: с этой дамой я всегда готов почесать языком.
— Улюлю! — услышал я знакомый охотничий клич. — Как поживаешь, юный осквернитель пейзажа? — ласково осведомилась она. — С чего это ты так рано поднялся? Или еще не ложился после ночного загула?
Я поспешил опровергнуть клеветнические обвинения.
— Пальцем в небо. Никаких загулов. Уже неделя, как я встаю с жаворонками, чтобы составить компанию Селедке. Он сейчас живет у меня, его новая квартира еще не готова. Помнишь Селедку? Я как-то летом привозил его в «Бринкли». Ну этот, с боксерским ухом.
— Теперь вспомнила. Похож на Джека Демпси.[44]
— Точно. Даже больше, чем сам Джек Демпси. Он теперь штатный сотрудник «Рецензий по четвергам», есть такой еженедельник, может, вы знаете, и в связи с этим встречает рассвет уже в редакции. Когда я сообщу ему, что вы звонили, уверен, он пошлет вам нежнейший поклон, ибо испытывает к вам самое глубокое уважение. «Непревзойденное гостеприимство» — вот как он обычно о вас вспоминает. До чего же я рад снова слышать ваш голос, несравненная родственница. А как дела в Маркет-Снодсбери?
— Живем помаленьку. Но я сейчас говорю не из «Бринкли». Я в Лондоне.
— И надолго?
— Сегодня же вечером обратно.
— Тогда приглашаю вас на обед.
— Извини, сегодня не получится. Я договорилась перекусить с сэром Родериком Глоссопом.
Ну и ну. Вот уж с кем бы я ни за что не согласился обедать, так с этим знаменитым психиатром; по правде говоря, мы с ним в натянутых отношениях с той самой ночи в доме леди Уикем в Хартфордшире, когда я, по наущению хозяйской дочери Роберты, в сладкий предрассветный час проткнул его грелку шилом. Без злого умысла, конечно. Я хотел продырявить грелку его племянника, Балбеса Глоссопа, с которым с тех пор нахожусь в состоянии войны — а они возьми да и поменяйся комнатами. Прискорбное недоразумение, какие, к сожалению, нередко случаются в жизни.
— Бог мой, зачем вам это надо?
— Почему бы и нет? Он угощает.
С этим доводом нельзя было не согласиться: сэкономил — как на дороге нашел, но я все равно не мог ее понять. Чертовщина какая-то: тетушка Далия, вроде бы сама себе голова, по собственной воле готова принимать дневной рацион в обществе этой грозы психов. Однако теток надо принимать такими, как они есть, это один из первых уроков, которые мы извлекаем из жизни, и поэтому я лишь пожал плечами.
— Что ж, дело ваше, но, по-моему, вы поступаете опрометчиво. Вы, стало быть, прискакали в Лондон лишь затем, чтобы покутить с Глоссопом?
— Нет, я приехала забрать нашего нового дворецкого.
— Нового дворецкого? А что случилось с Сеппингсом?
— Сеппингс нас покинул, Берти.
Я огорченно прищелкнул языком. Мне очень нравился теткин мажордом, немало портвейна выпил я в его буфетной, и эта новость меня расстроила.
— Да что вы говорите, — сказал я. — То-то мне показалось, что он неважно выглядит, когда я последний раз его видел. Да, вот она — жизнь. Все прах и тлен на свете.
— Он уехал в Богнор-Реджис, у него отпуск. Я облегченно прищелкнул языком.
— Ах вот как. Тогда другое дело. В последнее время эти краеугольные камни домашнего очага завели обыкновение уезжать Бог знает куда во время отпуска. Прямо великое переселение народов в средние века, про которое мне рассказывал Дживс. Кстати, и сам Дживс с сегодняшнего дня в отпуске. Едет в Херн-Бей ловить креветок, и я уже чувствую себя, как тот горемыка из поэмы, который лишился своей любимой газели — или какое там у него было домашнее животное.[45] Просто не знаю, что я стану без него делать.
— Зато я знаю. У тебя есть чистая рубашка?
— Даже несколько.
— А зубная щетка?
— Две, и обе превосходного качества.
— Тогда положи все это в чемодан. Завтра ты переезжаешь в «Бринкли».
Тоска, которая, подобно туману, окутывает душу Бертрама Вустера всякий раз, когда Дживс убывает в ежегодный отпуск, тотчас рассеялась. Мало что на свете может сравниться с удовольствием погостить в поместье тетушки Далии. Живописнейшая природа, песчаная почва, все мыслимые удобства, включая канализацию и водопровод, и, что самое главное, превосходная кухня настоящего французского повара Анатоля, истинный праздник Для желудка гурмана. Словом, все, о чем можно лишь мечтать.
— С превеликим наслаждением, — воскликнул я. — Вы избавили меня от всех забот и, как факир, выпустили из рукава синюю птицу счастья. Можете не сомневаться: завтра же после полудня вы будете иметь удовольствие наблюдать, как я подкачу в моем спортивном авто, с пробором в волосах и с песней на устах. Мне почему-то кажется, что мое присутствие подвигнет Анатоля к новым высотам в кулинарных свершениях. Кто-нибудь еще гостит в вашем бедламе?
— Еще пятеро.
— Пятеро? Ничего себе! — Я снова пощелкал языком. — Дядя Том наверняка в бешенстве, — заметил я, зная, что старикан терпеть не может гостей. Даже один-единственный постоялец, заехавший на уик-энд, порой вышибает его из колеи.
— Том уехал на воды в Харрогит[46] с Артроузом.
— С артрозом? Вы хотите сказать — с радикулитом? Я считал, что у него радикулит.
— Да не с артрозом, а с Артроузом! С Хомером Артроузом. Это американский магнат, сподобившийся посетить наши Палестины. Страдает от язвы желудка, и врач прописал ему минеральные воды в Харрогите. Том отправился с ним, чтобы держать его за руку во время процедур и выслушивать по вечерам жалобы на отвратительный вкус пойла, которое ему приходится глотать днем.
