Фрэнсис Фицджеральд - Успешное покорение мира

— Скажи, что любишь, — прошептал он.

— Я в тебя влюблена.

— О нет. Это не одно и то же.

Она засомневалась:

— Я еще никогда не произносила этих слов.

— Ну пожалуйста, скажи.

Она вспыхнула румянцем закатного цвета.

— На моей вечеринке, — прошептала она. — Ночью это проще.

Перед расставанием она сказала из окна своего автомобиля:

— А вот и предлог для моего появления. Дядя не смог снять клуб на четверг, поэтому вечеринка будет в субботу вечером, на обычной танцульке.

Бэзил в задумчивости поднимался по лестнице: Рода Синклер тоже заказала ужин в Колледж-клубе, и аккурат на то же самое время.

Вопрос был поставлен ребром. Миссис Райли молча выслушала его робкие оправдания, а потом сказала:

— Рода пригласила тебя первой, а кроме того, у нее и так уже на одну девочку больше. Я, конечно, не знаю, как Рода отнесется к тому, что ты ее подведешь, но хорошо знаю, как отнеслась бы к этому я сама.

А наутро его двоюродный дед, проходя через складское помещение, остановился и спросил:

— Какая-то путаница с вечеринками?

Бэзил пустился в объяснения, но мистер Райли перебил:

— Не понимаю, зачем так обижать девочку. Советую как следует подумать.

Бэзил и без того терялся в раздумьях; субботний день близился к вечеру, его ждали и тут и там, а он не знал, что делать.

До Йеля оставался еще месяц, а до отъезда Эрмини Биббл — не связанной словом, неубежденной, обиженной, потерянной навсегда — только четыре дня. У Бэзила, слегка задержавшегося в отрочестве, дальновидность сменялась нетерпением, для которого будущее измеряется одним днем. Сияние Йеля меркло рядом с посулами того несравненного часа.

А по другую руку чахлым призраком маячил университет штата, где из одних ворот в другие сновали тени, которые при ближайшем рассмотрении оказывались ветеринарами, японцами и девушками. В пять часов, презирая себя за малодушие, Бэзил набрал номер и попросил горничную Кампфов передать, что он заболел и сегодня прийти не сможет. Но и с занудливыми изгоями своего поколения он тоже сидеть не собирался: заболел так заболел. Семейству Райли не в чем будет его упрекнуть.

Трубку взяла Рода, и Бэзил старательно изобразил хриплый полушепот.

— Рода, я заболел. Лежу в постели, — слабо пробормотал он и добавил: — Хорошо еще, что телефон у меня в комнате, — по крайней мере, могу позвонить.

— Хочешь сказать, ты сегодня не появишься? — В ее голосе звенела злость и обида.

— Я заболел, не встаю с постели, — упрямо повторил он. — У меня озноб, ломота во всем теле… и насморк.

— Может, все-таки придешь? — В ее голосе больной не услышал ни тени сочувствия. — Ты обещал. Иначе будет на две девочки больше.

— Я пришлю кого-нибудь вместо себя, — сказал он в отчаянии. Взгляд сквозь оконное стекло заметался по улице и уперся в дом напротив. — Пришлю Эдди Пармели.

Рода задумалась. Как видно, ей чудился подвох.

— Уж не намылился ли ты на другую вечеринку?

— Нет, что ты. Я всех предупредил, что расхворался. Рода опять призадумалась. У Эдди Пармели был на нее зуб.

— Я все устрою, — пообещал Бэзил. — Придет, куда он денется? Ему сегодня все равно нечем заняться.

Через пару минут он уже бежал через дорогу. Дверь открыл сам Эдди, завязывавший на шее галстук-бабочку. Бэзил скупо, с оглядкой обрисовал ситуацию. Не согласится ли Эдди пойти вместо него?

— Извини, старина, сегодня никак. У меня реальное свидание с девушкой.

— Ты внакладе не останешься, Эдди, — беспечно посулил Бэзил. — Я бы тебе заплатил — долларов пять.

Эдди пораскинул мозгами. В глазах мелькнула слабина, но все же он покачал головой:

— Оно того не стоит, Бэзил. У меня сегодня такой вариант — ты бы видел.

— Встретишься с ней попозже. На эту вечеринку тебя… то есть меня… потому зазывают, что там девчонок больше, чем парней… Послушай, Эдди, я тебе десять долларов дам.

Эдди похлопал его по плечу:

— Так и быть, старина, чет не сделаешь ради лучшего друга. Где деньги?

У Эдди в ладони растворилась недельная зарплата с привеском, но Бэзил, переходя дорогу, чувствовал пустоту иного рода — пустоту надвигающегося вечера. Примерно через час лимузин Кампфов притормозит у Озерного клуба, и… снова и снова его воображение неловко спотыкалось об эту картину, не в силах идти дальше.

В отчаянии он бродил из одной темной комнаты в другую. Мать отпустила горничную, а сама пошла ужинать к деду, и Бэзил вдруг надумал позвать какого-нибудь разбитного парня, вроде Элвуда Лиминга, в ресторан «Карлинг» — пить виски, вино и пиво. Может статься, возвращаясь домой после вечеринки на озере, Минни заметит его среди самых завзятых кутил и все поймет.

— Поеду к «Максиму», — отчаянно пробормотал он сам себе; а потом в досаде бросил: — Пропади он пропадом, этот «Максим».

Сидя в гостиной, он смотрел, как над забором дома Линдсеев на улице Мак-Каббен всплывает бледная луна. Компания молодых ребят спешила на троллейбус, идущий в сторону «Комо-парка». Их тусклое существование было достойно жалости: они ведь не будут сегодня вечером танцевать с Минни в Озерном клубе.

Восемь тридцать: она уже там. Девять: в преддверии перемены блюд они отплясывают под «Занозу в моем сердце»[41] или танцуют касл-уок, который Энди Локхарт привез из Йеля.

В десять он услышал, как вошла мать и почти одновременно зазвонил телефон. От скуки он прислушался — и вдруг резко выпрямился на стуле.

— Алло, да-да… Здравствуйте, миссис Райли… Понимаю… Ах вот оно что… Так… Вы уверены, что не хотите поговорить с Бэзилом?.. Откровенно говоря, миссис Райли, я в такие дела не вникаю.

Бэзил вскочил и шагнул к дверям; в тонком голосе матери послышались металлические нотки:

— Меня не было дома; понятия не имею, кого он обещал прислать.

Значит, Эдди Пармели так никуда и не пошел — это была катастрофа.

— …Конечно нет. Это, видимо, какая-то ошибка. Не думаю, что Бэзил мог так поступить; вообще я сомневаюсь, что он владеет японским.

У Бэзила помутилось в голове. Он чуть не кинулся через дорогу, чтобы поквитаться с Эдди Пармели. Но тут он услышал в голосе матери неприкрытое раздражение:

— Хорошо, миссис Райли. Так и передам. Но я не стану обсуждать с вами его поступление в Йель. Так или иначе, он обойдется без посторонней помощи…

Его уволили, и мать пыталась стойко принять эту весть. Но она продолжила, немного повысив голос:

— Возможно, дяде Бену интересно будет узнать, что сегодня вечером мы продали компании «Юнион-депо» корпус на Третьей улице за четыреста тысяч долларов.

Господин Уцуномия освоился как нельзя лучше. За все шесть месяцев, проведенные в Америке, он впервые оказался в теплой компании. Сначала он намучился, пытаясь объяснить хозяйке вечера, какими судьбами оказался у нее за столом, но Эдди Пармели внушил ему, что в Америке такие замены — дело житейское, и теперь он прилежно изучал и этот, и многие другие американские обычаи.

Танцевать он не умел, а потому сидел с пожилой хозяйкой, пока обе хозяйки — пожилая и молодая — не уехали домой сразу после ужина, причем в некотором возбуждении. А господин Уцуномия не уехал. Он прогуливался и наблюдал. Одиночество его не тяготило: он привык.

Около одиннадцати он, сидя на веранде, для виду затягивался сигаретой — чего, кстати, терпеть не мог — и пускал дым в сторону города, а сам прислушивался к беседе, что велась прямо у него за спиной. Беседа, длившаяся уже минут тридцать, его порядком озадачила, потому что в ней, как он понял, было сделано предложение, на которое не последовал отказ. Однако же, если глаза его не обманывали, собеседники находились еще в том возрасте, который американцы не ассоциируют с такими серьезными вопросами. Впрочем, еще более озадачила его другая деталь: если кто-то заменяет собой отсутствующего гостя, то само собой разумеется, что отсутствующего гостя не должно быть среди присутствующих; тем не менее он был почти уверен, что молодой человек, сделавший предложение руки и сердца, — это не кто иной, как мистер Бэзил Ли. Вмешаться прямо сейчас не позволяли приличия, но можно было бы деликатно попросить его пролить свет на эту загадку осенью, когда начнутся занятия в университете штата.

Любое место, где появлялась она, становилось для Бэзила волшебным и прекрасным, но сам он мыслил не так. Он считал, что местность эта притягательна в своей сути, и самую заурядную улочку или даже название какого-нибудь города еще долгое время окружал необыкновенный ореол, долгий звук, на который его душевные струны живо откликались восторгом. Ее присутствие захватывало его целиком, а все, что было вокруг, меркло; когда она уходила, эти места не пустели, а, скорее, манили поискать ее в призрачных, неведомых ему покоях и садах.