– Шеридан – красивое место?
– Замечательное. Мы поедем на машине туда, где шел бой с индейцами, – я тебе о нем расскажу. Потом мы отправимся дальше, в сторону Биллинса, где погиб этот дурень Джордж Армстронг Кэстер, ты увидишь мемориальные доски на том месте, где их всех перебили, а я объясню тебе, как шло сражение.
– Ах, как здорово! А на что Шеридан больше похож: на Мантую, на Верону или на Веченцу?
– Ни на один из этих городов. Он стоит высоко в горах, почти как Скио.
– Значит, он похож на Кортину?
– Ничуть. Кортина – это высокое плато, окруженное горами. Шеридан прилепился прямо к склону. Возле Биг-Хорна нет холмов. Горы поднимаются прямо из долины. Оттуда виден Облачный пик.
– А наши машины туда взберутся?
– Еще как взберутся. Но только я бы предпочел машину без гидравлического управления.
– Да я и могу без нее обойтись, – сказала девушка. Потом она выпрямилась, чтобы не заплакать. – Как и без всего остального.
– Что ты будешь пить? – спросил полковник. – Мы еще ничего не заказали.
– Я, пожалуй, ничего не буду пить.
– Два очень сухих мартини и стакан холодной воды, – сказал полковник бармену.
Он сунул руку в карман, отвинтил крышку у бутылочки с лекарством и вытряхнул две большие таблетки на ладонь левой руки. Держа их, он снова завинтил крышку. Это было не так уж трудно для человека, который нередко обходится без помощи правой руки.
– Я ведь сказала, что ничего не буду пить.
– Ладно, дочка. По-моему, тебе не мешает выпить. Пусть пока постоит. А не то я сам выпью. Пожалуйста, не сердись. Я нечаянно заговорил так резко.
– Мы еще не взяли нашего маленького негритенка, который будет за мной ухаживать.
– Да. Я не хотел его брать, пока не придет Чиприани и я не расплачусь.
– Какие у тебя на все строгие правила!
– Да, строгие, – сказал полковник. – Ты уж меня, дочка, прости.
– Скажи три раза «дочка».
– Hija, figlia[55], дочка.
– Не знаю, что и делать, – сказала она. – Давай лучше отсюда уйдем. Я люблю, когда на нас с тобой смотрят, но сегодня мне никого не хочется видеть.
– Футляр с негритенком лежит на кассе, сверху.
– Знаю. Я давно его заметила.
К ним подошел бармен и принес напитки, холодные как лед, судя по запотевшему стеклу бокалов; он подал и стакан воды.
– Принесите тот пакетик, который прислали на мое имя, он лежит сверху на кассе, – сказал полковник. – Скажите Чиприани, что я пришлю ему чек.
Он изменил свое решение.
– Хочешь выпить, дочка?
– Да. Если ты не рассердишься, что я тоже передумала. Они чокнулись и выпили. Чокнулись они так легко, что бокалы едва коснулись друг друга.
– Ты был прав, – сказала она, чувствуя, как внутри разливается тепло и мгновенно пропадает грусть.
– Ты тоже была права, – сказал он, сжимая в ладони две таблетки.
Он решил, что принять их сейчас с водой неприлично. Поэтому, когда девушка отвернулась, провожая взглядом одного из утренних посетителей, он запил их мартини.
– Ну как, пойдем, дочка?
– Да. Конечно.
– Бармен! – позвал полковник. – Сколько с меня? Не забудьте сказать Чиприани, что за эту ерунду я пришлю ему чек.
Они пообедали в «Гритти», и, развернув негритенка из черного дерева, девушка приколола его у левого плеча. Фигурка была длиной около трех дюймов и довольно красива, если любишь такие вещи. «А не любят их только дураки», – думал полковник.
"Не смей говорить грубости даже про себя, – сказал он мысленно. – Постарайся получше себя вести, пока вы с ней не распрощались. Что это за слово «прощай», – думал он. – Так и просится в альбомные стишки.
Прощай, и bonne chance,[56] и hasta la vista,[57] а мы говорили просто merde[58]. И все тут! Счастливый путь – вот это хорошие слова! Прямо из песни, – думал он. – Счастливый путь, счастливый путь, вот и ступай в дорогу, унося с собой эти слова. И точка", – думал он.
– Дочка, – сказал он, – давно я не говорил, что тебя люблю?
– С тех пор, как мы сели за столик.
– Ну вот, а теперь говорю.
Когда они пришли в гостиницу, она сходила в дамскую комнату и терпеливо расчесала волосы. Вообще она не любила дамских комнат.
Она подкрасила губы, чтобы сделать рот таким, какой любит он, и сказала себе, старательно размазывая помаду: «Только ни о чем не думай. Только не думай. И не смей быть грустной, ведь он уезжает».
– Какая ты красивая.
– Спасибо. Мне хочется для тебя быть красивой, если у меня это выйдет и если я вообще могу быть красивой.
– Какой звучный язык итальянский.
– Да. Мистер Данте тоже так думал.
– Gran Maestro, – позвал полковник. – Чем нас покормят в вашем Wirtschaft[59]?
Gran Maestro искоса наблюдал за ними – ласково и без всякой зависти.
– Вы хотите мясо или рыбу?
– Сегодня не пятница, – сказал полковник. – Рыбу есть не обязательно. Поэтому я буду есть рыбу.
– Значит, камбала, – сказал Gran Maestro. – А вы, сударыня?
– Все, что вы мне дадите. Вы больше меня понимаете в еде, а я люблю все.
– Решай сама, дочка.
– Нет. Пусть решает тот, кто больше меня понимает. Я после пансиона все никак досыта не наемся.
– Я вам приготовлю сюрприз, – сказал Gran Maestro. У него было длинное доброе лицо, седые брови над чуть дряблыми веками и всегда веселая улыбка старого солдата, который радуется тому, что еще жив.
– Что новенького у нас в Ордене? – спросил полковник.
– Я слышал, что у нашего патрона неприятности. Конфисковали все имущество. Или, по крайней мере, наложили арест.
– Надеюсь, ему не грозит ничего серьезного?
– За патрона можно не беспокоиться. Он пережил бури пострашнее.
– За здоровье нашего патрона! – сказал полковник. Он поднял бокал, наполненный только что откупоренной настоящей вальполичеллой.
– Выпей за него, дочка.
– Не буду я пить за такую свинью, – сказала девушка. – И к тому же я не принадлежу к вашему Ордену.
– Нет, вы уже в него приняты, – сказал Gran Maestro. – Роr merito di guerra.[60]
– Тогда, видно, придется за него выпить, – сказала она. – Но я в самом деле принята в Орден?
– Да, – ответил Gran Maestro. – Правда, диплома вы еще не получили, но я назначаю вас Верховным Секретарем. Полковник откроет вам тайны Ордена. Откройте ей все, прошу вас, полковник.
– Сию минуту, – сказал полковник. – А рябых поблизости нет?
– Нет. Он ушел со своей возлюбленной. С мисс Бедекер.
– Тогда другое дело, – сказал полковник. – Сейчас открою. Есть только одна великая тайна, которую тебе надо постичь. Поправьте меня, Gran Maestro, если я допущу ошибку.
– Приступайте, – сказал Gran Maestro.
– Приступаю, – сказал полковник. – Слушай внимательно, дочка. Это Высочайшая тайна. Слушай! «Любовь есть любовь, а радость есть радость. Но все замирает, когда золотая рыбка умирает».
– Ты приобщилась к тайне, – возгласил Gran Maestro.
– Я счастлива и очень горжусь, что вступила в Орден, – сказала девушка. – Но, честно говоря, какой-то он грубый, ваш Орден.
– Что верно, то верно, – сказал полковник. – А теперь, Gran Maestro, долой таинственность и скажите, что мы будем есть?
– На первое: жюльен из крабов по-венециански, но холодный. В кокотнице. Потом камбала для вас, а для вас, сударыня, поджарка. Какие прикажете овощи?
– Все, какие есть, – сказал полковник.
Gran Maestro ушел, и полковник сперва посмотрел на девушку, а потом на Большой канал за окном, на волшебные переливы света, которые были видны даже отсюда, из самого дальнего конца бара, ловко переоборудованного в ресторан, и сказал:
– Дочка, я тебе говорил, что я тебя люблю?
– Ты мне давно этого не говорил. Но я тебя люблю.
– А что бывает с людьми, которые любят друг друга?
– У них, наверное, что-то есть – что бы оно ни было, – и они счастливее других людей. А потом одному из них навек суждена пустота.
– Не хочу быть грубым, – сказал полковник. – А то я мог бы тебе ответить. Но, пожалуйста, чтобы не было у тебя никакой пустоты!
– Постараюсь, – сказала девушка. – Я сегодня стараюсь с самого утра, с тех пор как проснулась. Я стараюсь с тех пор, как мы узнали друг друга.
– Вот и старайся, дочка.
Потом полковник сказал Gran Maestro, который отдал, свои распоряжения и вернулся:
– Бутылку этого vino secco[61] со склонов Везувия к камбале. Ко всему остальному у нас есть вальполичелла.
– А мне нельзя запивать поджарку вином с Везувия? – спросила девушка.
– Рената, дочка, конечно, можно. Тебе все можно.
– Если уж пить вино, я хочу пить такое, как ты.
– Хорошее белое вино в твоем возрасте идет и к поджарке, – сказал полковник.
– Жалко, что у нас такая разница в возрасте.
– А мне это как раз нравится, – возразил полковник. – Не считая того… – прибавил он и вдруг осекся, а потом сказал: – Давай будем fraTche et rose comme aujour de bataille.[62]
