И в то время когда Анна сидела против графини в маленькой гостиной, взгляд ее упал на букетик голубых подснежников, который графиня держала в руках. Точно молния осенила ее, и она тотчас же догадалась, откуда эти цветы и кто собирал их.
Ей не нужно ни о чем спрашивать. Где еще могут расти подснежники в начале апреля, как не в березовой роще на берегу Лёвена, возле Экебю?
Не отрываясь она смотрит на маленькие голубые венчики цветов — этих счастливцев, имеющих доступ ко всем сердцам, на этих маленьких предвестников, которые, помимо собственной прелести, окружены ореолом всего прекрасного, всего, что они сулят, что должно наступить. И по мере того как она смотрит на них, в душе ее начинает клокотать злоба, рокоча, словно гром, ослепляя, подобно молнии. «По какому праву, — думает она, — у графини в руках этот букет подснежников, собранных на берегу озера в Экебю?»
Все они — и Синтрам, и молодая графиня, и остальные, — все они искусители, все они хотели склонить Йёсту Берлинга на путь зла, но она защитит его от всех искушений. Она готова на все, даже если это будет стоить ей жизни.
Она решает, что не уйдет из маленькой голубой гостиной, пока не увидит эти цветы на полу растоптанными и уничтоженными.
С этой мыслью она начинает борьбу с маленькими голубыми цветочками. В большой гостиной за стеной пожилые дамы дремлют, откинув свои почтенные головы на высокие спинки кресел, и ни о чем не догадываются, мужчины мирно пыхтят своими трубками в кабинете графа; вокруг царят мир и тишина, и лишь в маленькой голубой гостиной разгорается отчаянная борьба.
Как хорошо поступают те, кто сразу не обнажает меча, кто умеет спокойно ждать, обуздав свое сердце, и во всем поручает себя воле божьей! Беспокойное сердце всегда заблуждается. Зло всегда порождает еще большее зло.
Но Анне Шернхек казалось, что она увидела наконец в небесах указующий перст.
— Анна, — говорит графиня, — расскажи мне что-нибудь интересное!
— О чем?
— О, — говорит графиня, нежно лаская букетик своей белой рукой, — расскажи что-нибудь о любви, о том, как любят.
— Нет, о любви я ничего не знаю.
— Ну что за глупости! Разве нет здесь городка, который носит название Экебю? Городка, где живет столько кавалеров?
— Да, действительно, — говорит Анна, — здесь есть место, которое называют Экебю, и там живут те, что высасывают все соки из страны, делают нас неспособными ни к какой серьезной работе, губят нашу молодежь и совращают наши лучшие умы. И ты хочешь слышать о них, хочешь, чтобы я рассказывала тебе об их любовных историях?
— Да, хочу. Мне нравятся кавалеры.
И вот Анна Шернхек начинает говорить, коротко и отрывисто, словно читая по старой книге псалмов.
Кажется, что она вот-вот задохнется от нахлынувших чувств. Затаенная страсть трепещет в каждом ее слове, и графиня, полная страха и интереса, слушает ее.
— Что значит любовь кавалера, что значит его верность? Одна возлюбленная сегодня, другая завтра, одна на востоке, другая на западе. Для него нет ни слишком недосягаемых, ни слишком доступных: сегодня графская дочь, а завтра последняя девка. Нет на свете ничего более всеобъемлющего, чем его сердце. Но горе той, которая полюбит кавалера! Ей придется искать его по дорогам, когда он пьян. Ей придется молча смотреть, как он за игорным столом проматывает наследство ее детей. Ей нужно терпеть, видя, как он увивается за другими женщинами. О Элисабет, если кавалер приглашает порядочную женщину на танец, она должна ему отказать; если он дарит ей букет, она должна бросить цветы на землю и растоптать их; если она его любит, то она должна лучше согласиться на смерть, чем на брак с ним. Среди кавалеров был один отрешенный от сана пастор. Он лишился своего звания из-за пьянства. Он приходил пьяным в церковь. Он выпивал вино, предназначенное для святого причастия. Слыхала ли ты о нем что-нибудь?
— Нет.
— После того как его отрешили от сана, он стал бродить по дорогам и просить подаяния. Он пил как безумный. Он был способен украсть ради того, чтобы добыть себе водки.
— Как его зовут?
— Его нет больше в Экебю... В свое время майорша из Экебю приняла в нем участие, она приютила и одела его, а затем уговорила твою свекровь, графиню Марту, взять его домашним учителем к твоему мужу, юному графу Хенрику.
— Взять в дом отрешенного пастора?..
— О, он был молод, полон сил и хорошо образован. Он вполне мог находиться среди приличных людей, если только не начинал пить. Графиня Мэрта была не слишком разборчива. Ее забавляла возможность поддразнить пробста и капеллана. Но она распорядилась, чтобы ее детям ничего не говорили о прошлом учителя. Иначе ее сын потерял бы уважение к нему и ее дочь не могла бы терпеть его присутствия в доме, потому что она была святая.
И вот он приехал в Борг. Он держал себя очень скромно, садился на край стула, за столом молчал, а если появлялся кто-нибудь посторонний, уходил в парк.
Но там, на пустынных дорожках парка, он часто встречал юную Эббу Дона. Она не любила шумных пиров, которые гремели под сводами замка, с тех пор как ее мать овдовела. Она была не из тех, кто бросает повсюду вызывающие, дерзкие взоры. Она была такой мягкой, такой застенчивой. В свои семнадцать лет она казалась нежным ребенком, но она была удивительно хороша со своими карими глазами и легким румянцем на щеках. Ее нежное, хрупкое тело всегда было слегка наклонено вперед. Ее тонкая рука отвечала на приветствие слабым пожатьем. Ее маленький рот был необыкновенно молчалив и серьезен. А ее голос — ах, этот нежный приглушенный голос! Она выговаривала слова медленно и отчетливо, но никогда не звучал ее голос свежестью и горячностью молодости, а лишь глухо и устало, как заключительный аккорд утомленного музыканта!
Она не походила на других. Ноги ее ступали по земле так легко, так бесшумно, словно она была здесь, в этом мире, лишь бесприютным странником. Глаза ее постоянно были опущены, словно она боялась нарушить созерцание своих внутренних образов. Душа ее отвратилась от земли уже с детских лет.
Когда она была маленькой, ее бабушка часто рассказывала ей сказки. Однажды вечером они сидели вдвоем у камина, и все сказки были уже пересказаны. Яркое пламя камина вспыхивало и потухало, а вместе с ним каждый раз возрождались и меркли сказочные образы блестящих принцев и прекрасных принцесс. Но руки малютки все еще нежно теребили бабушкино платье, и шелк при этом издавал звук, похожий на писк маленькой птички. Этим движением она выражала просьбу, ибо была не из тех детей, которые просят словами.
Тогда бабушка тихим голосом рассказала ей про одного младенца из Иудеи, про младенца, который был рожден, чтобы стать великим повелителем. Ангелы в честь его рождения пели над землей хвалебные гимны, восточные цари находили путь по звездам и приносили ему в дар золото и ладан, а старые люди предсказывали, что он будет великим. Младенец рос, превосходя красотой и мудростью всех своих сверстников. В двенадцать лет он уже превосходил своей мудростью верховных жрецов и книжников.
Затем бабушка рассказала ей о самом прекрасном, что видела земля: о жизни младенца среди злых, гадких людей, которые не хотели признавать в нем своего повелителя.
Она говорила о том, как младенец стал взрослым и как он всегда был окружен ореолом чудес.
Все на земле служило ему и любило его, все — кроме людей. Рыба сама шла к нему в сети, хлеб наполнял его корзины, и стоило ему пожелать, как вода превращалась в вино.
Но люди не давали великому повелителю ни золотой короны, ни блестящего трона. Его не окружала коленопреклоненная свита. Он жил среди них как нищий.
Но он был так добр к ним, этот великий повелитель. Он исцелял больных, возвращал слепым зрение и воскрешал мертвых.
И все-таки люди не признавали его своим повелителем.
Они послали против него своих воинов, и те схватили его; в насмешку над ним они нарядили его в корону и длинную мантию, дали ему скипетр и заставили нести к месту казни тяжелый крест.
— О дитя мое, добрый повелитель так любил высокие горы. По ночам он восходил на них, чтобы беседовать с небожителями, а днем он любил сидеть на их склонах и обращаться с добрым словом к внимавшим ему людям. Но вот злые люди повели его на гору, чтобы там распять. В руки и ноги его они вбили гвозди и распяли доброго повелителя на кресте, как если бы он был разбойником или злодеем.
Злые люди смеялись над ним. Только мать его и друзья плакали, что он умер прежде, чем сделался повелителем.
О, как горевало о нем все вокруг!
Померкло солнце, заколебались горы, завеса во храме разорвалась, и разверзлись могилы, чтобы мертвые могли восстать и показать свое горе!
При этих словах малютка положила голову к бабушке на колени и заплакала так горько, что сердце готово было разорваться.
— Не плачь, маленькая, добрый повелитель восстал из гроба и вознесся на небеса к своему отцу.
