class="p1">Он раскрыл ладонь — та полнилась и переливалась золотом.
Айлин благоговейно уставилась на нее с видом человека, узревшего чудо.
— Это же куча денег, — ахнула она.
— Тут пятнадцать золотых фунтов и несколько шиллингов, — сказал Патси, — и вот такое мне есть до них дело.
Размахнулся и запульнул деньги со всей силою своего плеча.
— Вот такое мне есть до них дело, — повторил он и схватил ее за руку, чтоб не ринулась подбирать. — Брось, женщина моя милая, оставь гроши в покое.
Молвил Келтия:
— Кое-что и мне надо выбросить, ибо слишком уж я это обожаю.
— Что же это у тебя? — с любопытством спросил Мак Каин.
Трубка, — ответил серафим, держа ее за мундштук.
— Не выбрасывай годную трубку! — вскричала Айлин Ни Кули. — Я что, нынче путь держу с двумя полоумными?
Патси тоже встрял.
— Погоди минутку. Отдай мне трубку, а сам возьми вот эту. — Забрал он у Келтии его, с серебряным мундштуком, а серафиму отдал свою почерневшую глиняную.
— Эту можешь выкинуть, — сказал он и сунул трубку Келтии себе в рот.
— Так и сделаю, — печально промолвил Келтия.
Взял трубку за черенок и резко сломал ее пополам; чашечка упала на землю, от удара из нее выскочил маленький тугой комок горящего табака.
— Ну и вот, — произнес Келтия.
Отшвырнул обломок мундштука, и, глубоко вздохнув, зашагали они дальше.
Айлин Ни Кули сердилась.
— Падрагь, — сказала она, — с чего ты вдруг выбросил все те золотые деньги — и деньги серебряные?
Патси обратил на нее покойный взор короля.
— Возьми меня под руку, Айлин, — сказал он, — и пойдем себе с удобством, бо мы с тобой давненько не беседовали, а Келтия желает разговаривать и с тобой, и со мною.
— Так и есть, — подтвердил Келтия.
Айлин взяла его под руку, и зашагали они стремительно вперед, а она все глядела на него круглыми глазами обожания и потрясения.
— Ну не чудной ли ты человек, Падрагь! — вымолвила она.
— Надо думать, — сказал Патси, — ты от нас нынче вечером улизнешь?
— Если желаешь ты, чтоб я осталась, — не улизну.
На том начали они новый разговор.
В тот день не останавливали они свое странствие, даже чтобы поесть.
Финан спешил, и ели они на ходу. Осел шустро перебирал стройными ногами, повозка тарахтела, щебень щелкал и стучал под колесами, что скакали по ухабистому проселку.
Ни единого человека не попалось им на пути.
Из окрестных полей несло свежим духом дикой травы, что вновь отдавала солнцу свое живое дыханье; солнце сияло — не яростно, а по-доброму, приглушая попутно свой мощный огонь; над головами странников, косо скользя на пространных крыльях, плыли птицы, выкликали музыкальную ноту, удаляясь, выкликали вновь; вновь появились деревья, их сумрачные тени спали на дороге, пропечатывая золотой свет оттенком эбена, а их сумрачные голоса перешептывались хлопотливо, тихо, как голоса бесчисленных матерей, что прикладывают к благодатным грудям детишек, — так они ворковали и пели, покачивая обильной зеленью в вышине.
Под вечер добрался отряд до холма, у вершины которого некогда закопали они убранства ангелов.
Почти через час восхождения по тому склону осел заартачился.
Встал, и ничто не способно было сдвинуть его с места. Более того — развернул он повозку задом наперед и направил нос свой и оглобли туда, куда сам считал разумным.
Все остановились.
— Он туда не пойдет, — сказала Мэри и потянула длинную морду к своей груди.
— Не пойдет, — сказал ее отец. — Оставь уже осла в покое, Мэри. Верни ему его морду и веди себя как христианская девушка.
— Это ты оставь меня в покое, — огрызнулась Мэри, — тебе я чего плохого делаю?
— Да мне просто не нравится смотреть, как женщина целует осла.
— Ну так не смотри на меня — ничего и не увидишь.
— Экая ты потешница, — сурово молвил отец.
Пожав плечами, обратился он к Финану:
— Он такое разок устроил — мы шли на высокий холм в Коннахте, и, как бы ни драл я ему шкуру на спине, он ни шагу не сделал; замечательный он осел, между прочим, мистер, и может, нам лучше бы поискать путь на этот холм полегче.
Финан кормил осла пучками травы, и осел ел их с аппетитом.
— Незачем идти дальше, — произнес Финан. — Нам уж почти видно то место, и проститься мы можем здесь.
— Ой! Бросим тут животину, — воскликнул Мак Канн, — да пойдем наверх с вами, проводим.
— Лучше нам расстаться здесь, — тихонько сказал Финан. — Не желаем мы, чтоб нас видели в последний миг.
— Ну, как хотите, — обиженно произнес Патси.
Финан воздвигся над Мак Канном, положил руки Патси на плечи и торжественно благословил его на округлом языке, после чего нежно поцеловал в обе щеки.
— Ей-же-ей! — сказал Патси.
Тем же одарил Финан и Айлин Ни Кули, и Мэри — поцеловал их обеих в щеки, затем наложил ладонь на морду ослу и благословил животину, а после могуче устремился вверх по склону.
Келтия приблизился к Патси, но Мак Канн смутился. Его только что поцеловал мужчина, а потому он оборонительно раскурил трубку и изо рта ее не выпускал.
— Уходишь? — спросил он Келтию, дымя, как печная труба.
— Ухожу, — тихо ответил Келтия.
Патси вынул трубку изо рта и вложил ее серафиму в руку.
— Вот, — сказал он, — затянись напоследок, облегчи сердце.
Келтия принял трубку, затянулся — и это воистину облегчило ему сердце.
— Дам тебе лопату из повозки, продолжил Пат-си, — бо предстоит вам выкапывать ваше добро. Держи, и не важно, потеряется она или нет.
— Стало быть, прощай, — сказал Келтия, вскидывая лопату на плечо и возвращая трубку Патси, тот же немедля сунул ее в рот.
Келтия протянул ему руку, Мак Канн вложил в нее свою.
Пока жали они друг другу руки, Патси настигло раскаяние — он отвел серафима на несколько шагов.
— Слушай! — сказал он. — Я тебя надурил, когда вытаскивал деньги из карманов, чтоб выкинуть.
— Так? — отозвался Келтия.
— Одну золотую монетку я выпустил из пальцев, и она прямо сейчас лежит у меня на дне кармана, но я ее выкину, господин хороший, если велишь.
Келтия глянул на него, и на губах его возникла улыбка великого удовлетворения.
— На твоем месте, — произнес он, — я б ее приберег.
Мак Канн очень торжественно кивнул.
— Приберегу, — рьяно ответил он, — и потрачу.
Келтия затем простился с остальными и двинулся по склону с лопатой наперевес.
Золотая монетка жгла Патси карман. Обратился он к Арту:
— Что ж, юноша! Вот тебе рука моя, пусть сопутствует тебе удача; бросай беготню свою и лазанье по деревьям — и
