как она разрастается
in infinitum, беспредельно и проявляется бесконечно разнообразно, поскольку сами мы предаемся ей каждый по-своему»; искоренить ее не так-то просто, считает Туллий, ведь она так цепко держится и
altae radices stultitiae [корни нашего безрассудства так глубоки], что, какими мы воспитаны, такими уж и останемся [249]. Некоторые говорят, что уму присущи два главных недостатка: заблуждение и невежество, от коих проистекает все остальное, ибо из-за невежества мы не знаем самых необходимых вещей, а вследствие заблуждения наши представления об этих вещах искажены. Невежество — это отсутствие чего-то, а заблуждение — стремление настоять на своем. Невежество приводит к пороку, а заблуждение — к ереси. Вы можете насчитать сколько угодно видов безрассудства, делить их и подразделять, но очень мало кто от него свободен или не сталкивается с тем или иным его проявлением. В том, что
Sic plerumque agitat stultos insitia [250] {223} [Глупостью обычно правит невежество], может убедиться любой, стоит лишь поразмыслить над своими и чужими поступками.
Меркурий, как остроумно придумал Лукиан [251], привел как-то Харона {224} на такое место, откуда тот мог сразу обозревать весь мир, и, когда Харон вдоволь насмотрелся и огляделся вокруг, Меркурий пожелал узнать, что же тот увидел. Харон ответил, что увидел огромные беспорядочные скопища людей, жилища которых напоминают кротовые норы, а сами люди — муравьев, что ему «удалось разглядеть города, подобные множеству пчелиных ульев, при этом у каждого муравья имелось жало, и все они были только тем и заняты, что жалили друг друга, одни господствовали над другими, подобно шершням, и были покрупнее остальных, некоторые напоминали вороватых ос, а другие смахивали на трутней». Их головы пригнетала разнородная смесь тревог, надежд, страха, гнева, корысти, невежества и тому подобного, а также множество нависавших над ними недугов, которые они сами же накликали на свою голову. Одни бранились, другие дрались, ездили верхом, бегали, Sollicite ambientes, callide litigantes [Нетерпеливо чего-то домогались или ловко сутяжничали] ради каких-то пустяков и мелочей, а также всякого рода минутных выгод; их города и провинции были охвачены распрями: богатые ярились против бедных, бедные — против богатых, знатные против ремесленников, а эти — против знатных, и точно так же вели себя все остальные. Так что в итоге Харон объявил их всех безумцами, глупцами, идиотами и ослами, O Stulti, quaenam haec est amentia? O, глупцы! о, безумцы! — воскликнул он, insana studia, insani labores и т. п. Безумные устремления, безумные поступки, безумные, безумные, безумные, O seclum insipiens et infacetum [252], о, ничтожный, безрассудный век! {225} Как известно, философ Гераклит после глубоких размышлений о жизни людей разразился слезами, оплакивая их страдания, безумие и безрассудство. Демокрит же, напротив, разразился хохотом, столь смехотворной представилась ему вся их жизнь, и это ироническое чувство овладело им настолько, что жители Абдеры решили, будто он повредился в уме, и послали поэтому гонцов к врачу Гиппократу, дабы тот испробовал на Демокрите свое искусство. Впрочем, эта история подробно рассказана самим Гиппократом в его эпистоле к Дамагету {226}, и, поскольку она не будет выглядеть неуместной в моих рассуждениях, я приведу ее почти дословно, как она изложена самим Гиппократом, со всеми сопутствующими этому обстоятельствами.
Когда Гиппократ прибыл в Абдеру, горожане тотчас во множестве обступили его, кто в слезах, а кто умоляя врача сделать все, что в его силах. Отдохнув немного с дороги, Гиппократ, сопровождаемый толпой горожан, пошел повидать Демокрита; он застал философа в его садике, расположенном на окраине города, «сидящим в полном одиночестве на камне под сенью чинары, босого, с книгой на коленях; вокруг лежали трупы вскрытых им животных, и Демокрит был глубоко погружен в свои занятия» [253]. Выждав минуту, Гиппократ приветствовал философа по имени, на что тот приветствовал его в ответ, несколько смущенный тем, что не может тоже в свой черед назвать его по имени, возможно, оттого, что запамятовал его. Гиппократ осведомился, зачем он это делает. Тот ответил, что «вскрывает животных, дабы отыскать причину безумия или меланхолии» [254]. Гиппократ, одобрительно отозвавшись о его занятиях, выразил восхищение его счастьем и досугом. «А что мешает вам, — произнес Демокрит, — обрести такой же досуг?» — «Домашние обязанности — вот что мешает, — ответствовал Гиппократ, — неизбежные заботы о себе, соседях и друзьях… расходы, болезни, недомогания, смерти… жена, дети, слуги и всевозможные другие дела, отнимающие у нас время». В ответ на это Демокрит только рассмеялся (в то время как его друзья и все стоявшие вокруг проливали слезы, оплакивая его безумие). Гиппократ осведомился, что его так рассмешило. «Суета и нелепость происходящего вокруг, — ответил Демокрит. — Смешно наблюдать людей, столь чуждых каких бы то ни было благородных поступков, охотящихся за богатством, не знающих меры в своем честолюбии, не щадящих сил в бесконечной погоне за ничтожной славой и расположением окружающих; роющих глубокие шахты ради золота, чтобы в большинстве случаев так ничего и не найти, утратив в итоге и все свое достояние, и самую жизнь. Видеть, как одни любят собак, другие — лошадей, а третьи жаждут склонить к покорности целые провинции, хотя сами ничему покоряться не желают [255]; видеть, как некоторые поначалу без памяти любят своих жен, а некоторое время спустя проникаются к ним ненавистью и бросают [256]; рождают детей, пекутся о них и тратятся на их воспитание, а потом, когда те достигают зрелости, ни во что их не ставят, перестают о них заботиться и, оставляя без самого необходимого, бросают на произвол судьбы [257]. Разве подобное поведение не свидетельствует об их нестерпимой глупости? [258] Когда люди живут в мире, они жаждут затеять войну, презирают спокойствие, низвергают королей, чтобы возвести на их трон других [259], убивают мужей, чтобы породить детей от их жен! Сколько странных склонностей заложено в людях! Живя в нужде и бедности, они жаждут разбогатеть, а добившись наконец своего, вместо того чтобы наслаждаться нажитым, закапывают его в землю или бессмысленно его расточают. О, мудрый Гиппократ, я смеюсь, наблюдая все, что творится вокруг, а еще более, когда вижу последствия того, что происходит, ведь все делается лишь с самыми гнусными намерениями. Среди людей не сыщешь ни истины, ни справедливости, ибо они каждодневно выдвигают друг против друга обвинения: сын против отца и матери, брат против брата, родственников и друзей, занимающих равное с ними положение [260], и все это
