– Нет, – сказал он, – длань отца моего не нуждается в укрепленьи, а признанье глупости Фредерика – в предвосхищении. Пусть обо всем поведает сам.
– Но он поведает лишь половину.
– Достанет и четверти.
Миновали день-другой – ни полслова о капитане. Его брат и сестра не знали, что и думать. Порой им чудилось, будто молчанье его – естественный итог предполагаемой помолвки, порою же – что оно совершенно с таковою несовместно. Генерал тем временем, хоть и обижался ежеутренне на Фредерикову небрежность в вопросах корреспонденции, был избавлен от подлинной тревоги за сына и лишен любых насущных волнений, помимо желанья наилучшим образом скрасить пребыванье юной г-жи Морлэнд в Нортэнгере. Снова и снова сообщал он о своем беспокойстве на сей счет, опасался, что монотонность каждодневного общества и занятий отвратят ее от аббатства, сожалел, что в графстве нет леди Фрэйзерс, то и дело заговаривал о большом собраньи за обедом, а раз или два даже начинал подсчитывать танцующую молодежь в округе. Но, с другой стороны, на дворе мертвый сезон, ни пернатой дичи, ни зверья, а леди Фрэйзерс в графстве отсутствует. В конечном итоге как-то утром хозяин дома сообщил Генри, что вместе с барышнями как-нибудь экспромтом навестит сына в Вудстоне, когда тот в следующий раз туда отправится; там же все собранье и отобедает. Генри сия честь осчастливила, а Кэтрин пришла в восторг.
– И когда, по-вашему, сударь, мне следует ожидать сего удовольствия? Мне придется отбыть в понедельник, дабы присутствовать на собрании прихода; вероятно, я буду вынужден задержаться дня на два или три.
– Так-так – что ж, вот тогда-то мы и попытаем счастья. Незачем договариваться наверняка. Прошу тебя, не меняй ради нас своих планов. Что есть в доме, того и достаточно. Пожалуй, я могу поручиться, что юные дамы не попрекнут тебя за холостяцкий стол. Что ж, надо подумать; понедельник у тебя занят, так что в понедельник мы не поедем; а вторник будет занят у меня. С утра я ожидаю землемера с рапортом из Брокэма; а затем приличья не дозволят мне пренебречь поездкою в клуб. Я не смогу взглянуть знакомцам в глаза, если и теперь избегну клуба, поскольку все знают, что я здесь, а значит, сие воспримут крайне болезненно; я придерживаюсь правила, госпожа Морлэнд, никогда не обижать соседей, если сие возможно предотвратить, пожертвовав малой толикой времени или вниманья. Все они – люди весьма достойные. Дважды в год они получают из Нортэнгера половину оленьей туши; и я обедаю с ними, когда только могу. Итак, о вторнике, будем считать, и речи не идет. Но вот в среду – Генри, я думаю, в среду ты можешь нас ожидать; и мы прибудем рано, дабы хватило времени оглядеться. До Вудстона мы, полагаю, доберемся за три часа без четверти; в экипаж сядем в десять; итак, примерно без четверти час в среду можешь приступать к поискам.
Даже бал не обрадовал бы Кэтрин более сей маленькой экскурсии – так сильно хотелось ей узреть Вудстон; и спустя час ее душа еще трепетала от восторга, когда Генри в сапогах и пальто вошел в комнату, где сидели подруги, и молвил:
– Я, юные дамы, явился в настроеньи весьма нравоучительном, дабы отметить, что за наши наслажденья в мире сем неизменно приходится платить, а зачастую мы обретаем таковые ценою великих затруднений, жертвуя подлинное обеспеченное счастье ради эскиза грядущего, кой, возможно, не будет воплощен. Узрите меня в сию годину. Поскольку мне предстоит надеяться на удовольствие встречи с вами в Вудстоне в среду, чему способна помешать дурная погода и двадцать иных причин, я должен уехать немедля двумя днями ранее, чем намеревался.
– Уехать! – У Кэтрин вытянулось лицо. – Но почему?
– Почему! И вы еще спрашиваете! Потому что мне надлежит, не теряя ни минуты, наисрочнейшим манером перепугать мою экономку до смерти – потому что я должен поехать и приготовить для вас обед, разумеется.
– Ой, вы шутите!
– Да-с, и сие довольно прискорбно, ибо я предпочел бы остаться.
– Но отчего вы такое надумали – генерал же другое сказал? Он же особо просил вас не беспокоиться, ибо подойдет что угодно. – Генри лишь улыбнулся. – Так утруждаться ради вашей сестры и меня – всем вовсе нет необходимости. Вы же сами понимаете; и генерал нарочно попросил ничего особенного не готовить; а кроме того, даже если бы он сказал вполовину меньше, у него дома обеды так роскошны, что вряд ли он сильно расстроится, один раз отобедав средне.
– Жаль, что я не в силах рассуждать подобно вам – ради меня самого и ради моего отца. Прощайте. Завтра воскресенье, Элинор, так что я не вернусь.
Он уехал; и Кэтрин, поскольку всегда гораздо успешнее сомневалась в своих сужденьях, нежели в таковых Генри, вскоре вынуждена была согласиться, что он прав, сколь бы неприятен ей ни был его отъезд. Однако ей долго не удавалось отмахнуться от раздумий о необъяснимом поведении генерала. В трапезах он был крайне привередлив – сие она обнаружила без посторонней помощи; но для чего ему так настойчиво говорить одно, имея в виду совершенно другое? Сие решительно непостижимо. Как, в таком случае, понимать людей? Кто, кроме Генри, постигал, что желанно его отцу?
Итак, с субботы до среды им предстояло жить без Генри. Таков оказался грустный финал всяких размышлений; и письмо капитана Тилни прибудет, разумеется, без Генри, и в среду наверняка зарядит дождь. Тьма окутывала прошлое, настоящее и будущее равно. Брат Кэтрин так несчастен; ее утрата Изабеллы так велика; а душа Элинор всегда опечалена отсутствием Генри! Что интересного, что забавного ждет ее? Она устала от лесов и рощ – всегда таких мирных и таких скучных; а само аббатство мнилось ей всего лишь очередным домом, не более того. Раздумья о сем здании пробуждали разве что болезненное воспоминанье о глупости, кою оно взрастило и отточило. Какой переворот идей! И это Кэтрин, давным-давно мечтавшая попасть в аббатство! Ныне же ничто так не пленяло ее воображенья, как безыскусный уют обустроенного пастората, вроде Фуллертона, только лучше: Фуллертон обладал недостатками, Вудстон же, по вероятию, был таковых лишен. Только бы настала среда!
Среда настала, и притом ровно тогда, когда резонно было ее ожидать. Она настала – день был ясен – и Кэтрин ног под собой не чуяла. К десяти утра карета, запряженная четверкой, вывезла их из аббатства; и вслед за приятной поездкою почти в двадцать миль они въехали в Вудстон, большое и людное, довольно живописно расположенное селенье. Кэтрин постыдилась сообщить, сколь красивым оно ей привиделось, ибо генерал счел потребным извиниться за плоский пейзаж и размеры деревни; но в сердце своем юная дева превознесла Вудстон выше всех мест, где бывала, и по пути в великом восхищеньи взирала на всякий опрятный домик крупнее коттеджа и на всякую лавку. На дальней окраине деревни, сносным манером отделенный от прочих домов, стоял пасторат – недавно выстроенное мощное каменное здание с полукруглой подъездной дорогою и зелеными воротами; а когда они подъехали к двери, их немедля встретил и окружил заботою Генри, коего сопровождали друзья его уединенья – большой щенок ньюфаундленда и два-три терьера.
Когда Кэтрин входила в дом, сердце ее было так переполнено, что ни отпустить замечанье, ни явить красноречие она не могла; и пока генерал не понудил ее высказаться, юная дева крайне мало сознавала, какова комната, где она сидит. Оглядевшись, Кэтрин мигом уразумела, что сие наиудобнейшие покои на свете; осторожность не дозволила ей высказаться таким манером, и холодность ее похвалы расстроила генерала.
– Мы не считаем, что сие хороший дом, – сказал он. – Мы не сравниваем его с Фуллертоном или Нортэнгером – мы полагаем его лишь пасторатом, маленькими тесным, это правда, однако приличным и, пожалуй, годным для жилья; в целом он отнюдь не уступает большинству пасторатов; иными словами, я полагаю, в Англии немного найдется провинциальных пасторских домов, что и вполовину так хороши. Ему, впрочем, не повредят усовершенствованья. Я вовсе не хочу сего отрицать; и любые разумные… пристроить арку, быть может… хотя, между нами, если имеются у меня поводы для недовольства, то это не к месту налепленная арка.
Кэтрин толком не расслышала его речь, а потому не поняла ее и не была уязвлена; Генри усердно сочинял темы для беседы и оную поддерживал, а тем временем слуга его доставил полный закусок поднос; сие на некоторое время вернуло генералу довольство, а Кэтрин – обычную непринужденность души.
Комната, о коей шла речь, была просторна и пропорциональна, замечательно обставлена, дабы служить столовой; когда все собранье вышло прогуляться, гостье показали сначала апартамент поменьше, что принадлежал лично хозяину дома и по случаю визита смотрелся на редкость опрятным, а затем – будущую гостиную, коя, хотя обставлена не была, так восхитила Кэтрин, что даже генерал остался доволен. То была комната замечательной формы, с окнами до полу и прекрасным видом, хоть оный и являл одни лишь зеленые луга; на сей раз Кэтрин излила свой восторг с искренней простотою, свойственной ее чувствам:
