Все эти противоречия невыразимо угнетали ее. По большей части из-за того, что она услышала от Бесси. Николас Хиггинс был назначен в комитет Союза рабочих и уверял, что знает секреты, о которых непосвященным неизвестно. Он рассказал об этом более подробно в день накануне приема у Торнтонов, когда Маргарет зашла поговорить с Бесси и услышала, как Хиггинс спорит с Баучером, тем самым соседом, о котором она так часто слышала. Хиггинс считал Баучера неумелым работником и сочувствовал ему и его семье, но в то же время его самого, человека энергичного и оптимистичного от природы, бесил недостаток силы духа у соседа. Когда Маргарет вошла, было очевидно, что Хиггинс очень зол. Баучер стоял, опираясь руками о каминную полку, и, раскачиваясь, смотрел на огонь с видом безысходности, что раздражало Хиггинса, несмотря на все его сочувствие. Бесси покачивалась в своем кресле, по ее движениям Маргарет догадалась, что та сильно взволнована. Мэри, которая собиралась резать фланель, завязывала шляпку огромным нескладным узлом и громко рыдала, явно расстроенная ссорой отца и Баучера.
Маргарет мгновение постояла в дверях, затем, приложив палец к губам, села на кушетку рядом с Бесси. Николас увидел, что она вошла, и поприветствовал ее сердитым, но не враждебным кивком. Мэри поспешила выскользнуть из дому. И только Джон Баучер ничего не заметил.
— Это бесполезно, Хиггинс, — причитал он. — Она не может так больше жить. Она угасает, потому что не может видеть, как ее дети умирают с голоду. Да, умирают с голоду! Пять шиллингов в неделю достаточно для тебя, у тебя ведь только две дочери, да притом одна из них может заработать себе на хлеб. Но мы умираем с голоду. Я просто говорю тебе, что, если она умрет до того, как мы получим эти пять процентов, я швырну эти деньги в лицо хозяину и скажу: «Будь ты проклят! Будь проклят весь твой жестокий мир! Потому что он забрал у меня самую лучшую жену, которая когда-нибудь рожала детей мужчине!» И посмотрю на тебя, парень. Я возненавижу тебя и весь твой союз. Да, я прокляну тебя даже на небесах, я это сделаю, парень! Я сделаю, если ты водишь меня за нос. Ты сказал, Николас, в следующую среду, а уже заканчивается вторая неделя, а хозяева так и не предложили нам вернуться к работе за нашу зарплату. Время почти истекло. А наш маленький Джек лежит в кроватке, слишком слабый, чтобы плакать, и только его сердце плачет без конца от голода… Наш маленький Джек. Я говорю тебе, парень! Она никогда не смотрела на него так, даже когда он родился, хотя любит его больше жизни, как и он, поскольку я знаю, что он тоже меня сильно любит… наш маленький Джек. Он каждое утро будит меня, целуя мое корявое лицо, ища гладкое место для поцелуя. А теперь он умирает с голоду! — Глухие рыдания сотрясали его тело, и Хиггинс посмотрел глазами, полными слез, на Маргарет, прежде чем собрался с мужеством ответить:
— Держись, парень. Твой маленький Джек не будет голодать. Я получил деньги, и мы купим ребенку супу или молока и хлеба прямо сейчас. Что мое — то твое, будь уверен. Только не теряй духа, парень! — продолжил он, нащупывая в чайнике деньги. — Я отдам сердце и душу ради победы. Только надо потерпеть еще неделю, и ты увидишь, хозяева согласятся и попросят нас вернуться на фабрики. А союз, то есть я, позаботится о тебе и твоей жене. Не будь трусом и не возвращайся к тиранам, не проси у них работы.
При этих словах Баучер поднял бледное, мрачное лицо со следами слез, без всякой надежды в глазах, и, увидев это, Маргарет тоже заплакала.
— Ты намного хуже, чем те тираны-хозяева, которые говорят: «Умирайте от голода и смотрите, как они умирают от голода, прежде чем вы снова осмелитесь пойти в свой союз». Ты хорошо это знаешь, Николас, потому что ты один из них. У тебя, может быть, доброе сердце, когда ты один, но, когда вы вместе, у тебя не больше жалости, чем у дикого голодного волка.
Николас держал руку на засове двери, он остановился, повернулся к Баучеру и сказал:
— Помоги мне Бог, клянусь, я хочу сделать как лучше для тебя и для всех нас. И помоги мне Бог, если я ошибаюсь, когда думаю, что прав. Это их грех, тех, кто оставил меня здесь в моем неведении. Я думал, пока голова не заболела. Верь мне, Джон. И я скажу снова: ничто нам не поможет, кроме веры в Союз рабочих. Они одержат победу, вот увидишь.
Ни Маргарет, ни Бесси не произнесли ни слова. Однако они думали об одном и том же. Наконец Бесси сказала:
— Я никогда не верила, что снова услышу, как отец взывает к Богу. Но вы слышали, что он сказал: «Помоги мне Бог!»
— Да! — ответила Маргарет. — Позволь, я принесу деньги, позволь, я принесу немного еды для детей этого бедняги. Пусть они думают, что это от их отца. Я принесу, но немного.
Бесси откинулась, ничего не сказав Маргарет. Она не плакала, она только тяжело дышала.
— Мое сердце высохло, — сказала она. — Баучер заходил в последние дни и рассказывал о своих бедах. Он слабый человек, я знаю, но он человек. И хотя раньше я много раз злилась на него и его жену, так как знала не больше его, как с этим справиться, все же знаете, не все люди мудры, хотя Бог позволяет им жить, любить и быть любимыми, подобно мудрому Соломону. И если горе приходит к тем, кого они любят, они страдают так же, как и Соломон. Я не могу понять этого. Возможно, союз создан как раз для таких, как Баучер, чтобы заботиться о них. Но мне бы хотелось найти средство, чтобы заставить этот союз выслушать Баучера. Может быть, тогда они бы разрешили ему пойти к хозяину и взять заработанные деньги. Пусть даже их будет не так много, как хочет союз.
Маргарет молчала. Как она могла успокоиться и забыть голос этого человека? Она достала кошелек. У нее было мало денег, но то, что у нее было, она вложила в руку Бесси, ничего не говоря.
— Спасибо. Многие из них зарабатывают не больше, но не нуждаются так сильно, по крайней мере не показывают это так, как он. Но отец не позволит им бедствовать, теперь он знает. Знаете, Баучер измучен из-за своих детей, и его жена такая слабая. А все, что они могли заложить, уже заложили за последний год. Не думайте, что мы позволим им умереть от голода, поскольку сами бедствуем. Если соседи не будут помогать соседям, я не знаю, кто тогда будет. — Бесси, казалось, боялась, чтобы Маргарет не подумала, что у них нет желания помочь тому, кому, по ее мнению, требовалась помощь. — Кроме того, отец уверен, что хозяева не сегодня завтра уступят, что больше упорствовать они не смогут. Но я все равно благодарю вас. Я благодарю вас за себя так же, как и за Баучера, потому что это согревает мне сердце все больше и больше.
Сегодня Бесси выглядела еще хуже, чем обычно. Она казалась такой слабой и усталой, что Маргарет встревожилась.
— Ничего, — сказала Бесси. — Я еще не умерла. У меня была ужасная ночь со снами или чем-то похожим на сон; поскольку я весь день сегодня в оцепенении, только тот бедняга меня оживил. Нет! Это еще не смерть, но смерть не так далеко. Да! Укройте меня, и я, может быть, усну, если кашель мне позволит. Спокойной ночи — доброго дня, мне следовало сказать, — но день сегодня тусклый и туманный.
ГЛАВА XX
ЧЕЛОВЕК И ДЖЕНТЛЬМЕН
И стар и млад — пускай едят, столы накрыты;
Будь хоть по сто зубов во рту — все будут сыты.
Джон Флетчер и др. Ролло, герцог Нормандский
Маргарет возвращалась домой, погруженная в тяжелые мысли и воспоминания о том, что случилось сегодня. Она не знала, как вновь обрести бодрость духа, а ей нужно было заботиться о матери, говорить с ней весело и непринужденно, развлекать ее рассказами о городских новостях.
— А твоя знакомая с фабрики придет в четверг посмотреть, как ты одета для приема? — спросила миссис Хейл.
— Она очень больна, и я не стала ее спрашивать, — печально ответила Маргарет.
— Боже! Нынче все болеют, — сказала миссис Хейл с той ноткой ревности, с которой один больной говорит о другом. — Но должно быть, очень тяжело болеть, когда живешь на окраине, — добавила она тут же с прежней «хелстонской» мягкостью и заботой. — Там очень вредный воздух. Что бы ты могла сделать для нее, Маргарет? Мистер Торнтон прислал мне немного старого портвейна, когда ты ушла. Как ты думаешь, бутылка вина ей поможет?
— Нет, мама! Не думаю, они очень бедны. По крайней мере, они не говорят об этом. И к тому же у Бесси чахотка, ей не нужно вино. Может быть, я отнесу ей немного варенья из наших любимых хелстонских фруктов. Нет! Есть другая семья, которой я бы хотела отнести… О мама, мама! Как я могу надевать красивое платье и идти на этот роскошный прием после того, как увидела сегодня столько горя? — И Маргарет, не в силах больше скрывать то, что терзало ее душу, рассказала матери все, что она услышала в доме Хиггинса.
