Однако когда господин следователь — все же строго и угрожающе — напомнил молодому аристократу, что ему предстоит узреть останки той, кого все уже именуют его жертвою, господин виконт де Ротибаль прервал своего собеседника и с самою светской улыбкой, никогда не сходившей с его уст, проговорил, поправив свой монокль, с величайшим самообладанием:
— Сударь, вы удивительным образом заблуждаетесь, должен вас предупредить. Одно из главнейших неудовольствий, причиненных мне этим загадочным злоключением, состоит в том, что я обвиняюсь в поступке, который выставляет меня в самом смешном свете. Вот она, толпа, и ее праздные толки! Помилуйте: мне — и вдруг взбираться на какой-то сук, сидеть там в засаде лишь для того, чтобы подстрелить, словно какую-то перепелку, премилую женщину, да к тому же мою жену? И вдобавок еще «из ревности»?.. Ну нет, поистине, я оказался бы слишком скверной заменою Тамберлика и иже с ним, чтобы допеть партию Отелло до этакого до-диеза. Даже если предположить, что я способен на подобную причуду, неужели мне бы не хватило ума позаботиться по крайней мере, чтобы меня схватили на месте преступления? Оставим это. И кстати, знаете ли, давайте-ка рассеем разом все подозрения. Профессия, которую я избрал, по сути своей не совместима с устарелыми крайностями такого рода: я — разводчик.
— Как, простите?
— О да, и разводчик, который по части разводов даст сто очков вперед самому парламенту. Но тут гражданский долг требует от меня откровенности, а посему объяснюсь понятней.
Прожив в брачном союзе полгода (это мой обычный срок, сударь), мы с виконтессой, должен признаться, покончили с иллюзиями, ослеплявшими нас на первых порах, и были связаны лишь той исполненной нежности и почтения дружбой, которая так приятно располагает ко взаимной откровенности. Видите ли, мы, люди светские, не придаем чрезмерного значения признаниям в новых сердечных склонностях, которые с течением времени могут возникнуть у супругов. Короче, дабы в двух словах ознакомить вас с истинными нашими отношениями, объясню, на каких условиях мы заключили сей союз. Задолго до того, как я связал себя узами Гименея с мадемуазель Бономе, мне стало ясно, что наследное мое достояние весьма быстро растаяло в пламени, всепожирающей силе которого способствовали карты, женщины и кутежи; и вот, очутившись в самом бедственном положении, когда и лучший друг не ссудил бы мне пятисот луидоров, я вынужден был признать, что следует, как говорится, шагать в ногу с веком. Но как при этом сохранить достоинство? Благородное происхождение обязывает!.. Изрядно поломав себе голову над этим вопросом, я решился, дабы не прозябать в праздности, основать «Общество разводчиков» и стал его председателем.
Вот увидите, как все просто. Колумбово яйцо. Прибавлю даже, что общество было тайное, и лишь загадочное происшествие, из-за которого я столь нелепым образом оказался у вас во власти, вынуждает меня открыть тайну. Впрочем, баста! Поскольку я все равно выхожу из игры, после меня хоть потоп!
— Продолжайте… продолжайте… — проговорил господин следователь, глядя на виконта во все глаза.
— Итак, начну.
Тут молодой аристократ заговорил фальцетом и с чрезвычайною живостью произнес нижеследующую речь:.
— Получив своевременно уведомление от одного из наших агентов (ищейки с тончайшим нюхом, не сомневайтесь!) о том, что такая-то юная особа из «почтенного семейства» в сердечных своих делах зашла слишком далеко, я, нимало не мешкая, нежданно-негаданно оказываюсь на месте действия, в провинции (причем поездка финансируется «Обществом» с последующей выплатой долга плюс пятнадцать процентов роста) и без труда нахожу способ быть представленным удрученным родителям. И тут я даю понять (в самых изысканных и щадящих ухо иносказаниях, разумеется), что я готов принести в жертву честь рода, дабы роды не принесли бесчестья опечаленному семейству, и прикрыть гербовым щитом Ротибалей (мы, впрочем, сказать по правде, хоть и породисты, но породы вполне домашней) хрупкое создание, которому предстоит в ближайшем будущем поселиться в нашей Солнечной системе, — свершается же это событие, скажем, во время традиционной поездки в Италию; но поскольку «дело есть дело», как превосходно выразился творец бессмертной пиесы «Честь и деньги», моя такса — сто тысяч звонких франков чистоганчиком тут же, при заключении этого временного брачного союза. Вот видите, я не отстаю от века. Моя система обеспечивает счастье всем. Короче, я из числа тех, чья могильная плита украсится надписью: «Transiit benefaciendo»[1]. Дабы стать хозяином положения, я умею ввернуть в беседе с невестой, с помощью множества поэтических обиняков, что Природа, в день моего рождения пребывавшая в более игривом настроении, чем обычно, наделила меня близорукостью… вполне добровольной. Полгода спустя по договоренности с виконтессой я обращаюсь к нескольким членам нашего общества, дабы они выступили свидетелями, подтверждающими несовместимость наших характеров, мое дурное обращение с супругой и расточительный образ жизни, при необходимости — то, что я состою с кем-то в незаконном сожительстве, — все это под условием, что и я готов оказать им соответствующую услугу, ибо единство — залог силы. Я беру всю вину на себя, для виду что есть мочи противлюсь… и оп-ля! развожусь, оставляя фамилию и титул МОЕМУ отпрыску, он теперь Ротибаль если не по всем статям, то, как видите, по всем статьям. А наши сто тысяч франков — при нас.
В следующем полугодии, получив новое уведомление, я вновь выхожу на сцену, но уже в другой провинции; поскольку благодаря предыдушим накоплениям я но всеоружии, у кого могу я вызвать подозрения?
Та же игра. Полгода спустя — оп-ля! — я развожусь. И так далее. Мoe состояние растет, как снежный ком. Как обеспечить себе успех? Все дело в постоянных упражнениях. Видите, как просто? Повторяю вам — колумбово яйцо.
Выслушав эти слова, господин следователь довольно долго в безмолвии созерцал юного победителя, потом начал было:
— Низменный цинизм, с коим…
— Позвольте! — прервал его — как и прежде, улыбаясь! — господин де Ротибаль тем же сладчайшим голосом. — Я собирался подвести черту под списком (все та же цифра — шесть), заключив последний мой союз. Надо знать меру. К тому же ныне мое состояние исчисляется прекрасной суммой, видевшейся мне в мечтах, — миллионом, свободным от каких бы то ни было долгов и доставшимся мне НАИЗАКОННЕЙШИМ образом. Итак, я собирался удалиться от дел, предоставив шестой моей виконтессе возможность любоваться на досуге сколько душе угодно в обществе ее дражайшего кузена тремя никому не нужными жемчужинами в гербе Ротибалей, поскольку делу о нашем разводе (о котором мы договорились еще перед помолвкой) уже был дан ход, итак, я собирался — наконец-то! — вернуться в Париж и снова зажить — но на сей раз памятуя о прошлом опыте и не торопясь — милой и сладостной холостяцкой жизнью, единственной, которую может и должен вести дворянин истинно современного склада, когда ваши сбиры потребовали, чтобы я следовал за ними, и по дороге рассказали мне о трагическом происшествии вчерашнего вечера. Превосходно. Но тяжелая ночь быстро миновала.
Сейчас на дворе день. Вы человек серьезный, иным и быть не можете. Поразмыслите. Можно ли допустить, чтобы человек с моими правилами, с моим характером — человек, для которого супружеская любовь стоит не более, чем одна из тех жалких монет из малоценного красножелтого металла, каковые в просторечии именуются медяками, — чтобы человек со столь позитивными, практическими, устоявшимися склонностями, поощряемый всем нашим законодательством, — чтобы такой человек впал в безумие, пойдя на явный и ненужный скандал? Прикончить собственную жену! Вон куда вас занесло! Ад и проклятье!.. Нет. Я слишком порядочный человек, сударь, чтобы пойти на убийство собственной жены! Короче, я сделал своим поприщем роль образцового супруга и на том стою.
— Одним словом, — вопросил почтенный юрист, — дабы восстановить утраченное состояние, вы избрали такой род занятий, как узаконенное многоженство? Ваша профессия — выдавать замуж собственных жен?
— На ваш взгляд, было бы предпочтительней, чтобы я подался в литераторы?
— Чем бросаться из одной крайности в другую, не могли бы вы разве испросить себе какое-то достойное место?
— Премного благодарен! Чтобы вызвать всеобщую жалость? Или через покровителей выхлопотать должность железнодорожного обходчика? Превеликая удача, только свидетельство о назначении почти всегда приходит после кончины просителя — как помилование для четырех сержантов из Лa-Рошели! Нет уж, слуга покорный! Да вы и сами знаете, вы ведь серьезный человек: бестрепетно разорить собственную жену, перебраться на жительство к какой-нибудь малютке нестрогих нравов, с изяществом и сноровкой передернуть карту в клубе и при этом пропускать все толки мимо ушей — короче, любой ценой остаться тем, кого называют блистательным человеком, — вот способ существования, который всегда будет куда элегантнее. Все прочее? Безделки, через неделю их простят или о них позабудут. Поверьте, не стоит идти наперекор мнению света.
