Однако оно может и не подойти. Он предполагал оставаться здесь в течение недели, а потом сюда прибудет испанский гарнизон. Таббсу хватит недели, чтобы разобраться с захваченными мушкетами, и эта неделя должна пройти без происшествий. Просто отдых.
— Не понимаю, зачем они побеспокоили для такой работы представителя старшего интенданта, — сказал Шарп, глядя вниз на обоз, на котором планировалось вывозить мушкеты.
— Не думаю, что его послал кто-то, — сказал Харпер, — он сам послал себя, сэр, если вам интересно мое мнение.
— Может и так.
Харпер поднял мощную правую руку и потряс ею.
— Пять сотен мушкетов, и кто скажет, сколько забракует мистер Таббс? И кто знает, может он продаст забракованные? Тут можно наварить копеечку, сэр.
— Он берет взятки?
— А кто не берет? — спросил Харпер. — И мистер Маккеон полагает, что Таббс забракует половину, и даже если он будет продавать их по шиллингу штука, все равно получится неплохая выгода.
— Я должен был догадаться, — проревел Шарп.
— Как вы могли догадаться, — спросил Харпер. — я бы не догадался если бы Маккеон мне не сказал. Он интересный парень. Вы знаете, что ему раньше пришлось потаскать мушкет? В 96-м полку. Он считает, что видел вас в Индии.
— Он мне сказал.
— А он сказал, что вы захватили крепость в одиночку?
— Он был пьян.
— Он сказал, что вы должны рассказать мне эту историю.
Шарп скорчил гримасу.
— Так вот что тебе надо, Харпер, еще одну военную историю. Когда ты сменяешься?
— В два, сэр, — сказал Харпер, и увидел, как Шарп повернулся и спустился по лестнице. — Вам тоже спокойно ночи, сэр, — сказал он, и тут Шарп вдруг вернулся наверх.
— Мне это не нравится, Пат.
— Не нравится что?
— Это. — Шарп пересек парапет и кивнул в южную сторону. — Не нравится, и все.
Харпер пожал плечами.
— Лягушатники не смогут подойти со стороны Саламанки, сэр, она в наших руках, и им не пройти через те здоровенные холмы. — Он указал на юг. — Там ведь полно партизан, так что им не пройти, сэр.
Шарп кивнул. Все что сказал ирландец, имело смысл, но Шарп не мог избавиться от беспокойства.
— В Индии был парень, Ману Баппу, Пат.
— Мэнни — кто, сэр?
— Ману Баппу, — повторил имя Шарп, — он был хорошим солдатом. Лучше чем большинство из них, но мы время от времени пороли этих козлов, не взирая на имена и место, где находились, и Баппу сбежал в Гавилдхур. Это была крепость, понимаешь? Огромная крепость, не чета этой.
И высокая, черт возьми, до самых небес. Ману Баппу думал, что будет там в безопасности. Наверху его нельзя было поколотить, Пат, потому, что никто не мог взять ту крепость, никто даже не предполагал, что это возможно. — Шарп помолчал немного, вспоминая темные стены Гавилдхура и отвесные скалы, защищавшие крепость. Адски высоко. — Он был очень самоуверен, понимаешь? Как мы сейчас.
— Так что произошло? — спросил Харпер.
— Один ненормальный придурок в красной куртке забрался на скалу, — сказал Шарп, — и это был конец Ману Баппу.
— Здесь скал нет, сэр.
— Но надо быть настороже. Мне здесь не нравится.
— Спокойной ночи, мистер Шарп, — произнес Харпер, когда Шарп во второй раз спустился по импровизированной лестнице. Затем ирландец повернулся к югу, где ничего не происходило, ничего не двигалось, кроме падающих звезд, вспыхивающих в небесах и сразу же исчезавших.
Это просто ерунда, думал Харпер. Ему мерещатся враги там, где их нет. Однако ирландец смотрел внимательно.
Генералу Эро было 30 лет. Он был кавалерист, гусар, он носил гусарские cadenettes: пару косиц, свисающих по бокам. На нем был венгерский доломан, потому что первые гусары были венгры. Доломан Эро был коричневым с голубыми отворотами и щедро расшитыми белыми петлицами на груди.
Его светло-голубые кавалерийские штаны были расшиты еще гуще от самых бедер до голенищ черных кожаных сапог. Когда-то генерал был капитаном элитной роты и до сих пор носил знаки отличия той роты: меховую шапку с плюмажем из перьев. В такой шапке летом было жарковато, но сабельный удар она держала лучше, чем металлический шлем.
С левого плеча свисал отделанный мехом ментик, с еще более роскошным белым шитьем, чем доломан, бело-голубые ремни пересекались на его груди и сходились на белом поясе, обрамленном серебряной цепочкой, на которой, в свою очередь, висела в ножнах сабля. Ножны украшал орел Франции.
Форма делала Жана Эро еще более привлекательным мужчиной. По всей Европе девушки вздыхали, вспоминая стройного гусара, который въезжал в их город, разбивал сердца и уезжал, но Эро был не только молодой герой на коне. Он был еще умен и удачлив. А также храбр.
Эро возглавлял атаку при Альбуэре,[3] в которой был уничтожен британский батальон, но даже если то сражение и было проиграно, Эро все равно заслужил славу. Славу, которая возросла после битвы против испанцев Бальестероса. Сульт назначил его командовать всей своей кавалерией, и Эро справлялся с этим блестяще. Он хорошо справлялся с рутиной, и это было еще большим достижением, чем героические подвиги. Любой дурак способен быть героем, если он достаточно смел, но хорошо выполнять ежедневные рутинные обязанности солдата может только неглупый человек. Кавалерия Эро патрулировала аванпосты, постоянно подвергавшиеся нападениям партизан, и Эро убедился в том, что делают они это достаточно эффективно. Он запрещал своим людям вести себя со всеми испанскими крестьянами как с врагами, ведь жестокое обращение как раз и делало их врагами, и впервые в Испании Сульт начал получать информацию от испанцев, и это было более эффективно, чем получать показания под пытками. Добился этого именно Эро.
Сейчас Эро было приказано захватить мост в Сан-Мигель-де-Тормес и еще перед тем, как покинуть Толедо, генералу предстояло обмозговать одну проблему. Он даже удивил Пьера Дюко, а это было непросто, ведь Дюко считал всех военных дураками с косицами.
— Опасно идти через горы, — объяснял он майору, который на самом деле не был майором.
— Из-за партизан? — спросил Дюко, — так идите по ночам.
— Как бы быстро мы не шли, майор, они все равно опередят нас и предупредят защитников форта в Сан-Мигеле, — Эро ткнул в карту, — гарнизон запросит в Саламанке подкрепление, и когда мы прибудем, нас встретит небольшая армия. — Он нахмурившись глядел на карту и постукивал карандашом по зубам. — Авила, — сказал он затем, ткнув карандашом в город на карте, — лежит к востоку от Сан-Мигеля, высоко в горах.
— Авила? — переспросил Дюко.
— Если я направлюсь к Авиле, партизаны слетятся как мухи на падаль. Я пошлю авангард, скажем сотни три пехотинцев? Мы дадим ублюдкам победить, майор, пожертвовав этими тремя сотнями на дороге на Авилу, и пока партизаны будут заниматься ими, остальные пройдут через холмы. — Он проткнул карандашом карту. — Мои две тысячи гусар пойдут впереди и мы поскачем как демоны, майор. Если лошадь падет, мы ее бросим, а всадника оставим. Мы поскачем прямо в Сан-Мигель, а вы пойдете вместе с пехотой. Пешком переход займет два дня, даже меньше, если генерал Мишо поторопит свои войска, и мы удержим мост в Сан-Мигеле до вашего прихода.
Мишо поторопит пехоту. Дюко этому поспособствует, используя свой статус доверенного лица Императора.
— А что насчет британского подкрепления в Саламанке? — спросил Дюко. — Положим, они прибудут раньше Мишо?
— А как они узнают, куда идти, майор, — сказал Эро. — Я не собираюсь ждать, пока Мишо перехватят. Я пошлю кавалерию через долину, прямо к воротам в Сьюдад-Родриго. Мы сожжем запасы, разорим обозы снабжения, уничтожим каждый маленький гарнизон. Мы подожжем всю южную Кастилию, майор, а британцы будут бродить кругами, гоняясь за нами. И он карандашом нарисовал на карте овал.
— А какая задача будет у пехоты?
— Они останутся в Сан-Мигеле, разумеется. Чтобы защищать наш отход.
Дюко одобрил план. Мадрид будет спасен. Остановится отступление Мармона и британцы будут вынуждены отойти к португальской границе, и обнаружат, что противник исчез в холмах. Это был смелый замысел, даже блестящий, что подтверждало мнение Дюко о том, что несколько храбрых людей способны изменить ход войны. Надо будет порекомендовать Эро Императору, подумал он и записал его имя в маленьком черном блокноте, пририсовав рядом звездочку, что для Дюко обозначало людей, которые были достойны быстрого продвижения по службе.
— Выходим с рассветом, — улыбнувшись, сказал Эро. — Ночью мои люди распустят слух, будто мы планируем окружить Авилу. К завтрашней ночи, майор, каждый партизан на пятьдесят миль в округе будет поджидать нас на дороге в Авилу.
А Эро будет в другой стороне, стремясь к крепости, мнящей себя в безопасности.
Нечто необъяснимое было в том, как в Испании распространяются новости. Шарп не видел никого на полях, оливковых рощах и виноградниках на той стороне реки, только несколько стариков, приглядывающих за быками, ворочающих водяное колесо, снабжающее водой ирригационные сооружения, но к полудню слух о том, что французская колонна направляется из Толедо к Авиле, достиг ушей партизан Тересы. Этот слух привел Тересу в ярость.
