– Лютики и ромашки! – восклицала она. – Они не зависят от золотого стандарта, правда, Чарли? Когда думаешь о нашей стране, нельзя забывать о них. Тем, кто живет здесь, может быть, тоже нелегко…
– Нелегко, – сказал муж. – Они всегда ворчат. Славятся этим.
– И зря, потому что, даже если у них дела не очень хороши, они всё равно владеют страной, правда, Чарли? Разве кто-нибудь отнимает у них эту зеленую траву, эти ручьи, коров, клевер? А в Слейкби, если у тебя нет денег, что тогда? Только грязные кирпичные дома. По мне уж лучше быть безработным среди лютиков и ромашек.
Как большинство горожан, все трое в душе были романтиками. Сейчас они смотрели на свежий зеленый мир, мечтали об идиллической жизни среди этих полей. Здесь не было видно даже следа Слейкби или его братьев – городов. Кругом сияла девственная красота северной части острова. Дорога углубилась в густой тенистый лес. Сквозь листья поблескивала вода речки, на горизонте вставали холмы. Сейчас они ехали уже по долине, и тетушка Нелли – тень вернувшегося в мир счастливого и радостного человека – вспоминала места, где они бывали когда-то. В лесу там и тут синели колокольчики. Река бурлила и клокотала вокруг камней – та река, в которой дядя Том и его друг Фред Робинсон когда-то ловили форель – и исчезала в туманной дали долины. Такими же самыми лежали величественные руины замка. И, наконец, падающий с высоких скал грохочущий и ревущий водопад осыпал их мириадами мельчайших капель.
Они пили чай в чисто вымытой комнате, такой чистой и свежей, что тетушка Нелли в экстазе закрыла глаза и так глубоко вздохнула, как будто хотела вобрать в себя всю эту чистоту и увезти навсегда с собой. Они закусывали вареной свининой, компотом, сливками, творожниками, а потом, когда мужчины курили на солнышке, тетя Нелли и хозяйка дома долго разговаривали, вспоминая каждая свое. Умиротворенность вечера снизошла на Тома Аддерсона, тетушку Нелли и Чарли, и они вернулись в Слейкби, как невинные победители.
– Ты устала, Нелли, – сказал дядя Том.
– Да, устала, но меня это не беспокоит. Я чувствую себя сейчас даже лучше, да, да. Даже кожа моя как-то по-другому чувствует, а у тебя? Я как-то по-другому даже пахну для себя, понимаешь? О Чарли, мой мальчик! Это было так чудесно! Правда, Том? Мы такие счастливые! Правда?
Хотя Джонни не участвовал в поездке, Чарли в течение недели часто видел его. Несколько раз он ходил с ним в местный рабочий клуб, который был переполнен парнями, играющими в крибидж и снукер или яростно спорящими о положении в стране. Большинство из них, подобно Джонни, были безработными и не могли позволить себе подписаться на газеты. Дядя Том в клуб не ходил, считая большинство его посетителей крикливыми, невежественными людьми. Единственной его заботой, если не говорить о заботах о жене, была забота, как получить небольшой участок земли. Дело было не только в том, что такой участок мог обеспечить семью овощами. Такой участок возвращал самоуважение людям, подобным Тому Аддерсону, угнетенным своим безделием и ненужностью. По одному виду можно было отличить пожилого человека, которому повезло получить участок. Он выглядел и здоровее и счастливее других. Таких, как Джонни, участки не волновали. Их волновала постоянная работа по специальности. Они проклинали правительство, которое не знало, как обеспечить их этой работой или что-нибудь предпринять, чтобы такая работа стала возможной хотя бы в отдаленном будущем. Еще одним различием между Джонни и отцом, между представителями старшего и младшего поколений, было то, что Джонни и его приятели, умудрившись раздобыть несколько пенсов, тратили их на пари на собак или на билеты на третьесортные боксерские матчи, очень популярные у них в округе. Это огорчало дядю Тома и таких, как он. Представители старшего поколения говорили, что они не должны, просто не имеют право тратить деньги на подобное и что вообще азартные игры и бокс плохо действуют на людей. На это Джонни и парни отвечали, что вообще не стоит жить, если человек не может позволить себе такое маленькое удовольствие. Они предпочитают не поесть, а истратить шестипенсовик на собачьи пари или посмотреть бокс, и это только их дело, – и ничье больше. Чарли был равнодушен к собачьим бегам, но бокс любил и два раза сводил Джонни на матчи. Один из них состоялся на открытом воздухе, а другой вечером в пятницу устраивался в городском стадионе бокса, грубо переделанном из складского помещения. На этот матч он отправился как болельщик многообещающего местного легковеса молодого Билла Грига. Слейкби и близлежащие к нему города поставляли множество начинающих боксеров, готовых измолотить друг друга за десять шиллингов или фунт стерлингов. Многие из них были так бедны, что не имели даже боксерских ботинок и выходили на ринг в носках. Из этих вот парней, плохо экипированных и обученных, часто полуголодных, хотя они могли драться, как львы, Билли Григ был самый лучший боксер. Чарли познакомился с ним через Джонни. Билли был длинный, застенчивый восемнадцатилетний парень, который ничем не отличался от большинства местных увальней – настоящая копия Гарри Крокита. Однако вечером в пятницу в переполненном, накуренном, шумном бывшем складе товаров Чарли увидел совсем другого Билли Грига. Билли предстояло драться с легковесом из Бирмингема, который был старше и много опытнее его. Бирмингемец встречался со знаменитостями Лондона, Парижа, Милана, и самые знаменитые из них отмечали его достоинства. На ринг бирмингемец вышел первым. Был он низкоросл, широкоплеч, и от него так и веяло дикой силой. Как только Чарли увидел его, ему сразу же стало жаль Билли. Но Билли, выйдя на ринг, ничем не показал, что ему жаль себя. Застенчивый и неловкий парень в поношенном костюме и шарфе куда-то исчез. Билли был спокоен и уверен в себе. Было приятно смотреть на его широкие покатые плечи, на бронь его мускулов, плавно колеблющихся при каждом движении. Он поднял руку, приветствуя зрителей, и с видом чемпиона уселся в своем углу. Бирмингемец был очень искусен, чувствовалось, что он опытный боксер. Он так мастерски защищался, что «длинные» Билли и его неутомимое перемещение по рингу казались бесполезными. В первые два раунда бирмингемец нанес несколько сильных ударов по корпусу, но Билли Григ, или презрительный полубог, притворяющийся Билли Григом, даже глазом не моргнул. В нем было какое-то необъяснимое превосходство. В середине третьего раунда последовал молниеносный удар, и бирмингемец покатился по полу. Потребовалось несколько минут, чтобы вывести его из состояния забытья и дать возможность сообразить, что на этот раз матч уже окончен.
Билли, с грустью посмотрев на своего бывшего противника, слегка приподнял руки в перчатках и, поприветствовав таким образом ревущих горожан, сбежал с ринга, чтобы вновь обрести облик знакомого Чарли нескладного и застенчивого парня.
– Джонни, если Билли и дальше пойдет тем же темпом, он будет чемпионом, – горячо сказал Чарли, – да-да, через год-два ему будет не с кем драться. Ручаюсь, стоит кому-нибудь начать его тренировать.
– А я тебе что говорил? А ты не верил, – ответил Джонни. – Беда только, мать ему не разрешает заниматься боксом. Он у них самый младший. И она всё время пилит его, а он, бедняга, до смерти ее боится. Если бы им позарез не были нужны деньги, ему бы и разу не пришлось подраться. Ручаюсь, стоит кому-нибудь начать его тренировать по-настоящему, и мать запретит ходить на тренировки, вообще заставит бросить бокс. А он никогда не смеет драться без ее разрешения. В доме его тогда просто загрызут.
– Ну и народ же здесь, – сказал Чарли, улыбаясь. – Непонятный народ, я всегда говорил так.
В действительности он не считал жителей Слейкби непонятными людьми. Он понимал, что судьба их была необычна – они жили в большом городе, который практически не существовал. В Бендворсе и Аттертоне, в городах, где он жил, люди знали, что такое безработица или что такое работать неполную неделю, знали, что значит, когда одна за другой закрываются фирмы, но там люди знали, что это – просто тяжелый период, как уже было один или два раза. В Слейкби было по-иному – город, похоже, умер раз и навсегда. Все его самые большие предприятия были закрыты навечно, новые не строились. Никто не собирался здесь начать что-либо в широких масштабах. «Слишком высокие налоги на производство», – пояснил дядя Том. Те, кто жил в Слейкби, могли строить корабли или корабельные машины, но никто уже не желал строить корабли и корабельные машины в Слейкби. Жители Слейкби вообще уже были нигде не нужны, чтобы строить корабли или корабельные машины, в чем они были такими мастерами. Они были готовы переменить профессию, но никакая другая профессия не нуждалась в них. Что же им оставалось? Что ожидало Слейкби? До сих пор Чарли думал, что он кое-что понимал в безработице, в кризисе, однако только в эту неделю он понял, как действительно мало он разбирается в таких вещах. Если Англия в течение семи лет была не в состоянии обеспечить хоть какой-нибудь работой таких людей, как Том Аддерсон, значит, Англия, говоря прямо, сама была в чертовски бедственном положении. Он попытался читать парламентские новости, но всё, что он узнал из них, казалось ему, имело такое же отношение к действительному положению дел в Слейкби, как сбор грибов в мае.
