Янко Есенский - Демократы

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Чиновник, подающий надежды

Когда Ландик приехал в Братиславу, там только что закончилась Дунайская ярмарка{69}. Как обычно бывает в таких случаях, весь город был расцвечен флагами. Тут были чехословацкие — бело-красные с голубым языком, чешские — бело-красные и флаги города Братиславы — красно-белые. Не было смысла их снимать, так как вслед за ярмаркой начинались общенациональные празднества. Тысяча семьдесят один год минул с тех пор, как впервые прибыли в Моравию вероучители, святые Кирилл и Мефодий;{70} по мнению некоторых из новейших историков, они побывали и на земле нынешней Словакии. За этими торжествами, рассчитанными на семь дней, намечено было празднование трехсотлетия со дня основания в Трнаве первого «словацкого» университета и юбилея его основателя, знаменитого «словака» Петера Пазмана{71}. Потом предстояло отмечать стопятидесятилетие со дня рождения поэта Яна Голлого{72}, столетие возникновения гимна «Гей, словаки!», шесть с половиной лет существования Словакии как самостоятельной административной единицы; и в недалеком будущем предполагался общегосударственный съезд гидрологов. Таким образом, флаги оставались на столбах и домах уже, верно, дней пятнадцать. И была радостная надежда, что они будут развеваться по крайней мере еще с месяц.

Такие праздники — своего рода жизненный эликсир: кровь, обычно текущая медленно, вдруг начинает бешено пульсировать. Люди настраиваются по-праздничному, свежеют, становятся подвижнее, веселеют. У каждого появляется желание чем-то отличиться, совершить как можно больше каких-то значительных дел. Разве будет кто против этого? И все же находятся этакие антиэликсиристы, способные испортить любой праздник. «Ладно, ладно, — говорят они, — допустим, что юбилеи и вправду эликсир. Но не следует злоупотреблять им и впрыскивать его непрерывно, не то организм привыкнет к яду и при настоящей болезни лекарство уже не окажет нужного действия. Пусть эликсир будет редкостью. Только тогда он действует… Ведь только вчера, на открытии Дунайской ярмарки, мы слышали прекрасные слова о «торговле как концентрическом движении, которое взлетает на крыльях нетерпения… и органической работой фиксирует славянскую рапсодию… Открылся клапан великой мысли конструктивизма, и из калейдоскопа теории то и дело возникают tabula rasa — пустые места. А вместо позитивной работы мы опять идем в туманное прошлое…»

Хорошо, что различные корпорации, общества, лиги, союзы, объединения, группы и прочие организации не вняли трудолюбивым ворчунам и праздновали все подряд.

Торжества в этом месяце удались на славу. Казалось, что в Братиславе происходит землетрясение. Дома, правда, не рушились, но сгибались под тяжестью флагов. На главных улицах из флагов образовались настоящие аллеи, везде толпы горожан. Все стремились как-нибудь отметить эти юбилеи. Всевозможные общества устраивали концерты, лекции, беседы, вечера, показательные выступления, факельные шествия, манифестации. В Словацком национальном театре давали «Либушу», «Далибора», «Поцелуй», «Проданную невесту»{73} и тому подобные торжественные оперы. В городе через день устраивались иллюминации («На это, разумеется, у них денег хватает», — ворчали антиэликсиристы) и парады местного гарнизона. К гарнизону присоединялись не только жандармы («Без них, конечно, нигде не обойтись»), но и пограничники («Ну как же») и полицейские («Где их нет»), члены спортивных обществ «Сокол», «Орел», скауты, пожарники, студенты, студентки («И эти туда же, нет чтоб учиться»), дети («Даже дети!»), но впервые (что было весьма интересно) даже государственные служащие в форме во главе с вице-президентами краевого управления в генеральских фуражках, в мундирах с шитыми золотом воротниками, украшенными золотыми листьями липы, с золотыми темляками на саблях («Всюду золото, только в карманах пусто»). Пока проходили войска, президенты и среди них краевой президент Словакии сидели на трибуне; когда же началось шествие гражданского населения, краевой президент и мэр города спускались на газон, чтобы отвечать на приветствия. Перед каждым флагом и знаменем обнажались головы… А вечером снова иллюминация на Дунае. С Братиславского града пускали ракеты, на его четырех башенках горели бенгальские огни, внизу гремели пушки, в небе кружились эскадрильи («А у нас выключают свет, потому что нечем платить!»).

В храмах шли торжественные богослужения. В учреждениях выдавались циркуляры с приложением программы торжеств. Начальники «выражали пожелания и надежду, что в этих незаурядных празднествах примут участие все служащие». Особенно строго обстояло дело с посещением храмов.

Их было много, поэтому чиновников разбили на группы и каждую закрепили за каким-нибудь храмом. Самый большой костел — кафедральный собор — взял на себя президент, сюда чиновники шли «под его руководством», второй католический костел получил в свое ведение вице-президент доктор Кияк, одну лютеранскую кирху занял вице-президент доктор Зимак, вторую оккупировал государственный советник доктор Сливка. В немецкий евангелический храм вел шеренгу государственный советник Хотарович, в венгерский — государственный советник Моравец, в ортодоксальную синагогу еврейской общины — главный советник Грнчарик, в синагогу конгрегации израэлитов — главный советник Ринг, молельню чехословацкой церкви занял верховный комиссар Маситый и так далее.

Из Праги для участия в торжествах прибыли самые ответственные лица. Среди них, например, председатели и заместители председателей палаты депутатов и сената, премьер-министр и все министры — кроме министра финансов, который отговорился тем, что не может приехать на празднества, поскольку пытается добиться равновесия в бюджете, и министра унификации, который не сумел приехать из-за обилия работы.

А на вокзале в те дни происходили как бы особые празднества. Председателей палаты депутатов и сената, премьер-министра и министра национальной обороны полагалось встречать с воинскими почестями. Каждый из них приезжал поодиночке, в разные дни и разными поездами. Возможно, в то время они сердились друг на друга. Кто знает? Но роте почетного караула и оркестру трудно было мотаться взад и вперед, приходить на вокзал для исполнения своих обязанностей и снова уходить, а через три часа возвращаться. Поэтому командир роты почетного караула решил разбить лагерь на вокзале — на перроне или в зале ожидания пассажиров второго класса, а также в ресторане; оркестранты находились там все время, за исключением тех торжественных минут, когда оркестр требовался где-нибудь в другом месте.

В краевом управлении, полицейском управлении и в верховном суде все автомобили, ранее в целях экономии снятые с шасси и положенные на брюхо, восстали из мертвых, и на них развозили всяких знатных гостей. Представители автомобильных фирм за умеренную плату давали машины напрокат — для рекламы и в надежде продать их потом. Дошел черед и до такси, до тех, которые не очень пропахли бензином и маслом, сидения которых были порваны не настолько, чтобы шерсть, которой они были набиты, просилась обратно на коня. Словом, все подручные средства были пущены в ход и летали так, словно их вместо бензина поили слабительным — на вокзал, с вокзала в отели, из отелей на парад, с парада на парад, на обед, с обеда на доклад, с доклада в театр, из театра на ужин.

Трактирщики перестали жаловаться на «вехаров», а «вехары» на трактирщиков. Виноделы, продававшие вино в Девине и сухое вино в Модре, Пезинке, Трнаве и в других местах, не могли нарадоваться празднествам: у них как-никак опустели погреба — ведь и приезжие, и местные, с энтузиазмом участвовавшие в официальных торжествах, охотно заполняли и неофициальные места, где могли вволю развлечься и повеселиться.

Это, правда, не относилось к «литераторам» краевого управления: они изучали историю и словари, сочиняли речи, тосты, приветствия — словом, все, что произносилось при прибытии великих людей, перед началом спектаклей, на торжественных мероприятиях, митингах, обедах, ужинах и в полночных выступлениях.

Глава города купил себе запасную пару очков: если одни он вдруг забудет дома, другие выручат при чтении речей и тостов. В парадном черном костюме у него, как у каждого порядочного человека, было девять карманов: четыре на брюках — два боковых, два задних; четыре на пиджаке — два внутренних и два наружных; на жилетке, кроме маленьких, один большой внутренний карман. В каждом — приготовленная речь. Нужно только помнить, где что лежит:

приветствия приезжающим гостям — в правом верхнем кармане,

слово перед концертом — в правом нижнем,

тост на обеде — в правом наружном,

речь на демонстрации — в жилете,