в наши дни имеет 15 тысяч фунтов, диаконисса — всего 150 фунтов, а сама Церковь, по словам уполномоченных, бедна. Платить женщинам больше означает уменьшить зарплату мужчин. Во-вторых, нет ли психологического мотива для отстранения женщин, скрытого за тем, что комиссия называет
«практическим соображением»? «В настоящее время женатый священник, — сообщают нам, —
способен выполнить требования богослужения, „оставить и отложить в сторону все мирские заботы и дела“ главным образом потому, что его жена может взять на себя заботу о домашнем хозяйстве и семье…» {107} Быть в состоянии отбросить все мирские заботы и дела, возлагая их на другого человека, — это очень притягательный мотив, ибо некоторые люди, несомненно, хотят отойти от дел и учиться, о чем свидетельствуют богословие с его утонченностью и наука с ее тонкостями. Для других же такой мотив порочен, ибо он является преградой между Церковью и народом, литературой и людьми, женой и мужем, — преградой, сыгравшей немалую роль, дабы вывести из строя все наше государство. Но каковы бы ни были мощные и подсознательные мотивы, стоящие за исключением женщин из духовенства, — а мы, очевидно, не можем их сосчитать, не говоря уже о том, чтобы докопаться до всех истоков, — дочь образованного мужчины по своему опыту подтвердит, что
«эти мотивы преимущественно сохраняются и у взрослых, выдавая свое присутствие на бессознательном уровне силой эмоций, которые они порождают». Согласитесь, требуется определенная смелость, дабы противостоять сильным эмоциям, а когда мужество терпит неудачу, чаще всего проявляются умалчивание и отговорки.
Но теперь, когда толкователи выполнили свою задачу, пришло время поднять вуаль апостола Павла и попытаться лицом к лицу провести грубый и неуклюжий анализ этого страха и гнева, который он вызывает, ибо они могут иметь некоторое отношение к вашему вопросу о том, как мы можем помочь предотвратить войну. Предположим тогда, что в ходе той разнополой частной беседы о политике и людях, войне и мире, варварстве и цивилизации возник некий вопрос о допуске, скажем, дочерей образованных мужчин в церковь, на биржу или к дипломатической службе. Данный вопрос лишь поверхностно обсуждается, но мы, сидящие со своей стороны стола, сразу же чувствуем, что с вашей стороны «по причине некого бессознательного мотива» возникает «сильная эмоция», когда внутри себя мы слышим тревожный звонок и различаем спутанное, но бурное возмущение: «Вы не должны, не должны, не должны…» Физиологические симптомы недвусмысленны. Нервы напрягаются сами собой, а пальцы непроизвольно сжимают ложку или сигарету; личный психометр показывает, что эмоциональная температура поднялась с десяти до двадцати градусов выше нормы. С интеллектуальной точки зрения появляется желание замолчать и сменить тему разговора; подозвать, например, какого-нибудь старого семейного слугу по имени, скажем, Кросби, чей пес Ровер недавно сдох… и таким образом уклониться от дальнейшего обсуждения, снижая градус беседы.
Но какой анализ эмоций мы можем попытаться провести с другой стороны стола — с вашей? Откровенно говоря, обсуждая Кросби, мы часто задаем вопросы и о вас, поэтому диалог и выходит поверхностным. Каковы же мощные и подсознательные мотивы, вызывающие раздражение на вашей стороне стола? Неужели пожилой дикарь, заваливший бизона, просит другого старого дикаря восхищаться его отвагой? Неужели былой профессионал требует сочувствия и возмущается конкуренции? Патриарх зовет Сирену? Является ли доминирование стремлением подчинять? А самый важный и трудный из всех вопросов, занимающих нас, пока мы молчим, — какое именно удовлетворение приносит доминирование господину? {108} Теперь, поскольку профессор Гренстед сказал, что гендерная психология «все еще предмет изучения специалистов», а ее «интерпретация остается спорной, во многих отношениях неясной», благоразумно будет оставить эти вопросы на усмотрение профессионалов. Но, с другой стороны, если обычные мужчины и женщины хотят быть свободными, они должны научиться говорить прямо, мы не можем доверить и оставить гендерную психологию специалистам. Есть две веские причины на то, чтобы самим попытаться проанализировать наш страх и ваш гнев: во-первых, эти эмоции препятствуют реальной свободе в частном доме, во-вторых, они могут препятствовать ей и в обществе, способствуя развязыванию войны. Давайте в таком случае, будучи полными дилетантами, нащупаем свой путь сквозь эти древние и неясные эмоции, знакомые нам, по меньшей мере, со времен Антигоны, Исмены [261] и Креонта, которые испытывал сам апостол Павел, а ученые лишь сравнительно недавно вывели на поверхность и назвали «инфантильной фиксацией», «Эдиповым комплексом» и т. д. Мы должны приложить все свои жалкие усилия и попытаться проанализировать эти эмоции, поскольку вы попросили нас помочь вам любым возможным способом защитить свободу и предотвратить войну.
Давайте тогда изучим эту «инфантильную фиксацию», ибо таково, видимо, правильное название, дабы связать ее с вопросом, который вы нам задали. Повторим еще раз: поскольку мы всего-навсего люди с широким кругом интересов, а никакие не ученые специалисты, нам приходится полагаться на те свидетельства, что можно почерпнуть из истории, биографий и ежедневных газет, единственно доступные дочерям образованных мужчин. Первый пример инфантильной фиксации мы возьмем из биографии, причем викторианской, поскольку именно в ту эпоху они стали насыщенней и содержательней. Сейчас так много случаев инфантильной фиксации, обнаруженных профессором Гренстедом в викторианских биографиях, что выбрать трудно. Случай мистера Барретта [262] с Уимпол-стрит [263], пожалуй, наиболее известный и достоверный. И в самом деле, он настолько знаменит, что факты едва ли требуют пересказа. Все мы знаем историю отца, который не позволял ни сыновьям, ни дочерям вступать в браки. В мельчайших подробностях нам известно, как его дочь Элизабет была вынуждена скрывать возлюбленного, как она бежала с ним из дома на Уимпол-стрит и как отец в итоге не простил ей этого. Согласимся, что эмоции мистера Барретта были крайне сильны, а интенсивность свидетельствуют об их мрачном и подсознательном происхождении. Это типичный, классический случай инфантильной фиксации, который нам всем приходит на ум. Но есть и другие, менее известные, примеры, которые небольшое исследование вынесет на свет и покажет, что они имеют ту же природу. Например, случай преподобного Патрика Бронте [264]. Преподобный Артур Николлс [265] был влюблен в его дочь Шарлотту. «Его слова, — писала она, когда мистер Николлс сделал ей предложение, — вы можете представить; его манеры вы вряд ли представите, а я не смогу их забыть… я спросила, говорил ли он с папой? Он ответил, что не посмеет». Почему нет? Ведь он был силен, молод и страстно влюблен, а ее отец был стар. Причина очевидна. «Он [преподобный Патрик Бронте] всегда не одобрял браки и постоянно выступал против них. Но в тот раз он был даже более чем недоволен; он не мог вынести и мысли о
