– Да, мисс Мэри Джейн так и хотела, чтобы вы ему сказали. «Передай им, говорит, чтобы кланялись дяде Гарви и Уильяму и поцеловали их от меня и сказали, что я поехала за реку к мистеру… к мистеру…» Как фамилия этих богачей, ещё ваш дядя Питер очень их уважал? Я говорю про тех, что…
– Ты, должно быть, говоришь про Апторпов?
– Да, да, верно… Ну их совсем, эти фамилии, никогда их почему-то не вспомнишь вовремя! Так вот, она велела передать, что уехала к Апторпам – попросить их, чтобы они непременно приехали на аукцион и купили этот дом; дядя Питер так и хотел, чтобы дом достался им, а не кому-нибудь другому; она сказала, что не отвяжется от них, пока не согласятся, а после того, если она не устанет, вернётся домой: а если устанет, то приедет домой утром. Она не велела ничего говорить насчёт Прокторов, а про одних только Апторпов – и это сущая правда, потому что она и туда тоже заедет сказать насчёт дома; я-то это знаю, потому что она сама мне так сказала.
– Ну, хорошо, – сказали девочки и побежали скорей ловить своих дядюшек да передавать им поклоны, поцелуи и всякие поручения.
Теперь всё было в порядке. Девочки ничего не скажут, потому что им хочется в Англию; а король с герцогом будут очень довольны, что Мэри Джейн уехала хлопотать для аукциона, а не осталась тут, под рукой у доктора Робинсона. Я и сам радовался. «Вот, – думаю, – ловко обделал дельце! Пожалуй, у самого Тома Сойера так не вышло бы. Конечно, он бы ещё чегонибудь прибавил для фасона, да я по этой части не мастак – не получил такого образования».
Ну, к концу дня на городской площади начался аукцион и тянулся долго-долго, а наш старикашка тоже вертелся возле аукционера и то и дело вставлял какое-нибудь благочестивое слово или что-нибудь из Писания, и герцог тоже гугукал в знак сочувствия, как умел, и вообще старался всем угодить.
Но время помаленьку шло, аукцион тянулся да тянулся, и в конце концов всё было распродано, – всё, кроме маленького участка земли на кладбище. Они старались и его сбыть с рук – этому королю хотелось всё сразу заглотать, точно какому-нибудь верблюду. Ну, а пока они этим занимались, подошёл пароход, а минуты через две, смотрю, с пристани валит толпа с рёвом, с хохотом, с воем и выкрикивает:
– Вот вам и конкуренты! Вот вам и ещё парочка наследников Питера Уилкса! Платите деньги, выбирайте, кто больше нравится!
Они вели очень приятного на вид старичка и другого, тоже очень приятного джентльмена, помоложе, с рукой на перевязи. Господи, как же они вопили и хохотали! И вообще потешались ужасно. Я-то в этом ничего смешного не видел, да и королю с герцогом тоже было не до смеха; я, признаться, думал, что они струсят. Однако не тут-то было: нисколько они не струсили. Герцог прикинулся, будто бы он знать не знает, что делается, расхаживал себе, весёлый и довольный, да гугукал, словно кувшин, в котором болтается пахтанье; а король – тот всё глядел и глядел на них с такой скорбью, будто сердце у него обливается кровью при одной мысли, что на свете могут существовать такие мерзавцы и негодяи. Это у него получалось замечательно. Все, кто поважней, собрались вокруг короля, давая понять, что они на его стороне. Этот старичок, который только что приехал, видно, совсем растерялся. Потом он начал говорить, и я сразу же увидел, что он выговаривает, как англичанин, а не так, как король, хотя и у короля тоже для подделки получалось неплохо. Точно передать его слова я не берусь, да у меня так и не выйдет. Он повернулся к толпе и сказал что-то приблизительно в таком роде:
– Я не предвидел такой неожиданности и, признаюсь прямо и откровенно, плохо к ней подготовлен, потому что нам о братом очень не повезло! Он сломал руку, и наш багаж но ошибке выгрузили прошлой ночью в другом городе. Я брат Питера Уилкса – Гарви, а это – его брат Уильям, глухонемой; он не говорит и не слышит, а теперь, когда у него действует только одна рука, не может делать и знаков. Мы – те самые, за кого себя выдаём; и через день-другой, когда мы получим багаж, я сумею доказать это. А до тех пор я ничего больше не скажу, отправлюсь в гостиницу и буду ждать там.
И они вдвоём с этим новым болванчиком ушли; а король как расхохочется и начал издеваться:
– Ах, он сломал себе руку! До чего похоже на правду, верно? И до чего кстати для обманщика, если он не знает азбуки глухонемых. Багаж у них пропал? О-очень хорошо! И очень даже ловко – при таких обстоятельствах!
И король опять засмеялся, и все остальные тоже, кроме троих, четверых, ну, может, пятерых. Один из них был тот самый доктор, а другой – быстроглазый джентльмен со старомодным саквояжем из ковровой материи; он только что сошёл с парохода; они тихонько разговаривали с доктором, время от времени поглядывая на короля и кивая друг другу; это был адвокат Леви Белл, который ездил по делам в Луисвилл; а третий был здоровенный, широкоплечий детина, который подошёл поближе и внимательно выслушал всё, что говорил старичок, а теперь слушал, что говорит король.
А когда король замолчал, этот широкоплечий и говорит:
– Послушайте-ка, если вы Гарви Уилкс, когда вы приехали сюда, в город?
– Накануне похорон, друг, – говорит король.
– А в какое время дня?
– Вечером, за час или за два до заката.
– На чём вы приехали?
– Я приехал на «Сьюзен Поэл» из Цинциннати.
– Ну, а как же это вы оказались утром возле мыса в лодке?
– Меня не было утром возле мыса.
– Враки!
Несколько человек подбежали к нему и стали упрашивать, чтобы он был повежливее со старым человеком, с проповедником.
– Какой он, к чёрту, проповедник! Он мошенник и всё врёт! Он был на мысу тогда утром. Я живу там, знаете? Ну вот, я там был, и он тоже там был. Я его видел. Он приехал в лодке с Тимом Коллинсом и ещё с каким-то мальчишкой.
Тут доктор вдруг и говорит:
– А вы узнали бы этого мальчика, Хайнс, если бы ещё раз его увидели?
– Думаю, что узнал бы, но не совсем уверен. Да вот он стоит, я его сразу узнал. – И он показал на меня.
Доктор говорит:
– Ну, друзья, я не знаю, мошенники новые приезжие или нет, но если эти двое не мошенники, тогда я идиот, вот и всё! По-моему, надо за ними приглядывать, чтобы они не сбежали, пока мы в этом деле не разберёмся. Идёмте, Хайнс, и вы все идите. Отведём этих молодчиков в гостиницу и устроим очную ставку с теми двумя. Я думаю, нам не придётся долго разбираться – сразу будет видно, в чём дело.
Для толпы это было настоящее удовольствие, хотя друзья короля, может, и остались не совсем довольны. Время было уже к закату. Доктор вёл меня за руку и был со мной довольно ласков, хотя ни на минуту не выпускал мою руку.
В гостинице мы все вошли в большую комнату, зажгли свечи и позвали этих новых. Прежде всего доктор сказал:
– Я не хочу быть слишком суровым к тем двоим, но всетаки думаю, что они самозванцы и, может быть, у них есть и ещё сообщники, которых мы не знаем. А если есть, то разве они не могут удрать, захватив мешок с золотом, который остался после Питера Уилкса? Возможно. А если они не мошенники, то пускай пошлют за этими деньгами и отдадут их нам на сохранение до тех пор, пока не выяснится, кто они такие, верно?
Все с этим согласились. Ну, думаю, взяли они в оборот нашу компанию, да ещё как сразу круто повернули дело! Но король только посмотрел на них с грустью и говорит:
– Господа, я был бы очень рад, если бы деньги были тут, потому что я вовсе не желаю препятствовать честному, открытому и основательному расследованию этого прискорбного случая; но, увы, этих денег больше нет: можете послать кого-нибудь проверить, если хотите.
– Где же они тогда?
– Да вот, когда племянница отдала золото мне на сохранение, я взял и сунул его в соломенный тюфяк на своей кровати – не хотелось класть деньги в банк на несколько дней; я думал, что кровать, пока мы здесь, надёжное место, потому что мы не привыкли к неграм, – думал, что они честные, такие же, как слуги у нас в Англии. А негры взяли да и украли их в то же утро, после того как я сошёл вниз; к тому времени как я продал негров, я ещё не успел хватиться этих денег, – они так и уехали с ними. И мой слуга вам то же скажет, джентльмены.
Доктор и ещё кое-кто сказали: «Чепуха!» Да и остальные, вижу, не очень-то поверили королю. Один меня спросил, видел ли я, как негры украли золото. Я говорю:
– Нет, не видел, зато видел, как они потихоньку выбрались из комнаты и ушли поскорей; только я ничего такого не думал, а подумал, что они побоялись разбудить моего хозяина и хотели убежать, пока им от него не влетело.
Больше у меня ничего не спрашивали. Тут доктор повернулся ко мне и говорит:
– А ты тоже англичанин?
Я сказал, что да; а он и ещё другие засмеялись и говорят:
– Враки!
Ну, а потом они взялись за это самое расследование, и тут такая началась канитель! Часы шли за часами, а насчёт ужина никто ни слова не говорил – и думать про него забыли. А они всё расследовали да расследовали, и вышла в конце концов такая путаница, что хуже быть не может. Они заставили короля рассказать всё по-своему; а потом приезжий старичок рассказал всё по-своему; и тут уж всякий, кроме разве самого предубеждённого болвана, увидел бы, что приезжий старичок говорит правду, а наш – врёт. А потом они велели мне рассказать, что я знаю. Король со злостью покосился на меня, и я сразу сообразил, чего мне надо держаться. Я начал было рассказывать про Шеффилд, и про то, как мы там жили, и про английских Уилксов, и так далее; и ещё не очень много успел рассказать, как доктор захохотал, а Леви Белл, адвокат, остановил меня:
